Макклой Э. Убийство по подсказке. Уэстлейк Д. «361». Макдональд Д. Д. «Я буду одевать ее в индиго» - Эллен Макклой

— Может, у вас есть другие идеи?

— Да, есть. Подождите минутку.

Она стрелой вылетела с террасы и захлопнула за собой двери в комнату. Но через распахнутое окно было слышно, как она набирает номер телефона.

Адеан посмотрел на Базиля и тяжело вздохнул.

— Ах, если бы она только послушала эту сцену! Я заимствовал ее из книги, посвященной психопатологии. Крафт-Эттинг и…

— Это — вторичное сырье, — сказал Базиль. — Мне казалось, что драматурги-реалисты должны черпать свой материал из реальной жизни. Почему бы вам не написать пьесу, основанную на собственном опыте?

— Но в моей жизни нет ничего, кроме скуки. Со мной никогда ничего не случается. Я никогда не встречал ни садиста, ни нимфомана, даже простого убийцу… — Неприкрытое сожаление звучало в голосе Адеана.

— Я бы этого не сказал…

— Как так? — Казалось, Адеан был поражен. — Вы имеете в виду вчерашнюю премьеру? Забавно. Я ни черта не понял из того, что произошло вчера вечером на сцене. Несколько часов утомительного ожидания приезда инспектора, несколько минут допроса и возвращение домой. Видите, даже убийство скучно, если только оно каким-то образом входит в мою жизнь. Лишь одно показалось мне интересным.

— Что именно?

— Когда вы с инспектором меня расспрашивали, то, вероятно, заметили муху, летавшую над нами.

— Муху? Какую муху? — Базиль был несколько ошарашен. Он никогда не мог предположить в Адеане человека столь редкой наблюдательности.

— Ту самую, что летала над нами. — Глаза Адеана были устремлены к горизонту. Там серые облака собирались в кучи и разбегались группами все дальше. Небо совершенно посерело и приглушило блеск сияющего неоновым светом города.

— Вы помните тот скальпель, которым был убит Ингелоу? А там, в театре, на сцене вокруг нас летала, жужжала муха. Она все время садилась на ручку ножа, а не на его лезвие. Но кровь-то была на лезвии. Мне казалось, что мухи всегда садятся на кровь. Мне это показалось несколько странным.

Через открытое окно послышался голос Марго.

— Мистера Мильхау, пожалуйста… Сэм? Ладно, наплевать. Мне абсолютно наплевать на то, раскаивается Ванда в своем поступке или нет… Я тебе звоню по другому поводу. Я хочу, чтобы ты продолжал ставить «Федору». Я дам столько денег, сколько будет нужно… Нет, я не желаю никакой пьесы Грэзби Самундерсова! Или «Федора», или ничего! Причем она должна быть сыграна точно так, как это предполагалось с самого начала, и с теми же актерами. Я посылаю чек… Ванда не должна знать, кто дал деньги на постановку. Чепуха! Убийство на сцене даст тебе хорошую рекламу. Кто будет играть Владимира? Дорогой Сэм, это твоя забота!

Они услышали, как хлопнула брошенная на рычаг трубка. Когда она вернулась на террасу, в ее глазах был виден открытый вызов Ванде.

— Миссис Ингелоу, — протестующе начал Адеан, — опять эта романтическая чепуха Сарду! Ведь ее поставили только ради Ванды. Никому пьеса не нравится. А вот моя «Давайте разрушим привычное!» — это потрясающая реальность. Это будет настоящий взрыв, бомба.

На террасе уже было темновато, так как небо затянуло тучами до самого горизонта. Марго стояла возле окна вполоборота к своим гостям, устремив глаза куда-то вверх, к небу. Начал накрапывать дождь. Они вошли в гостиную.

— Ну что за идея — возобновить постановку «Федоры»! — сокрушался Адеан.

— Разве вы не понимаете? — спросила она, повернувшись к Адеану.

Базиль ответил за него:

— «Зрелище — петля, чтобы заарканить короля!»

— Совершенно верно. Джона убили во время спектакля «Федора», и сделал это кто-то из трех актеров, участвовавших в этой сцене. Я смогу наблюдать за каждым из них каждый вечер и таким образом удостовериться, у кого из них была подходящая возможность прикончить Владимира. Я намерена восстановить все этапы убийства не за один раз, а постепенно, каждый вечер, пока «Федора» продержится на сцене. Рано или поздно, при бесконечном повторении одной и той же сцены, нервы убийцы не выдержат и он сам себя выдаст… или она…

— Но они могут и иначе сыграть эту сцену, — возразил Базиль.

— Актеры обычно играют одинаково одну и ту же сцену вечер за вечером, — убежденно продолжала развивать свою мысль Марго. — Привычка заставляет их запоминать роль. Мильхау ставил эту пьесу, и он позаботится о том, чтобы актеры в точности исполняли все его указания.

— Вы забыли об одном, — вмешался в их спор Адеан. — Люди сцены — очень суеверный народ. Вам никогда не удастся найти актера на роль Владимира.

— Мы найдем кого-нибудь, — уверенно возразила Марго. — Кого-нибудь, кто сильно нуждается в деньгах.

— А почему бы вместе с «Федорой» не поставить вам и мою пьесу, — упорно продолжал гнуть свое Адеан. — Может, я оставлю текст, а вы после того, как прочтете…

— Я не стану финансировать постановку никакой другой пьесы, кроме «Федоры», — твердо ответила Марго. — Ванда Морли излечила меня от болезненного интереса к театру. С меня достаточно сцены и артистов до конца дней моих…

— Вы еще об этом пожалеете! — В эту минуту Адеан был похож скорее на неудачника-бизнесмена, чем на разочарованного драматурга. — Вы выбрасываете на свалку целое состояние! Рано или поздно я найду продюсера, и тогда вы будете кусать локти! Где моя рукопись?

— Вероятно, на террасе, — с безразличным видом ответила Марго.

Адеан прошел мимо нее и рывком открыл дверь на террасу. Ветер бросил ему несколько капель в лицо. «Боже!» Он сделал прыжок вперед, издав такой рык, какой издает тигрица, заметив, что ее детенышу грозит опасность. Ветер разносил по террасе отдельные, разрозненные листки белой бумаги. Это были листки из рукописи Адеана. Базиль поспешил к нему на помощь, и вместе им кое-как удалось собрать всю рукопись. К великому счастью, ни один из листков не перелетел через парапет, но все они промокли от дождя. Адеан запихнул влажную бумажную массу между зелеными картонками обложки.

— Как же это могло случиться? — возмущенно повторил он вопрос.

Нигде не было и следа от медных скрепок, соединявших вместе страницы рукописи. Ветер легко гонял странички бумаги. Но ветер не мог разжать эти скрепы! Адеан смотрел в недоумении на Базиля. Он был очень сердит и ничего не понимал.

— Вы уверены, что скрепы были плотно прижаты?

— Конечно. Перед уходом из дома я крепко-накрепко защемил их. Я всегда боюсь потерять хотя бы один листочек.

Они посмотрели на Марго. Она неподвижно стояла в двери, наблюдая за их суетой. Щеки ее были залиты красной краской, а водянистые глаза сияли, словно зимнее солнце.

— Возможно, скрепы просто выпали из рукописи, Адеан, — успокаивал его Базиль. — Может, они лежат на террасе?

— Нет. Их нигде нет, — твердил Адеан, ползая на коленях по террасе и заглядывая под кресла. — Они исчезли. Может, служанка…

— При чем здесь служанка? Разве это такая большая ценность?

— Может, все же ветер?

— Может, — неуверенно повторил Базиль.

Они снова вошли в гостиную и закрыли окно, в которое барабанил дождь. Базиль внимательно смотрел на Марго. Разве она была способна совершить такой ребяческий поступок? Могла ли она сделать это в тот момент, когда стояла возле окна, выходящего на террасу, возле садового столика, на котором лежала рукопись? Если принять во внимание, что эта пьеса — полный вздор, что Адеан вел себя нагло и вызывающе, пытался даже ее шантажировать, то, наверное, можно объяснить такой способ мщения, пусть даже мелочный и недостойный…

Надувшись и нахмурившись, Адеан сунул рукопись под мышку.

— Теперь лучше уйти…

— Я пойду вместе с вами, — сказал Базиль.

— Доктор Уилинг, не уходите! — Марго не обращала никакого внимания на Адеана. — По крайней мере, подождите, пока пройдет дождь. Мы можем выпить чаю или кофе.

Но Базиль хотел поговорить с Адеаном наедине.

— Нет, миссис Ингелоу, мне действительно пора.

…В лифте Адеан, обращаясь к Базилю, мрачно заметил:

— Знаете, доктор, у меня сложилось такое впечатление, что эта женщина меня не жалует.

— Вы обратились к ней в неподходящий момент, сразу мосле смерти мужа.

— Но ведь они не жили вместе, правда?

— Может, она не хочет, чтобы ей об этом напоминали.

— Не знаю, что со мной происходит. — Казалось, что Адеан действительно расстроен. — Я не уживаюсь с людьми. У меня просто не хватает такта.

— Кто-то сказал, что такт — это не что иное, как любовь, — ответил Базиль. — Никакой разум не заменит сострадания, если, например, вы поставите себя на место другого, то сразу почувствуете это.

— Я не могу сострадать женщине, которая обладает всем тем, чем хотел бы обладать я! — воскликнул он с горечью в голосе. — Как же вы прикажете жить, если не позаботиться о себе самом?