Каждый охотник (сборник) - Сергей Малицкий

Он все еще доживал старую жизнь, но думал уже о новой. Бывшая жена пришла в офис и, пылая праведным гневом, устроила ему сцену по поводу открывшейся ей его прошлой супружеской неверности. Неужели?! Оказывается, он не потерял способности удивляться. Он недоуменно смотрел на бывшую половину, ставшую в разъяренном состоянии еще прекрасней, и не понимал. «А что случилось?» Она жаждала крови. Она рвалась в дом к его мнимой пассии, внезапно сделавшей ее победу пирровой, чтобы устроить беспощадную и обличительную расправу. Ее гнев быль столь яростен, что затмевал и очевидную абсурдность ситуации, и бессмысленность разбирательства. Но кто сказал, что женщину интересует смысл? Она кричала, а он говорил тихо. Он знал, что в соседних комнатах офиса сидят его сотрудники и слышат каждое ее слово. Она пришла требовать достойного финала их отношений. А он уже давно спустился с ее сцены и даже вышел из зрительного зала.

Наконец он сообразил. Почувствовал, что в предложении не была поставлена точка. Именно точка. Никакого восклицательного знака. Ее обвинения были беспочвенны. И пусть он действительно собирался изменить ей, все-таки не изменил. И он думал именно об этом, глядя на ее тонкие раздувающиеся ноздри и покрасневшие щеки.

Он стал объяснять. То, что может быть разрушена безвинная семья, и могут пострадать чьи-то дети. То, что он не изменил ей ни разу за всю их не слишком долгую совместную жизнь. (Умалчивая, что причиной этому послужили только его чрезмерная занятость, природная леность и недостаточное везение). И еще он сказал, что благодарен ей за то время, которое она потратила на него. Потому что он был с ней счастлив. Наверное, он сказал это слишком мягким и проникновенным тоном. Эти слова подействовали на нее, как нашатырь на упавшую в обморок курсистку. Она вздрогнула и исчезла из его жизни. Как тень. Почти исчезла. Почти навсегда. Ему захотелось расхохотаться. Он вышел в коридор. Его сотрудники смотрели на него с сочувствием. Ему было и неприятно, и смешно одновременно.

Наверное, в прошлой жизни или в промежутках между прошлыми жизнями он был облаком. А может быть, он оставался облаком и в этой жизни. Вот и время, как ветер, все время оказывалось у него за спиной, безжалостно отрывая клочки и кусочки. И в мыслях своих он все чаще обращался к образу легкого и невесомого облака. Ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем быть облаком. Какая разница, лететь по воле ветра, или по воле времени? Какая разница, изливаться на землю дождем, или изливаться в прошлое детством, юностью, молодостью, счастьем, здоровьем? Но не лучше ли раствориться в воздухе, чем упасть бесчувственным куском мертвой плоти на холодную землю?

Он находится уже в том возрасте, когда к глаголам вместе с частицей «не» все чаще добавляется не слово «еще», а слово «уже». Уже не смогу, уже не успею, уже не буду. Дорога от рождения к смерти, как путь отрезвления и разочарований. Ребенок хочет и может все. В десять лет ему говорят, что он, кажется, уже не станет гениальным музыкантом. К двадцати он отказывается от мысли стать гениальным актером, композитором, художником или политиком. К тридцати годам он не становится удачливым бизнесменом и понимает, что никогда не будет богатым и беззаботным. К тридцати пяти годам ему удаляют первые зубы и у него начинают редеть волосы. Он осознает, что ему не суждено уже просыпаться по утрам с ощущением здоровья и силы в молодом теле. Он понимает, что не отправится в увлекательное путешествие по всему миру. Он точно знает, что не построит прекрасный дом, не будет спать с женщиной из модного журнала, не прыгнет выше головы и не станет известным даже в своем маленьком городишке. Ему приходит в голову, что его дети всегда будут смотреть на него с укоризной, а жена никогда не будет счастлива так, как она этого заслуживает. Он чувствует себя спортсменом, разбегающимся последний раз в своей жизни и уже в полете осознающим, что он опять не попал ногой на прыжковую доску. Поэтом, почувствовавшим собственную бездарность и рвущим свои творения в мелкие клочки. Но разве можно разорвать в клочки целую жизнь?

Сколько раз ему казалось, что жизнь катится кувырком с откоса, и ничто не способно ее замедлить или остановить? Тяжело жить в маленьком городе и делить его со своим прошлым. То встретишь чужого человека со своей собакой на поводке, которая будет рваться из его рук, чтобы измождено облизать лицо бывшего хозяина. То узнаешь что-то непостижимое о самом себе, что передается на слух от одних людей к другим, чтобы, исказившись до абсурда, достигнуть твоих собственных ушей. То столкнешься в трамвае с собственным ребенком, чтобы увидеть нераспустившееся счастье в его глазах. И сердце покрывается коркой. Но сердце должно стучать. Оно должно быть сильным и мягким, чтобы работать. Но даже и покрытое твердой коркой, оно продолжает стучать. И корка растрескивается от этого стука. И кровь выступает из трещин. И ты чувствуешь эту кровь на языке, и глотаешь ее. Вот он — ад. Не надо далеко ходить. Конструктор для детей и взрослых. «Ад». Здесь и сейчас. Сделай сам.

Чтобы выжить — нужно быть слабым. Таким, как он. Он был непотопляем, как может быть непотопляем только слабый человек. Он выносил удары, которые нокаутировали бы любого сильного, не ведающего о проигрышах и не совершающего ошибок. Бывали дни, когда он не знал, как доживет до вечера, где возьмет деньги, чтобы погасить вчерашние долги и сделать завтрашние. Он приучил себя к тому, что раз в неделю у него случается маленькое несчастье, а раз в полгода большое. И он постепенно понял, что все, что с ним происходит сегодня — это в тысячу раз легче, чем то, что с ним может произойти завтра. Со временем он уверился, что все его проблемы постепенно исчезают, уступая место новым проблемам сами собой, стоит лишь только в меру сил и возможностей что-то делать. Хотя бы сучить лапками в молоке, как та глупая лягушка из надоевшей притчи. И он покорно сучил, не переставая, лапками, взбивая неиссякаемое молоко жизни, смутно догадываясь, что беды находят слабых, как вода находит низменности и впадины, стекая с утесов и холмов, и что все его попытки стать утесом столь же бессмысленны, как и попытки затормозить или ускорить течение времени. А время, не прислушиваясь к его просьбам, упорно пыталось вести его то прямой дорогой, то окольными путями из полинявшего детства в бесцветную старость. Или время не знало, что он — облако?

Это опять была она. У него уже начинала налаживаться новая жизнь, когда она вынырнула из ниоткуда и сказала, что ей необходимо, наконец, оформить развод. Детей они не нажили, поэтому развод оказалось оформить несложно. Уже сидя в загсе, он спросил у нее, зачем эта спешка? Она зло ответила, что у нее должен быть ребенок. Он похолодел и вновь натянуто спросил ее, не его ли это ребенок?

Да. Иногда выжить помогает и способность быть идиотом. Если бы еще эта способность оказывалась незаметной для окружающих. Конечно же, этого не могло быть. Слишком давно они расстались. Но она заплакала. Не от его слов. От того, что все закончилось именно в этот момент.

Ну вот. Почему, когда мой герой попадает в трудные обстоятельства, у меня чешутся руки добить его самым безжалостным образом? Или самым банальным. Откуда эта жестокость? Наверное, это месть. Мне хочется сделать ему больно, потому что больно мне. Но в этом случае месть беспричинна, так я сам являюсь источником своей боли. А ему остается только вздрагивать и оглядываться на невидимого создателя.

Так? Или это грозные окрики суровой реальности вынуждают меня замирать над клавиатурой перед каждым абзацем? И бить, бить, бить! Ну? Что там?

Горькое перемежается со сладким, а грустное со смешным. Жизнь состоит не только из любви и ненависти, но и из всякой ерунды. Ерунды много больше. На порядок. Иногда она вытесняет любовь полностью. Ненависть вытеснить сложнее.

Его дела слегка пошли в гору, он начал сводить концы с концами, все еще пребывая в мечтательном заблуждении по поводу наличия истинной шкалы ценностей этой жизни и равномерности распределения несправедливости во времени и пространстве. Проблемы не заставили себя ждать, явившись в образе двух малоприятных типов с маленькими глазками, выглядывавшими из воротников спортивных костюмов.

— Ты догадываешься, кто мы? — спросили они.

Он догадался. Стал неестественно весел и оживлен. Он был уверен, что его со всеми убытками и проблемами просто невозможно отнести к благополучному клану коммерсантов. Он представлял себе все это отребье в образе романтических героев Марио Пьюзо и не предполагал, что действительность застигнет его врасплох.

— Вы считаете, что предприниматель должен платить вам независимо от того, есть у него прибыль или нет? — помог он сформулировать застрявшую в их головах фразу. Они открыли рты, подумали и опять закрыли, утвердительно кивнув при этом квадратными головами.