Последний Эйджевуд - Смолич Юрий Корнеевич

— Ура Джойсу!

— Да здравствует Джойс! — прозвучал единодушный и могучий хор голосов.

— Хвала непобедимому Джойсу!

Разгоряченные эйджевудцы рвались на дело, подъем достиг высшей точки.

— К минам! — кричали некоторые. — К минам! Взорвать Эйджевуд на воздух! Парализовать фашизм!

Толпа ринулась к верхней лестнице, ведущей к минным механизмам. Но Джойс остановил их:

— Стойте, товарищи! Взрывать Эйджевуд не надо. Империалистическая армия уже начала химическую войну. Рабочих СССР уже душат газами.

Дикий рев негодования был ответом на эти слова. Джойс продолжал:

— Не взрывать Эйджевуд мы должны, а захватить его в наши руки и повернуть против буржуазии…

В эту минуту стены Эйджевуда закачались. Железные изоляторы загудели. Потолок и пол ходили ходуном. Град земли и бетонных обломков обрушился на головы перепуганных рабочих. Не в силах устоять на ногах на дрожащем, как кисель, полу, люди падали друг на друга с криками удивления, боли и ужаса… Не успели затихнуть отголоски этого грома, как неописуемый грохот нового взрыва сотряс спрятанный под землей Эйджевуд.

— Что это? Нас взорвали! — раздались испуганные возгласы.

Но Джойс уже звонко кричал в рупор:

— Спокойствие, товарищи! Победа! Это противогазовый взорвал близлежащие мины! А это значит…

Джойс не договорил. Его перебил голос из громкоговорителя. Повстанком противогазового слал привет всему Красному Миру и сообщал, что завод захвачен рабочими. Минные поля вокруг завода взорваны вместе с наступавшими

войсками. Стотысячная армия белых взлетела на воздух.

— По местам! — крикнул председатель эйджевудского повстанкома. — К минам!

Рабочие толпой двинулись к выходам. Сим вел группу, которая должна была пройти по потайному ходу.

На мгновение все остановились и подняли головы вверх.

У двери минного отделения высилась огромная фигура чернокожего Тома.

— Противогазовый наш! — крикнул он.

— Даешь Эйджевуд! — добавил он почему-то по-русски.

XXVI

ГОРЕ ИЛИ РАДОСТЬ

Выстрелы, прогремевшие в мертвой тишине, отозвались в заживо похороненных в подвале последним проблеском сознания. Они зашевелились и застонали.

Взгляд Гайи, до боли напрягшись, пронизывал тьму, но нервы оставались отмершими, безразличными, пока она следила глазами за военным. Шатаясь и цепляясь за воздух распростертыми руками, он, как лунатик, неуверенно шел к двери. Вот он потрогал косяк, нащупал скобу, звякнул запором…

Инстинкт самосохранения вытеснил из сознания предсмертное равнодушие. Медленно, гораздо медленнее, чем следовало бы, в мозг Гайи вползало чувство ужаса:

«Он открывает дверь, он впустит газ».

Желание жить, бессмысленное в эту минуту, но непреодолимое желание продлить хотя бы последнее, мучительное мгновение жизни вернуло Гайе силы. Она вскочила на ноги и неистово закричала:

— Не открывайте! — и снова изнеможении упала.

Но было уже поздно…

Собрав последние силы, военный рванул дверь — и она вдруг распахнулась во всю ширину. В подвал ветром хлынул поток воздуха извне и зашевелил кружево паутины в углах.

Военный, в первый миг обессиленно упавший на пороге, поднялся на ноги и скрылся за дверью…

Порыв ветра защекотал завитки волос на висках Гайя. Она подняла голову и невольно потянулась к широкому дверному проему. Измученная грудь поднималась и опускалась, легкие жадно, с болью пили яд.

С первым же мучительным вдохом Гайя почувствовала, как кровь побежала по ее жилам и быстро-быстро забился пульс. Она вдохнула еще. Легкие свободно наполнились воздухом. Боли не было.

Гайя встала, пошатываясь. Ощущения возвращались к ней.

Зашевелились и другие. Покрытыми пеной, окровавленными губами они хватали пьянящий воздух и удивленно приходили в себя…

В этот момент со двора послышались возгласы военного. Он вбежал… встал в дверях, запыхавшийся, но радостный и сильный.

— Воздух чист! Газов нет! — не прокричал, а пропел он.

Погреб ответил недоверчивыми стонами и нервными рыданиями…

Безумная радость охватила Гаю. Она сразу поверила. Потому что жаждала поверить. Ей не хотелось размышлять над тем, куда подевались газы, не ошибся ли товарищ. Когда она поднималась по лестнице, ненасытно дыша, в сознании вдруг промелькнуло сомнение: уж не вдыхала ли она вместе с этим целительным воздухом капельки яда? Но она сейчас же успокоила себя: лучше дышать даже ядом, чем умирать от удушья…

Пустые улицы ужаснули Гайю. Из конца в конец не видно было ни одного живого существа. Здания смотрели темными глазами — окнами опустевших жилищ…

Опираясь на руку военного и одновременно поддерживая совсем ослабевшего Владарада, Гайя не шла, а летела к зданию ЦК. Только там она могла почувствовать себя в безопасности.

Внезапно пробудившаяся память вернула ей забытую было, ужасную весть — Владимир погиб…

Земля ушла из-под ног. В глазах потемнело. Теряя сознание, она оперлась о стену…

Это известие вместе с шифрованной радиограммой сообщил ей Ким, когда она задыхалась без воздуха в подвале. Но ее атрофированное сознание не в состоянии было понять, почувствовать. Лишь теперь сердце Гайи сжалось от горя и отчаяния.

«Мой Влад умер! Моего Влада нет!» — стучало в груди, колотилось в мозг. Рыдания перехватывали горло…

Но Гайя пересилила себя. Она крепче оперлась на руку товарища и двинулась дальше. Лицо ее окаменело, и глаза сразу глубоко запали…

Тишину вдруг нарушили какие-то странные звуки. Не то работала где-то молотилка, не то гудел большой шмель. Товарищи удивленно переглянулись.

— Аэроплан, — догадался Владарад, и сердца товарищей заледенели: неужели опять газы?

Рокот нарастал и приближался.

Вместе с ним крепчал утихший было ветер. В воздухе чувствовалась сырость…

— О, благодатный ветер! — радостно воскликнул военный. — Он развеет газы и не даст им осесть на землю. Нам не страшен этот самолет!..

Рокот звучал все громче. Где-то рядом бешено работал мотор, и не один, а много — бесконечно много. Словно тысячи аэропланов воздушного флота одновременно садились поблизости на землю. Ветер все крепчал.

Товарищи удивленно остановились. Но сейчас же вынуждены были уцепиться за ограду, чтобы не упасть. Ветер налетел на них безумным ураганом. Над землей забушевала буря. Она отрывала тела товарищей от ограды, швыряла их, заставляла снова хвататься за ограды, деревья, коряги и вновь несла дальше… Облака песка, листьев и камней взвивались в воздух и засыпали товарищей, слепя глаза и раздирая кожу… Их охватил ужас…

— Смерч! Самум! — догадался кто-то из них, теряя сознание от боли и ужаса.

Вихрь не утихал. Бешеный рокот нарастал. Слух отказывался воспринимать безумные звуки…

Буря развернулась в полную силу.

И тогда запорошенные пылью глаза полуживых товарищей увидели чудо…

Мимо проползло какое-то огромное чудовище. Оно чем-то стучало, звенело, наполняя воздух лязгом железа. Скрипели гигантские колеса, круша твердую мостовую. Сзади что-то дико тарахтело. А спереди и сверху словно возвышалась огромная ветряная мельница, размахивая в воздухе длинными крыльями…

Хлынул проливной дождь. Но странный дождь — он не падал с неба, а вихрем бил из удивительного водоворота. Давление струй было так велико, что сплошная стена дождя валила с ног, прижимала к земле и не давала дышать. Даже деревья согнулись, словно с жадностью лакая воду.

Ошеломленные, полумертвые товарищи на некоторое время утратили способность мыслить и чувствовать. Вода, вихрь, грохот — все смешалось в едином ощущении боли и ужаса. Еще мгновение — и жизнь покинула бы израненные, изувеченные тела…

Но стальное чудовище передвигалось со скоростью железнодорожного состава. Мгновение спустя оно исчезло за углом, оставив товарищей барахтаться в песке и воде.

Гайя первой пришла в себя и помогла встать другим. Они с недоумением смотрели вслед странному видению, пытаясь понять, что за чудище им встретилось.