Барабаны осени. Удачный ход - Диана Гэблдон

Капитан Боннет почему-то почесал в затылке, взъерошив волосы. Его зеленые глаза остро глянули на Роджера.

— Может, там требуется побольше, чем ты можешь себе представить… но, конечно, в этом деле нет ничего такого, чему нельзя при желании научиться. Но что же могло такое произойти, если парень вроде тебя вдруг страстно захотел отправиться в плавание?

Глаза капитана неотрывно смотрели на Роджера. Парень вроде тебя. Что бы это могло значить, пытался понять Роджер. Вряд ли капитана насторожила его речь — он весьма старательно изгонял малейшие признаки оксфордского образования, подражая выговору островитян. Может быть, на нем слишком дорогая для потенциального матроса одежда? Или капитана насторожил опаленный воротничок и выгоревшее пятно на его пальто?

— Ну, я думаю, вас это не касается, — ровным тоном ответил он. И, сделав над собой небольшое усилие, заставил свои руки спокойно висеть вдоль боков.

Светло-зеленые глаза бесстрастно изучали его, ни разу не мигнув. Как леопард, наблюдающий за проходящими мимо зверьками, подумал Роджер, и гадающий, кого именно слопать.

Но вот тяжелые веки капитана опустились на мгновение… леопард решил, что этого есть не стоит.

— Явишься на борт к восходу, — сказал Боннет. — Пять шиллингов в месяц, мясо три раза в неделю, по воскресеньям сливовый пудинг. Тебе выдадут гамак, но постельное белье должно быть твое собственное. Ты можешь покинуть корабль после того, как его полностью разгрузят, но не раньше. Вас это устраивает, сэр?

— Вполне устраивает, — кивнул Роджер, у которого вдруг пересохло во рту. От пристального взгляда зеленых глаз ему ужасно захотелось выпить, но сначала нужно было оказаться как можно дальше от капитана Боннета.

— Когда явишься на борт, спроси мистера Диксона. Он казначей. — Боннет отвернулся, достал из внутреннего кармана небольшую тетрадку в кожаном переплете и резко открыл ее. Аудиенция была закончена.

Роджер стремительно вышел из таверны, не оглянувшись. Но затылок у него холодило. И Роджер знал, что если бы он сейчас посмотрел назад, то увидел бы прицельный зеленый взгляд, устремленный на него поверх записной книжки… и от этой мысли у него ослабели ноги.

Роджер подумал, что он чувствует холодок в затылке потому, что леопард прикидывает — не вонзить ли ему в это место зубы?

Глава 37

«Глориана»

До того, как он отправился в плавание на «Глориане», Роджер был уверен, что неплохо развит физически. И в самом деле, по сравнению с явно недокормленными морщинистыми мужчинами, составлявшими команду этого корабля, он выглядел просто отлично. Но ему понадобилось всего четырнадцать часов — то есть один полный рабочий день на борту, — чтобы избавиться от всех заблуждений на собственный счет.

За этот день он заработал множество волдырей на ладонях и отчаянную боль во всех мышцах; да, он мог упаковывать ящики, поднимать на борт бочонки и тянуть канаты наравне с остальными, это была знакомая ему работа, — но ему никогда не приходилось заниматься чем-либо подобным много часов подряд.

Он и представить не мог, что можно вымотаться до мозга костей, причем усталость возникала не только от работы, но еще и от того, что одежда на нем была постоянно влажной и он непрерывно мерз.

Он с радостью отправился в грузовой трюм, услышав такой приказ, поскольку там можно было ненадолго укрыться от пронизывающего ветра и согреться, — хотя и понимал, что все тепло мгновенно улетучится, как только он снова поднимется на палубу, потому что порывы леденящего ветра сразу же остудят его насквозь пропотевшую робу.

Его руки были сплошь исцарапаны грубыми конопляными канатами, кожу саднило, но к этому Роджер был готов; к концу первого дня плавания его ладони стали черными от смолы, а на суставах пальцев кожа потрескалась и кровоточила Но вот чего Роджер никак не ожидал, так это чувства голода; оно его здорово удивило. Он и не предполагал, что может проголодаться до такой степени, что в животе у него словно кошки скребли когтями.

Некое костлявое и кривое человеческое существо по имени Дафф, работавшее рядом с ним, было равным образом насквозь мокрым, но, похоже, ничуть не беспокоилось из-за этого. Длинный и острый, как у хорька, нос торчавший над поднятым воротником поношенной матросской блузы, посинел на кончике, и время от времени из него стекали капли, — но светлые глаза Даффа смотрели остро и живо, а рот то и дело расплывался в широкой ухмылке, выставляя напоказ зубы такого же цвета, как вода в заливе Ферт.

— Отдыхай, парень! — бросил Дафф в ответ на взгляд Роджера. — Слышишь, склянки? — Дафф по-приятельски пихнул Роджера локтем в ребра и мгновенно исчез в люке, из темной глубины которого доносились грубые хриплые голоса и громкое звяканье.

Роджер оставил в покое грузовую сеть, от всей души обрадовавшись тому, что, кажется, можно было наконец-то поужинать.

Кормовой трюм был уже загружен наполовину. Первым делом на борт подняли бочки с водой; приземистые и пузатые, они стояли ряд за рядом в унылой полутьме, каждая объемом в сто галлонов и весом более семисот фунтов. Но носовой трюм был еще пуст, и бесконечная процессия грузчиков и портовых рабочих тащилась к причалу, как цепочка трудолюбивых муравьев, поднося такое количество ящиков и бочонков, рулонов и узлов, что казалось невозможным и вообразить, чтобы вся эта масса могла благополучно улечься в корабельное чрево.

Понадобилось два дня, чтобы закончить погрузку: в трюме очутились бочонки соли, рулоны тканей, огромные клети со скобяным товаром, которые пришлось опускать вниз с помощью канатов, настолько они были тяжелыми. Вот тут-то и обнаружились преимущества размеров и веса Роджера, вполне достаточных для того, чтобы играть роль противовеса Ухватившись за веревку, заведенную за ворот, он откидывался назад, удерживая клеть, висевшую на другом конце каната, и, напрягая мускулы так, что они чуть не выскакивали из-под кожи, опускал клеть в трюм достаточно медленно, чтобы двое матросов, находившихся внизу, могли подвести ее к тому месту, где ей предстояло встать.

Во второй половине дня на борт хлынули пассажиры — беспорядочная толпа эмигрантов, тащивших чемоданы, узлы, клетки с курами и детей. Это была публика, которой предстояло путешествовать третьим классом — в помещении, отгороженном переборкой в носовом трюме, — и приносившая владельцу корабля не меньшую прибыль, чем товары в трюме на корме.

— Крепостные и работяги по договору, будут отрабатывать свой проезд, — сказал Роджеру Дафф, оценивающим взглядом наблюдая за разношерстной толпой. — Их берут на плантации по пятнадцать фунтов за голову, взрослых, а подростков — по три или четыре фунта. Маленькие детки и сосунки не в счет, они идут в придачу к мамашам.