Варяго-Русский вопрос в историографии - Вячеслав Фомин

У современных норманистов неувядаемый образ «полчищ» представлен большим многообразием видов: «военные отряды скандинавов» или «дружинная среда», «викингские отряды» или даже просто «фон скандинавского присутствия» у Е.А.Мельниковой; «дружины скандинавов» у В.Я.Петрухина; «норманнские дружинники» или «движение викингов» на север Восточно-Европейской равнины у А.А.Горского; «экспансия викингов» и «норманнские каганаты-княжества», усеявшие всю Восточную Европу, у Р.Г.Скрынникова[8]. У Л.С.Клейна имеются и «воинские и торговые путешествия викингов в Киевскую Русь», и «экспансия на восток», и «миграция норманнов в Восточную Европу», а также – «популяция норманнов, распространившаяся по восточнославянским землям»[9]. Правда, Клейн, идя вразрез с собственными характеристиками массового присутствия норманнов/викингов на Руси, оговаривается иногда, что «популяция норманнов... была сравнительно небольшой, но влиятельной, захватившей власть»[10]. Но надо сказать, что эта оговорка имеет почтенный возраст – она зародилась в XVIII в., в попытках соединить несоединимое: приспособить фантазию о «роях» и «полчищах» из Швеции к реалиям скандинавских стран. Так, мы видим, что уже Шлёцера одолевали иногда раздумья относительно несообразностей в создаваемых им картинах древнерусской истории: «Галлия прозвалась Франциею от своих победителей германских франков; однако же побеждённые удержали свой язык, который смешался только с языком победителей. Таким же точно образом новгородские славене получили новое название от своих победителей (руссов, т.е. шведских норманов). Надобно полагать однако же, что последних было очень немного по сразмерности; ибо из смешения обоих очень различных между собою языков не произошло никакого нового наречия»[11].

Этот поворот мысли также кругами разошёлся по работам российских историков. У Н.Полевого (1829) читаем: «Вероятно, что дружина Рюрика и его братьев состояла их немногих... но эти немногие, закалённые в бурях и битвах, были ужасны»[12]. Малочисленность «скандинавского племени» на Руси подчёркивал и С.М.Соловьёв: «...варяги не составляют господствующего народонаселения относительно славян, не являются как завоеватели последних... Варяги, составлявшие первоначально дружину князя...»[13]. Примеров по этому поводу можно было бы привести очень много, но в данной преамбуле подобная задача не ставится, тем более, что изображение не то полчищ, не то колонистов со Скандинавского полуострова, которые не то путём завоевания, не то мирно и тихой сапой распространились на Руси и, всё взяв в свои руки, растворились в славянах, так давно кочует из одной норманистской работы в другую, что легко воспроизводится в памяти и без подробных упоминаний. Краткий перечень примеров был приведён только для того, чтобы показать, что исходные положения норманистских построений проистекают из сугубо литературных источников, не имея никакой связи с реальной историей стран Скандинавского полуострова, конкретно – со Швецией. Следовательно, они относятся к созданному фантазией подобию живой истории, т.е. к утопиям. Развитию положения о генетической связи современного норманизма с различными утопическими концепциями западноевропейской историософии XVI–XVIII вв. и будет посвящена данная работа.

Вопрос о ненаучной гносеологии норманизма, порождённой политикой, уже неоднократно ставился в российской историографии. В частности, связь истоков современного норманизма с политической историей Швеции XVII в. полно раскрыта в работах А.Г.Кузьмина, А.Н.Сахарова, В.В.Фомина. В.В.Фомину принадлежит заслуга разработки в современной исторической науке вопроса о роли шведского дипломата и историка-любителя П.Петрея (1570–1622) как родоначальника норманской теории[14]. Однако представляется, что требует дальнейшего развития подход к норманизму как подобию истории, рождённому под влиянием целого ряда мифотворческих течений и утопических концепций, которые развивались в западноевропейской общественной мысли на протяжении длительного периода. Особенно влиятельными среди таких течений были готицизм и рудбекианизм. К эпохе Просвещения относится теория Общественного договора, также оказавшая существенное влияние на формирование норманистских концепций. Эти три исторических реликта и будут рассмотрены ниже.

Примечания:

1. Грот Л.П. Начальный период российской истории и западноевропейские утопии // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: Материалы научных конференций 2006–2007 годов. Великий Новгород, 2007. С. 12-22; её же. Гносеологические корни норманизма // ВИ, 2008, № 8. С. 111-117; её же. Утопические истоки норманизма: мифы о гипербореях и рудбекианизм // Изгнание норманнов из русской истории. Вып. 1. М., 2010. С. 321-338.

2. Latvakangas A. Riksgrundarna. Varjagproblemet i Sverige från runinskrifter till enhetlig historisk tolkning. Turku, 1995. S. 100.

3. Voltaire F.M.. Karl XII. Stockholm, 1993. S. 12.

4. Миллер Г.Ф. О происхождении имени народа российского // Фомин В.В. Ломоносов: Гений русской истории. М., 2006. С. 378.

5. Фомин В.В. Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005. С. 121.

6. Погодин М.П. Норманский период русской истории. М., 1859. С. 70, 76, 105, 107.

7. Шахматов А.А. Сказание о призвании варягов. СПб., 1904. C. 3-7, 53-65; его же. Разыскания о древнейших летописных сводах. СПб., 1908. С. 324-328, 338-340; его же. Древнейшие судьбы русского племени. Пг.,1919. С. 50-51, 58-67.

8. Горский А.А. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 37-53; Мельникова Е.А. Укрощение неукротимых: договоры с норманнами как способ их интегрирования в инокультурных обществах // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008, № 2. С. 24; её же. Рюрик и возникновение восточнославянской государственности в представлениях древнерусских летописцев XI – начала XII в. // ДГВЕ. 2005 год. М., 2008. С. 60-61; Петрухин В.Я. Призвание варягов: историко-археологический контекст // Там же. С. 36; Скрынников Р.Г. Русь IX–XVII века. СПб., 1999. С. 20-23.

9. Клейн Л.С. Спор о варягах. СПб., 2009. С. 223-224.

10. Там же. С. 227.

11. Шлёцер А.Л. Нестор. Ч. I. СПб., 1809. С. 343, прим. *. Здесь и далее курсив авторов.

12. Полевой Н.А. История русского народа. Т. I. М., 1997. С. 91.

13. Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. Кн. 1. Т. 1-2. М., 1959. С. 272-273.

14. Кузьмин А.Г. История России с древнейших времён до 1618 г. Кн. I. М., 2003. С. 71-72; Сахаров А.Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности // Сб. РИО. Т. 8 (156). Антинорманизм. М., 2003. С. 11-13; Сахаров А.Н., Фомин В.В. Слово к читателю // Изгнание норманнов их русской истории. С. 6-7; Фомин В.В. Норманизм и его истоки // Дискуссионные проблемы отечественной истории. Арзамас, 1994. С. 18-30; его же. Кто же был первым норманистом: русский летописец, немец Байер или швед Петрей? // Мир истории. М., 2002. № 4/5. С. 59-62; его же. «За море», «за рубеж», «заграница» русских источников // Сб. РИО. Т. 8. С. 146-147; его же. Варяги и варяжская русь. С. 8-57; его же. Начальная история Руси. М., 2008. С. 9-16; его же. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии // Изгнание норманнов из русской истории. С. 340-343.

Культурно-историческая обстановка, обусловившая возникновение утопий шведского готицизма и рудбекианизма

Воззрения, повлиявшие на формирование мифотворчества в шведской историографии XVI–XVII вв., выступали, как было сказано выше, под именем готицизма. Важно подчеркнуть, что это идейно-политическое течение сложилось в Германии и скандинавских странах как реакция на антиготскую пропаганду итальянских гуманистов. Поэтому становым хребтом готицизма и выступила изначально идея возвеличивания исторического прошлого народа Германии и скандинавских народов в форме прославления древних готов как предков этих народов. Как сложилось это историческое противостояние?

Стремление изображать прошлое своей страны и народа в сугубо позитивном ракурсе с целью создания здоровой историософии и искренней веры, необходимых для морального здоровья нации, уходит своими истоками к началу эпохи, которая получила название эпохи Возрождения. Общеизвестны её характеристики, сформировавшиеся в течение XVIII–XIX вв. и получившие распространение в мировой общественной мысли, в том числе благодаря и работам Ф.Энгельса и К.Маркса как «...величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до этого времени человечеством»[15]. В числе характеристик эпохи Возрождения принято называть появление таких новых тенденций в развитии западноевропейского общества как усиленное развитие товарно-денежных отношений, появление ранней буржуазии и соответствующее этим социально-экономическим переменам изменение общественного сознания. Лейтмотивом Возрождения называется гуманизм, под которым понимается интеллектуальное движение, направленное на «признание самодовлеющей значимости, неувядаемого достоинства человека, всего богатства творческих проявлений индивида в качестве высшего жизненного блага»[16]. По покровом этих обобщающих описаний почти скрылись конкретные действия конкретных людей, которые привели в действие процесс, вызвавший вышеозначенный «переворот». В контексте данной работы важно частично восстановить реально существовавшие факты. Конкретное место и время действия известны – это Италия XIV–XV веков. Первыми гуманистами называют Ф.Петрарку (1304–1374) и Дж.Боккаччо (1313–1375) – эти великие итальянцы были первыми, кто обратился к изучению античности и стремился в наследии античных авторов найти идеалы, нужные для их современников. «С наибольшим рвением предавался я изучению древности, ибо время, в которое я жил, было мне всегда так не по душе...», – писал Петрарка[17]. Чем было вызвана устремлённость в древнюю историю своей страны? Поиски ответа на этот вопрос приводят к некоторым корректировкам в общем мажорном ладе, доминирующем в создании образа эпохи Возрождения. Дело в том, что первая страна Возрождения Италия в XIV–XV вв. представляла собой жалкую картину политического разлада и общественной деморализации при интенсивном экономическом и культурном развитии.