Завещание старого вора - Евгений Евгеньевич Сухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда мы выдвигаемся? – спросил Николай Трубачев.
– На место мы выйдем часа через три, когда стемнеет. Так что у вас будет время осмотреться там и как следует все обсудить. Руководители группы проведут с вами дополнительный инструктаж. А теперь за дело!
Окулова майор Рогов застал в театре. Его громкий голос, раздававшийся из гримерки, достигал самых отдаленных уголков длинного коридора и отзывался устойчивым эхом. Этот великий артист неизменно играл какую-то роль даже за пределами сцены. Всякого своего собеседника он воспринимал прежде всего в качестве благодарного зрителя.
Перед кем же Никанор выступал в этот раз?
Майор слегка приоткрыл дверь и увидел Окулова и девушку, совсем молоденькую, лет двадцати двух. Они сидели на кожаном диване. Барышня не сводила глаз с возбужденного и раскрасневшегося Никанора. Она энергично и глубоко вздыхала, сопереживая ему.
– Вы не представляете, как это опасно! Бандиты, воровская малина, уркаганы! Но на какие только риски не пойдешь по просьбе нашей доблестной милиции, чтобы помочь трудовому народу. – Окулов все более повышал тон, взял девушку за руку, закатил глаза и вещал громкоговорителем. – Самый главный из них так и сказал: «Никанор Яковлевич, если вы не поможете, то предстоящая операция будет провалена! Только на вас одного вся надежда!» Вот я и вошел в это самое логово…
Майор Рогов стукнул в дверь, вошел в гримерную и спросил:
– Разрешите? – по-хозяйски вошел.
– Милочка! – Артист понизил голос, напустив в него таинственности. – Это человек оттуда. Он и есть у них самый главный. Мы с ним сейчас немного поговорим о предстоящем деле, а потом вы ко мне приходите. Я вам все обстоятельно расскажу. Только ради бога никому ни слова, умоляю вас! Не подводите меня, это государственная тайна!
– Никанор Яковлевич, я вас прекрасно понимаю. Ведь это так опасно! Вы очень мужественный человек. Берегите себя. Что же будет делать театр, если с вами что-то случится? – проговорила девушка, поднялась с дивана, глянула на угрюмого майора и быстрым шагом устремилась из гримерной.
Дождавшись, когда она выйдет, майор Рогов с заметным неодобрением спросил:
– Что ты ей там наплел? – Он уже стал жалеть, что привлек актера к секретной операции. – Проболтался, что ли?
– Как же можно? – вполне серьезно возмутился Окулов. – Неужели ты думаешь, что я не вижу разницы между простой операцией и секретной? Государственная тайна! Она не услышала от меня ни единого слова правды. Но я артист, мне важна игра! Это импровизация. Если бы ты только знал, как эти молоденькие, совершенно очаровательные девушки любят рассказы опытных актеров.
– А что же ты тогда ей втирал? – с усмешкой полюбопытствовал Рогов.
– Хотел подивить, увлечь. Знаешь ли, это чертовски здорово, когда красивая девушка смотрит на тебя вот такими здоровущими восхищенными глазами. Ну что тут поделаешь? Я артист! Меня не перевоспитать! Давай лучше поговорим о наших делах. Как тебе мое выступление в образе ювелира? Знаешь, на меня нашел кураж, в тот вечер я просто блистал! – продолжал басить Окулов. – Признаюсь, я даже жалел, что было так мало зрителей.
– Вот по поводу зрителей ты не прав. Сыграл ты хорошо, вот только хлопать в ладоши нам было никак нельзя. А еще у меня есть вот какой вопрос. Зачем ты нацепил эту чертову красную бабочку? Неужели думаешь, что ювелиры сидят дома в таком вот виде?
– Совсем нет, – несколько смущенно произнес Окулов. – Но вряд ли ювелиры ходят по дому в рваных трусах и стоптанных башмаках. Я должен был подчеркнуть свою индивидуальность. Профессия ювелира накладывает на человека определенный отпечаток. Представители этой профессии – люди особенные, не похожие на других. Если это не так, тогда я ничего не смыслю в искусстве, – отвечал Никанор напыщенно. – А потом у меня была премьера. Как же в этом случае без красной бабочки? Я всегда надеваю ее на премьере! Если хочешь, это мой талисман.
– Послушай, Никанор, тут не искусство, – твердо произнес Рогов. – Аплодисментов ты ни от кого не дождешься, а вот пулю в грудь – так это запросто!
– Ты меня не испугаешь! Окулов играл и злодеев, и героев, а уж ювелиров…
– Дело очень серьезное, Никанор. Это не твои театральные жулики с бутафорскими пистолетами, а самые настоящие убийцы и грабители!
– Человек, который когда-то сыграл самого Цезаря, бояться не может! Особенно каких-то там прощелыг!
– Вижу, что ты серьезно настроен. Тогда слушай меня. Сегодня вечером тебе нужно быть там.
– Мы будем брать бандитов? – по-деловому поинтересовался артист.
– Брать будем мы, а ты – сидеть на своем стуле и делать вид, что разглядываешь побрякушки, – ответил Рогов.
– В таком случае я могу рассчитывать на пистолет?
– Нет. Еще прострелишь себе какой-нибудь важный орган, и тогда на тебя не взглянет ни одна барышня. Рядом с тобой будут находиться наши оперативники. Слушай их во всем. Вечером пройдешься у окон, чтобы бандиты тебя видели снаружи, а потом спрячься в самой дальней комнате и будешь сидеть там как мышь, пока мы тебя не позовем.
– Но я же должен буду открыть дверь, – недоуменно протянул Окулов. – Как-то ответить на вопросы этих уголовников.
– Ты хочешь получить ломом по голове? – осведомился Рогов.
– Ну…
– Будет кому открыть дверь, не переживай. Вечером за тобой заедут и подвезут прямо к дому, так что будь готов. Еще вот что. Не забудь нацепить свою красную бабочку. Она приносит нам удачу, – проговорил Рогов.
На Земскую улицу оперативники подъехали в половине одиннадцатого. Они осмотрели окрестности, заняли позиции у выходов, расположились в квартирах пятиэтажки, стоящей рядом с домом, отведенным для фальшивого ювелира. Группа захвата Серебрякова разместилась непосредственно в нем.
Актер Никанор Окулов принял для вдохновения стопку коньяка и лицедействовал. Он протирал браслеты и кольца мягкой тряпицей, тщательно изучал сверкающие грани под лупой. Для большей убедительности половину его стола занимали различные ювелирные инструменты. Среди них были весы, различные пинцеты, крохотные гирьки, два тигеля для плавления драгоценного металла, бензиновая горелка с различными насадками.
Вряд ли Никанор Окулов подозревал о значении доброй половины тех инструментов, которые лежали перед ним. Однако он без всякого сомнения взял из коробочки надфиль и, глядя в бинокуляр, сделал вид, что спиливает какой-то заусенец. Артист изобразил, что вполне удовлетворен проделанной работой, кивнул и принялся замерять штангенциркулем камень на броши. Потом он перевернул ее и сделал вид, будто штихелем для ручной гравировки наносит на полированную поверхность какую-то надпись.
Кто знает, возможно, в нем умер великолепный
