Каждый охотник (сборник) - Сергей Малицкий

Он понял все только тогда, когда столкнулся с действительным негодяем. Это было уже на излете его самостоятельного бизнеса. Жизнь свела его с энергичным молодым человеком, готовым взяться за любую работу, имевшим некоторые успехи за спиной и уверенный взгляд на вещи. Он предложил ему сотрудничество, попал в совместные передряги, даже гостил у него дома, пока вдруг не столкнулся с хамством и ложью. Его предали и растоптали. Он пережил и это. Не так легко растоптать облако.

Он понял, что окружающие его люди становятся негодяями в той самой степени, в которой он это им позволяет. И еще он понял, что недружелюбие его бывших друзей диктуется его проигрышами. Он был ответственен за них всех. Они считали его сильным, а он, оказавшись слабым, обманул их надежды. Они подспудно считали его лжецом, и поэтому не любили, не понимая причин своей неприязни. Он все понял, простил их, и сам мысленно попросил у них прощения. Негодяя он не простил. Он постарался забыть о нем. Он вспомнил, что этот человек был искалечен судьбой. Потерял мать в десять лет. Жил с пьющим отцом. Всего в своей жизни добивался сам. Стиснутыми зубами. Любой ценой. В том числе и его ценой. Он взвесил возможность наказания, мести и предпочел забыть о нем. Вычеркнуть его из памяти. Он не чувствовал за собой полномочий карать и миловать, и даже, когда до него доходили очередные известия о судьбе его бывшего партнера, он повторял про себя, что ничего о нем не знает и знать не хочет, дай бог ему всего хорошего. Он переболел этой болезнью и не хотел о ней вспоминать. Он двигался дальше. Ему казалось, что он почти уже летал, растворившись до самой минимальной концентрации.

Что самое главное в этой жизни? То, что мы думаем о себе сами. Даже не сознавая этого. В этом кроется непонятное счастье и достоинство, связанное почему-то ни с достатком, ни с достижением жизненных благ и целей, а реализующее себя только блеском в глазах и внутренней гармонией. Достигнув зыбкого равновесия между ощущением душевной полноты и внешней ущербности, простив своих друзей за их благополучие и социальную пригодность, он окружил себя стеной эрудиции, остроумия и дружелюбия. Он раскинул в стороны руки и, не надеясь на наличие крыльев, побежал вперед как канатоходец без шеста, понимающий, что у него все получится, и что он имеет право на все кроме одного, остановки. Остановки он не переживет. Слетит в пропасть, не в силах зацепиться скрюченными пальцами за обжигающий трос. Только вперед. Только движение. Никакого штиля. Туда к горизонту, одним клочком в этой бесчисленной стае облаков, сливающейся в темную тучу, пронзаемую бликами молний. К неведомой цели, убегающей с той же скоростью, с какой ветер влечет догоняющих и уставших.

Он пришел к старым знакомым, обогнавшим его в жизненной гонке на несколько кругов. Перекинулся незначащими фразами, посетовал на очередные правительственные сложности и порадовался чужим успехам. Поздоровался с вновь подошедшими работниками, поймал в руку ладонь того негодяя, по инерции сказал «привет» и замолчал. Вышел в коридор, пряча в карман обожженную руку и закрывая обожженный рот. Ненависть захлестнула его и задушила в своих объятиях. Он перестал быть облаком в одно мгновение. Сердце забилось, пытаясь выломать ребра. Он спустился по лестнице, вышел на улицу, сел в машину и закрыл глаза. Мучительно захотелось мести. Прокрутить на мгновения назад жизнь и не пожать эту руку. Или стать благополучным и успешным назло всем. Его жизнь выскользнула из рук, как цепь, утянутая в колодец упавшим ведром. Он осмотрел раскрытые ладони и понял, что жизнь начинается с самого начала. Вместо неба он чувствовал под ногами землю.

Подожди. Не делай ничего. Выдержи паузу. И это пройдет. Что ты можешь сделать ногами, стоящими на земле? Борясь с иллюзиями, вытаптывать реальность? Что ты вообще можешь? Мечтать о солнце с закрытыми глазами и в черных очках?

Замри на мгновение. Ветер только что затих. Ты все еще облако, просто льдинки, переполнившие твое существо, сделали тебя тучей. И их тяжесть тянет тебя к земле. Ты останавливаешься, темнеешь, наливаясь дождем или градом, и понимаешь, что можешь дождаться ветра, но рано или поздно неминуемо ринешься вниз. Осадками и непогодой. Вот что значит быть облаком.

Подожди. Сколько тебе еще осталось? Лет тридцать? Десять тысяч девятьсот пятьдесят семь дней? Это десять тысяч девятьсот пятьдесят семь неиспользованных попыток взлететь. Так что дыши глубоко и ровно. То ли еще будет. Жизнь продолжается. Все нормально…

Почему он не летит? Ведь он светлое облако, пусть и втиснутое в жалкую оболочку? Ведь он не боится лететь? Он боится боли. Он боится неудачи. Он боится несчастий и невезения. Он стал бы героем, если бы не этот страх. Он затерян в этом пространстве и времени. Он мглистый сгусток в сердце прогнившей империи, готовый влиться своей неудовлетворенностью в коллективный тромб, чтобы вызвать инфаркт всеобщего целомудрия и спокойствия. Он отличается от всех остальных только тем, что что-то помнит о своем прошлом, о своих странствиях в пустоте. Только никак не может понять что. Он любит и ненавидит одно и то же и одновременно. Он слепой, приведенный судьбою в Лувр, где ему дозволено ощупывать статуи. Он берет белый лист бумаги и пишет. Он пишет о том, как тяжело быть облаком на земле…

Рукописи горят. Бумага чернеет, скручивается и рассыпается в пепел. Быстро. Даже согреться не успеешь у этого огня. Самое сложное — очередное прощальное движение рукой с листами в сторону пламени. Получилось? Нет. Не поднимается рука. Не может он этого. Жаль. А вот господь не хранит черновиков. Наверное.

20.01.2000 г.

Заварено:

Старьевщик

Я работаю старьевщиком.

Покупаю старые вещи.

Осязаемые отпечатки времени.

Это не значит, что по утрам мне приходится выкатывать из подъезда скрипящую металлическую тележку и объезжать окрестные помойки. Как и в каждом бизнесе у старьевщиков есть своя элита, высший разряд, закрытая каста. А есть и особые специалисты, о которых мало кому известно.

Я работаю на дому.

Мои клиенты свое «старье» приносят сами. Они не чужды любопытства. «Зачем вам это?» — спрашивают они. «Куда вы это деваете» или «Что вы с этим делаете», — их следующий вопрос. Я улыбаюсь и называю цену. Обычно после этого вопросы исчезают. И все же, если вас интересует, зачем мне весь этот хлам, отвечу. Я его уничтожаю. И получаю за это от работодателя хорошие деньги.

Больше всего люблю фотографии и старые письма. С ними проще разбираться. Их можно сжечь. Мой дом старой постройки, в клозете стоит высокий титан. В нижней части дореволюционного монстра есть закопченная дверца. Чтобы помыться в пожелтевшей ванной, нужно бросать в топку маленькие березовые чурбачки. Я кладу туда скомканные письма, конверты, фотографии и жду, пока письменные свидетельства чужой жизни согреют воду. Иногда сжигаю книги с дарственными надписями. Почетные грамоты. Приветственные адреса. Но никогда тряпки. Тряпок приносят довольно много, но среди них все чаще попадается синтетика. Она горит плохо и издает неприятный запах. Тряпки я рву на части, режу на мелкие лоскуты.

Раз в неделю на автофургоне приезжает мой работодатель. Два молчаливых грузчика выносят к подъезду плоды нелегкого труда. Жестяное ведро с пеплом сожженных писем и фотографий. Холщовые мешки с ветошью из разрезанных платьев и другого тряпичного барахла. Баки из оцинковки с разбитой на мелкие осколки посудой. Отдельно — смятые алюминиевые кастрюли, раздавленные самовары и испорченные электроприборы. В последнюю очередь — разобранную на части старую мебель. Работодатель придирчиво осматривает качество порезки ткани и величину осколков посуды. Жесткие нормативы должны быть соблюдены. Например, мебель разбирается полностью. То есть ткань сдирается, металлические части гнутся и расплющиваются, деревянные — вымазываются масляной краской. Если на частях мебели имеются какие-то пометки или выдавленные знаки, они уничтожаются. Самое удивительное, что мебель именно с этими знаками стоит дороже.

Ранее некоторые неудобства мне доставляли драгоценности, медали, ордена, монеты и значки. Работодатель требовал стачивания их напильником в порошок. Дело это было хлопотным. Даже тяжелые тиски не облегчали работу. Поэтому однажды я оставил слесарные опыты. Выскользнув из дома на недолгое время, положил безделушки под колеса громыхающего трамвая. Результат превзошел ожидания. Теперь мои бывшие проблемы регулярно превращаются в металлические блинчики. Что говорить о камнях, если даже хваленые алмазы крошатся в пыль! Всего-то и остается переплавить мягкие металлы в домашнем тигле с помощью газовой горелки в небольшой металлический брусок.