Аномалия Шарли - Ша Форд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был лист бумаги, лучшее, что смогли понять мои опухшие руки. Я вырвала его из коробки и поднесла к свету.
На бумаге были слова, нацарапанные знакомым почерком:
Вышел из строя!
Говард.
Это определенно был почерк Говарда — только он в Далласе писал так, будто пытался разрезать бумагу пополам. Он также нарисовал маленькое веснушчатое хмурое лицо в правом нижнем углу. На случай, если у меня были какие-то сомнения.
Говард хотел моей смерти. Он ясно дал это понять. Он также знал, как работало мое тело — и, что более важно, как оно не работало. Поэтому, когда детектив Стэнтон попросил его помочь перепрограммировать броненосца, Ховард, должно быть, увидел в этом возможность сократить часть бумажной работы. И вот что он придумал.
Мое тело было ненормальным: оно не могло регулировать внутреннюю температуру, чтобы справиться с жарой. Лучшее, что оно могло сделать, это выпустить влагу из каждой поры и надеяться, что она, в конце концов, остынет, что было отвратительной необходимостью. В худшем случае это была просто обычная гадость. Но ситуация, в которой я сейчас находилась, была настолько далека от худшей, что я не была уверена, как ее классифицировать.
Безнадежная?
Фатальная?
Ответ на вопрос: сколько времени жарится Дефект?
Это произойдет со мной. Меня зажарят заживо. Солнце будет только подниматься выше, и тут будет только жарче. В конце концов, жара высосет из меня всю влагу. Тогда мои органы закипят, а плоть высохнет до хрустящей корочки — как это происходит, когда я кладу «SuperMeal» в тостер.
Моим единственным вариантом на данный момент было стучать по стенам и надеяться, что кто-нибудь меня услышит.
— Здесь слишком жарко! Мне нужна вода!
Ничего.
Может, если я продвинусь вперед, водитель меня услышит. Свет так далеко не распространяется. Так что я слепо шатаюсь по качающемуся полу, мои руки двигаются передо мной, как антенна, лишенная крови.
— На помощь! Вы должны…
Яркие огни вырвались из стены. На полсекунды мне показалось, что кто-то услышал мой крик. Может, у водителя в кабине было окно, и он открыл его, чтобы сказать мне заткнуться.
Затем я услышала музыку — ужасную мультяшную мелодию, которую крутили по телевидению по крайней мере семь раз в рекламную паузу:
— Просто залейте Супер, и у вас будет Супердень!
Когда мои глаза привыкли, я увидела, что свет исходил от пластиковой передней панели торгового автомата. Посередине была большая желтая вспышка со словом Super! жирными красными буквами. Единственный другой известный мне автомат Супер — тот, что находился в вестибюле Страшной Гряды — и он был пуст с того дня, как Ральф понял, как его открыть.
— Доброе утро, преступник из полицейского управления Далласа, — пропел женский голос из автомата. — Сейчас 10 утра — время утренней порции воды!
Музыка заиграла, синяя бутылка со стуком попала в прорезь.
— Суперского дня!
Свет в магазине снова выключился, оставляя меня в темноте, пока я, наконец, не нашла бутылку.
Мои запястья были скованы наручниками, поэтому пришлось использовать колени как зажим, чтобы удерживать бутылку неподвижно, пока я поворачивала крышку кончиками пальцев. Здесь было так темно, что я не могла сказать, делала ли успехи, и пот заливал мне глаза каждый раз, когда я наклонила голову, чтобы посмотреть. Это было медленно и неудобно — и даже после того, как я открутила крышку, под ней было три уплотнения из фольги.
Когда я, наконец, спустилась к воде, то немногое самообладание, которое у меня осталось, исчезло: я выпила половину бутылки, не переводя дух.
Это было самое удивительное, что я когда-либо пробовала. Вода текла по моему языку и успокаивала засохшую поверхность. Я снова чувствовала нёбо — все, а не только части. Вода была ледяная и сладкая…
Очень сладкая. Почти слишком. Я сделала еще глоток и на мгновение задержала напиток во рту. Какой-то странный привкус ударил в кончик языка, что-то пугающе знакомое.
Желтый краситель.
Вряд ли это была вода.
Машина, должно быть, поднималась в гору, потому что пол находился под наклоном, и я довольно легко проехала к свету. Я перевернула бутылку и застонала, прочитав этикетку:
Оставайтесь СУПЕРгидратированными с рационами выживания СуперСок — вкусным фруктовым напитком, наполненным особыми ферментами, которые мягко напоминают, что нужно пить воду! Так что не получите тепловой удар: будьте СУПЕР!
— Говард, — прохрипела я. Пришлось хрипеть, потому что за то время, которое мне понадобилось, чтобы прочитать эту этикетку, ферменты начали мягко напоминать моему рту, что он — выжженная солнцем пустошь с зубами.
Все, чего я хотела, это выпить еще. Это было как зуд в своде стопы, но, если я буду чесать там слишком часто, он меня убьет. Я, вероятно, возьму еще бутылку в обед, а это означало, что мне нужно было сделать так, чтобы этой хватило почти на два полных часа.
Я терпела примерно за минуту, прежде чем снова опрокинуть бутылку. Я собиралась сделать один глоток, чтобы насытить иссохший язык. Но я сделала три глотка
— Успокойся, Шарли, — хрипло прошептала я. — Успокойся и подумай. Думай, черт возьми!
Но я не могла думать. Жара поднялась выше невыносимой и быстро приближалась к адской. Она была повсюду, давила на меня со всех сторон. Я чувствовала, как мой череп трещал от этой силы. Странно, потому что я никогда не думала о тепле как о чем-то тяжелом.
Теперь жара сокрушала мне голову так сильно, что я не могла вспомнить свой рабочий день, не говоря уже о том, чтобы понять, как дожить до полудня.
Через пять минут полбутылки жидкости стала четвертью. Я так сильно вспотела, что повязка соскочила с моей спины и сползла на трусы. Ожог между моими плечами кричал, когда по его краям бежали полосы соли; сырой, сочащийся центр пульсировал под тяжестью моего промокшего комбинезона.
Я должна была снять его. Это был единственный способ сохранить прохладу: мне нужно было снять внешний слой одежды и позволить коже дышать.
Но с моими руками, скованными наручниками, я даже не могла расстегнуть пуговицы, не говоря уже о том, чтобы спустить ткань по пояс в передней части костюма. Я начала паниковать. Внезапно показалось, что наручники весили тридцать фунтов. Они тянули меня за руки, и локти прижимались к груди.
Я не могла дышать.
Я не могу дышать.
Что-то ворвалось в мою голову —
