Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

Списанные продукты всегда находили своего потребителя. Ими были зеки.

Появлению Игоря в бараке искренно обрадовался лишь один человек. Это был Пан. Он бросился к Игорю, как к родному сыну.

— Слава богу! — воскликнул он. — Тебя на швейку определили?

— Нет! — ответил Игорь, оглядываясь по сторонам, в поисках свободной койки.

Но Пан уже тянул Игоря в глубь барака.

— Идем, я тебе, на всякий случай, койку занял, рядом с моей!

В бараке, к удивлению Игоря, стояли не деревянные, а металлические кровати с сетками. Они были двухэтажными, стояли друг на друге, по четыре кровати, как в купе поезда, только поезд состоял из одного длинного вагона, окошечки были маленькими и подслеповатыми, да и „купе“ в этом „вагоне“ располагались в три ряда от самого входа.

Игорь заметил, что все вновь прибывшие заняли самые неудобные для проживания койки, у входа. Дверь беспрестанно открывалась и хлопала, потому что никто не удосуживался ее придерживать, и свежий воздух непрерывным потоком поступал через нее. Летом было хорошо, только комары, залетавшие „на огонек“, первыми жертвами выбирали спящих у входа. Но вот зимой порывы холодного ветра, чреватые простудами и неизбежным радикулитом, доставляли немало хлопот.

Павлов сидел на нижней полке почти у входа и слушал, как его ругает Моня, очевидно, Игорь застал конец жаркого спора.

— Сколько ты найдешь людей, — кипятился Моня, — которым хотелось бы знать о себе правду? Кому нужна твоя правда?

— Правда нужна всем! — не уступал пришедший в себя после перенесенного показательного зрелища Павлов-доцент. — Только люди не хотят себе в этом признаться.

— Глупости! — убеждал его Моня. — Люди ненавидят правду, а людей, имеющих смелость ее высказывать, ненавидят вдвойне.

„Правда подчас рождает ненависть“, — подумал Игорь. — Кто это сказал? Уже не помню! Как быстро знания, приобретенные с таким трудом, превращаются в ничто. Это трудно взбираться на гору. А скатываться очень легко. Только, вот, разбиться можно в конце падения».

Пан одному ему известными путями, сказались опыт и связи в уголовном мире, занял две койки в среднем ряду барака, где всегда было тепло и не дуло.

— Положи вещи на койку, придет кладовщик, отдашь в кладовку, цивильное с собой не положено иметь, только теплое белье нужнее, да и то, по большому блату. И пойдем представимся!

— Кому? — огляделся Игорь.

— Не оглядывайся! — велел Пан. — Авторитету барака! Он хотел с тобой познакомиться. Только не подумай плохого. Не каждого берут с грузом на миллион долларей. А глаз он уже положил на Баню.

И Пан противно захихикал.

Игорю стало неприятно, но барак — это не то место, где можно иметь самолюбие. Дарзиньш был прав, когда говорил, что все остается на воле, а здесь начинают действовать совершенно другие законы.

— Представляешь, когда мы мылись в парилке, самолично пришел и осматривал его издали, как цыган лошадь. В любовницы пойдет Баня, ловко ты его окрестил, или изобьют и опустят. Отправится в барак «Дунь».

И он захихикал еще противнее. Потом, внезапно спохватившись, спросил:

— Так куда тебя направили? В этом бараке только шныри и швейники живут.

— Хозяин меня к себе шнырем и забрал! — сообщил Игорь, чем вызвал тень беспокойства в глазах у Пана.

— И чего это он к тебе воспылал? — послышался грубый и жесткий голос.

Пан сразу же стал угодливо изгибаться. Игорь увидел перед собой щуплого мужичка в особом тюремном прикиде, когда тюремная одежда была перешита в соответствие с уголовными традициями: брюки клеш, а тюремная куртка с обязательным воротником «апаш».

Болезненный вид авторитета никого не обманывал: землистый цвет лица был вызван долгими скитаниями по камерам, баракам и БУРам, как вор в законе, он, естественно, не работал никогда, но в связи с новыми правилами его теперь зачислили в бригаду швейников, где за него давала план вся бригада, по принципу «за себя и за того парня».

— Образованием юридическим приглянулся, — ответил спокойно Игорь. — Знаю некоторые юридические тонкости.

Беспокойство в глазах Пана пропало сразу, как только он вспомнил об образовании Игоря.

Но авторитет все еще смотрел недоверчиво.

— А больше он тебе ничего не предлагал? — спросил он с иронией.

— Даже посмеялся, когда я ему твердо заявил, что стучать не буду! — сказал Игорь. — «Кому, — говорит, — ты нужен? Мне фраера не нужны!»

— Ничего себе «фраер»! — удивленно протянул авторитет. — «Дури» взяли на «лимон» баксов, строгача влепили, да еще в признании отказывают.

И он засмеялся. Тут же его смех был угодливо подхвачен «кентами» и «шестерками».

Игорь нахмурился:

— Меня подставили! — сказал он угрюмо. — Я и не знал, что передавал. Эти козлы не захотели упускать случая раздуть дело и получить лишнюю звездочку.

— О, как тебя уже образовали! — насмешливо протянул авторитет. — Я, «фраерок», было подумал, что ты в авторитеты полезешь, а ты решил косить под мужика.

Он внимательно всмотрелся в Игоря, затем протянул ему вялую руку.

— Для ментов — Беднаркин Андрей! — представился он. — А для тебя — Полковник. Усек?

— Усек! — подтвердил Игорь.

— Ты, парень, вроде ничего! — решил Полковник. — Поглядим на твое поведение. Но запомни одно: в бараке хозяин — я! Шустри в «крикушнике». Но будешь «сучить», вычислим и зарежем. Ты не бойся, — пошутил он почти что голосом Джигарханяна, — «мы тебя не больно зарежем, чик, и ты на том свете».

— А я и не боюсь! — улыбнулся Игорь. — Лезть ни во что не собираюсь, буду тянуть срок, как могу, но в сексоты не пойду.

— Не ходи! — одобрил Полковник. — Никуда не ходи. Первый в зоне бунт, и всех «сук» на куски порвут. Ты молодой, здоровый. Пересидишь, выйдешь, учиться пойдешь.

И Полковник величественно, сопровождаемый своими двумя здоровенными охранниками, двинулся на выход.

У двери он задержался и неожиданно для всех обратился к Павлову:

— Слушай, Доцент! Объясни с биологической точки зрения: почему я так часто срать бегаю?

— Это надо объяснять с медицинской точки зрения! — обрадовался Павлов.

Он решил блеснуть и своими медицинскими познаниями, но Полковник уже потерял к нему интерес и не торопливо двинулся вон из барака.

Павлов так и остался сидеть с раскрытым ртом, озадаченный таким странным отношением к себе.

Моня расхохотался, глядя на недоуменное выражение лица Павлова.

— Вот тебе еще один пример, как люди любят слушать правду о себе! — заявил он. — До и что ты можешь сказать о его болезни. Надо же анализы провести…

— Можно предположить ахилию желудка, — возразил Павлов, — врожденную слабость секреторного аппарата желудка…

Павел Горбань злобно прервал его:

— Глохни, Доцент! Без тебя тошно! Надоел.

Физиологические потребности и Игоря погнали в туалет, но он не стал спрашивать у Павлова совета, у него все было в порядке. Поэтому он быстренько выскользнул за дверь и направился к деревянному приземистому зданию, издававшему характерный запах, знакомый Игорю по туалетам московских вокзалов.

Но на полпути его остановил подручный авторитета.

— Погодь, Студент! — предупредительно выставил он ладонь перед Игорем. — Полковник любит думать в полном одиночестве. Терпи, коза, а то мамой будешь! — прибавил он со смешком.

Ничего не оставалось, как стоять и ждать. Но подручный был малым добрым, достал пачку «Кэмела» и щедро протянул Игорю.

— Не курю! — отказался Игорь.

Подручный равнодушно спрятал сигареты, оставив себе одну, и заметил так же равнодушно:

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! Впрочем, — добавил он, — многим из нас не дожить до старости.

«Лет до ста расти нам без старости…» — вспомнилось Игорю.

Но он постарался промолчать. Приняв за правило не встревать ни в какие конфликты, он стал немедленно придерживаться собственных правил.

Подручному Полковника стало скучно курить молча, и он опять попытался затеять разговор с Игорем.