Искатель. 1973. Выпуск №5 - Хэммонд Иннес

— Опять шаги, — прошептал я вышедшему на палубу Петчу. — Кто же это мог быть?

Он покачал головой, но ничего не ответил. Не знаю, о чем он думал в этот момент, только по телу его пробежала дрожь, а я почему-то вдруг подумал о том, сколько человеческих смертей связано с этим судном. А потом произошло нечто странное: из металлической трубы, лежавшей на грузовой палубе, вырвалось легкое облачко ржавчины, похожее на красный пар. Потом над оградительным поручнем борта взметнулся тонкий трос, обвился вокруг него и с легким всплеском упал в море. На судне снова воцарилась тишина — никакого движения. Петч схватил меня за руку.

Мы стояли, словно пригвожденные, довольно долгое время, проглядывая судно на всю его длину. Но ни шум, ни движение не нарушали царившего покоя.

Петч спустился на грузовую палубу и склонился над крышкой люка трюма № 4. Когда я присоединился к нему, то сразу же увидел, что люк покрыт не брезентом, натянутым на деревянную раму, а плотно заварен листом стали. Мы взглянули на блоки дерриков, прошли к трюму № 3, люк которого был тоже наглухо заварен, и поднялись по трапу на шлюпочную палубу. Вентиляционные трубы были сняты, а к отверстиям приварены листы ржавого железа. Дымовая труба была срезана у основания газовой горелкой, сдвинута в сторону, и ее отверстие тоже закрыто металлической плитой. Световой проем машинного отделения был заделан, а водонепроницаемые двери коридора правого борта были сняты с петель, и на их месте были укреплены стальные листы.

Теперь сомнений не оставалось: спасательная команда вела на судне работы. Она загерметизировала все отверстия в корпусе и, возможно, ликвидировала течь в носовых трюмах. Это объясняло всплытие судна, когда прилив достигал своей высшей точки. Корабль был водонепроницаемым, почти готовым к буксировке.

Петча я нашел стоящим у входа в угольный бункер. Его глаза неотрывно смотрели на крышку люка, снятую с петель и валявшуюся неподалеку. Вместо нее красовалась стальная плита, надежно закрывающая лаз. Это значило, что труп Деллимера будет пребывать в прочнейшем стальном гробу до тех пор, пока судно не будет доставлено в порт и на его борт не придут эксперты, снабженные необходимым инструментом, с помощью которого можно будет вскрыть трюмы. Это сулило Петчу долгие дни, а может быть, и недели неопределенности, ожидания. На его лице было написано отчаяние, когда он наконец произнес:

— Ну вот и все. — Он отвернулся и принялся смотреть вдаль.

— А почему ты думаешь, что они ушли?

Он посмотрел на небо, понюхал ветер, долетавший с запада нервными порывами.

— Возможно, их предупредили о грозящем шторме?

— Что это? — воскликнул он вдруг. Где-то за мостиком сначала кашлянул, а затем ритмично застучал двигатель, и я ощутил, как под ногами завибрировала палуба. Мы с Петчем застыли, прислушиваясь к этой музыке, а потом помчались по коридору на мостик и по трапу спустились на носовую часть грузовой палубы. Там возле люка в трюме № 2 увидели большую помпу, прикрепленную намертво к палубному настилу. Мотор работал на полных оборотах, и высасывающий рукав, выходящий из смотрового люка, словно дышал, периодически наполняемый водой. Но поблизости никого не было. Палуба была пуста — на всей носовой части ни души.

Все это выглядело жутко, сверхъестественно.

— Посмотрим на мостике, — сказал Петч. — Ведь кто-то же запустил помпу!

Мы нырнули обратно в коридор и по трапу поднялись на мостик. Там никого не оказалось. В штурманской рубке — тоже никого. Но тут Петч указал на какой-то предмет. Он оказался синим плотиком, который выходил из-под борта «Мэри Диар». Это был Хиггинс, и он греб теперь по направлению к ближайшему рифу.

— Хиггинс! — завопил я, указывая на него. — Это Хиггинс!

Ветер был довольно сильным и дул в нашу сторону, а потому Хиггинс не слышал меня. Он достиг рифа, привязал плотик к каменному выступу и начал карабкаться на него. Потом он взял в руки железный лом и, действуя им как рычагом, стал втаскивать наверх бухту троса.

Он стоял ко мне спиной. Освободив петлю, он подтянул ее к каменному выступу и таким образом «привязал» судно к рифу, а слабо натянутый трос с легким плеском упал в воду.

Наконец он заметил меня. Некоторое время он смотрел в мою сторону, а затем сел на плотик и поплыл к «Мэри Диар». Прилив набирал силу и двигался со скоростью трех узлов. То ли Хиггинс устал, то ли раздумал, но внезапно он повернул обратно и стал отчаянно грести в направлении Грюн-а-Крока. Дойдя до скал, он вылез из плотика и, скрючившись, сел на камень. Некоторое время он смотрел на судно, потом голова его упала на колени, и весь он как-то сник.

Стук помпы внезапно стал замирать и смолк. Оказывается, ее выключил Петч.

— Нам придется затопить корабль, — раздался рядом его голос. — Это все, что нам осталось.

Но затопить судно теперь было невозможно. Каждое отверстие, каждая щель его были надежно заварены, даже вход в машинное отделение.

— Ну что ж, будем надеяться на лучшее, — ответил я.

Петч засмеялся.

— Шторм с запада принесет с собой прилив. На высокой воде судно всплывет. Внутри воды нет, кроме как в двух носовых трюмах, — голос его звучал хрипло, надтреснуто, — ну ладно, давай лучше поищем какую-нибудь еду.

На камбузе было темно и удушливо. До нас здесь побывали и море и французы. Не осталось ни одной консервной банки. Правда, шкаф был набит хлебом, но он превратился в клейкую массу. Было и мясо, но оно покрылось тонким слоем плесени; было и масло, но оно перемешалось с илом и песком. Мы нашли только сыр, который оказался довольно свежим внутри, банку полузасохшей горчицы, несколько соленых огурцов и разбитую склянку с остатками джема. Мы проглотили все это с волчьей жадностью, а потом стали обшаривать салон, офицерские каюты и помещения команды. Нашли слипшуюся массу, бывшую прежде конфетами, банку имбиря и под койкой кочегара обнаружили самое ценное — две банки говяжьей тушенки. Свою добычу мы отнесли в боцманскую каюту на полуюте, съели ее, а потом молча сидели, прислушиваясь к вою усиливающегося ветра.

Шторм налетел вместе с изменением направления прилива, и вскоре волны, бившие в борт, стали достигать палубы мостика; под ногами зашевелилась корма. Выглянув за дверь, я увидел голубой плотик, прыгавший на волнах с подветренной стороны Грюн-а-Крока.

К середине дня шторм набрал полную силу. Волны всей своей многотонной тяжестью обрушивались на носовую часть, и с каждым ударом палуба мостика окутывалась тучей брызг и белой пены. Корпус судна трясло как в лихорадке. Рифы Минки постепенно скрывались под пенными бурунами прилива.