Хранители веры. О жизни Церкви в советское время - Ольга Гусакова

– Кроме отца Глеба были еще такие тайные священники?

– Мы знаем еще одного тайного священника, известного как Николай Павлович Иванов. Он был сотрудником издательского отдела Московской Патриархии. Про него есть кратко у владыки Питирима в его воспоминаниях «Русь уходящая» – владыка пишет, что ходили слухи, что он – священник. Но широко это стало известно только на его похоронах. Еще следует упомянуть отца Романа Ольдекопа [117] из Коломны, скончавшегося в начале 1970-х годов, от которого впоследствии отцу перешли церковные предметы.

– А про отца Глеба ходили такие слухи?

– Я думаю, люди догадывались… Еще в советские времена один ученый, с которым отец был в дружественных отношениях, но не говорил ему о своем священстве, как-то попросил: «Когда я умру, вы, пожалуйста, сделайте все, как надо…» Отец однозначно все понял – и впоследствии отпевал его.

Духовные чада у него были еще до того, как он стал явным священником. Много. У нас и крещения, и венчания дома были.

Были люди, которые приходили с вопросами. Причем кто-то приходил к нему «на грани» – что вот, все, из Церкви собираюсь уйти… Да, было такое.

– При этом параллельно у отца Глеба была блестящая научная карьера?

– Да, он основал свою геологическую школу, создал новое научное направление, он автор ста семидесяти научных работ. Он собрал, воспитал большой коллектив. Его ученики до сих пор работают в геологии. Некоторые его идеи, разработки и сегодня активно используются в нефтяной геологии, и многие даже не знают, что их разработчик – Глеб Каледа. Ему доводилось быть руководителем геологических проектов всесоюзного и даже международного масштаба. Он ездил в Болгарию и ГДР. Читал лекции на различных курсах повышения квалификации, в том числе на курсах ООН. В 1981 году отец наконец защитил докторскую диссертацию. До этого много было препятствий. Помню, на банкете по поводу защиты был спор: а сколько лет назад должно было произойти это событие – десять, пятнадцать или двадцать? Конечно, лукавый не мог не мстить за священство. Вскоре после принятия сана у отца Глеба начались заминки с министром геологии: тот стал его немножко «задвигать». Связано это было с тем, что министр в один из институтов хотел поставить руководителем какого-то своего родственника, а сотрудники этого института открыто заявили, что хотели бы видеть на этом месте Глеба Каледу. Хотя его кандидатура в те годы принципиально вряд ли могла бы пройти из-за беспартийности. Ну и с диссертацией все было не просто. Отец был очень требователен к себе. Когда он защитил кандидатскую диссертацию, ему сказали, что ее «нужно немножко доработать и защищать как докторскую». Но просто «немножко доработать» отец не мог. Он переработал ее очень глубоко. А тут изменились требования к докторским диссертациям, был ограничен их объем. У отца к этому времени все было практически написано, только это было в два раза больше, чем требовалось… Пришлось ужимать. – А какой он был папа? Строгий?

– Ну, я помню, например, один такой «воспитательный» момент. В пятом классе я немножко «дурил». Дневник у меня был расписан, маму вызывали в школу… Да, даже такое было (только это не для моих внуков).

– Вы хулиган были, что ли?

– Я домашние задания не делал. Учительница даже домой приходила, с мамой беседовала. Ну, естественно, мама не рассказать отцу не могла. И вот несколько дней проходит – от отца реакции никакой. А в воскресенье он с нами, старшими детьми, поехал за город в лес кататься на лыжах. Покатались, все хорошо. И вот только когда мы пришли на платформу и ждали электричку, тут меня отец отвел в сторону и поговорил со мной. И я потом, в течение жизни, много раз вспоминал, как он это сделал – выждал момент, когда будет время подходящее.

– Матушка Иулиания вспоминала, как папа Дедом Морозом наряжался…

– До принятия сана, да, бывало… Кстати, я вам расскажу, что мужу моей сестры, покойному отцу Александру Зайцеву, специально задержали диаконскую хиротонию, чтобы он в Ленинградской духовной академии мог побыть Дедом Морозом на детском празднике. Это было примерно в 1976 году.

Отец Глеб с нами много занимался. Мы с ним и на лыжах ходили, и в походы – «на целый день» это у нас называлось. Всей семьей, с колясками, с костром…

Отец к природе относился как ко второй Библии.

Помню, в 1973 году меня вместе с братом Кириллом, он тогда еще в школе был, а я уже после второго курса мединститута, папа взял в геологическую экспедицию под Ухту. У меня там была какая-то должность, а брат был «тунеядец» – так в шутку называлась должность, за которую зарплату не получали, а обязанности имели – в экспедиции без обязанностей нельзя. И я помню, мы с папой по вечерам ходили гулять по берегу реки и в это время молились.

– А папа, уже будучи священником, ездил в экспедиции?

– Естественно. Еще со студенческих лет, когда он начал ездить в экспедиции, наша мама ему (тогда еще нельзя сказать, чтоб она даже была его невестой), сделала такую записную книжку – переписала туда что-то из Минеи, из Триоди – и он всегда брал ее с собой. И маленькое Евангелие. Молиться ведь можно в любом месте, хоть в лесу, хоть в экспедиции. Это для него было естественное состояние.

– Притом что обстановка вокруг совершенно далека от церковной жизни – и ничего, это не мешало?

– Нет, не мешало. Папа мне рассказывал про отца Владимира Амбарцумова, что когда тот до своего ареста останавливался у его родителей, а они жили в одной большой комнате в коммунальной квартире, то отец Владимир становился в одном углу комнаты, а иконы были в противоположном углу – и спокойно молился через всю комнату, ни на кого не обращая внимания. При этом люди в комнате приходили и уходили, что-то делали, жизнь текла своим чередом. Это ему абсолютно не мешало.

– У отца Глеба есть воспоминания о войне – довольно страшные. Честно говоря, потрясает, как человек через все это прошел и ни веру, ни себя не потерял.

– Он говорил о войне, что это было время удивительной духовной свободы – от тебя ничего не зависело. Ты целиком находишься в руках Божиих и поэтому свободен. Живешь так, как Господь сказал: не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. 6: 34) – ведь ты даже не знаешь, будешь ли завтра жив. С войны он писал в одном из писем: «У меня есть глубокое ощущение, что для меня лично не нужны ровики, ибо то, что будет со мной, совершенно не зависит от них. <…> В них не ощущаю потребности. Ровики, конечно, рою, ибо приказывает начальство и неудобно уклоняться от работы, когда работают товарищи. Разве нет у нас Сильнейшей защиты?» [118] Однажды папу чуть не расстрелял свой же офицер зато, что он за кого-то заступился. Поставил его на краю рва. Потом отец говорил: «Если бы я стал сопротивляться, он, скорее всего, выстрелил бы. Но я был спокоен». Тут была моральная победа отца Глеба. А комиссар, видимо, испугался остальных присутствующих. Мы знаем, что иногда в атаке кое-кто получал пулю в спину. Потом-то никто разбираться не будет: погиб, и все. Поэтому нередко из начальства те, кто в тылу позволял себе всякие бесчинства, при приближении к фронту свое поведение резко меняли. Но для отца Глеба, конечно, это было огромное потрясение. Он даже одеться потом сам не мог. Возможно, имея этот опыт, ему потом было легче найти общий язык со смертниками, к которым он начал первый из священников ходить в начале 1990-х.

– Отец Иоанн, расскажите об открытом служении отца Глеба.

– С 1 октября 1990 года Святейшим Патриархом Алексием II была отменена регистрация священства через уполномоченных. Святейший просто «уведомил» Комитет по делам религий о том, что он отменяет регистрации, – и все. О том, что это произошло именно так, кстати, мало кто знает. И со 2 октября 1990 года отец вышел на открытое служение.

Тут тоже очень интересно получилось. Как известно, священник служит не сам по себе, а от имени правящего архиерея. И владыка Иоанн благословил отца, что после его смерти тот год может просто служить, а потом должен войти в каноническое подчинение какому-нибудь архиерею. И назвал имена трех архиереев, которые, по мнению владыки Иоанна, могли его принять. Одного имени я не помню, вторым был владыка Герман, ныне Волгоградский, но в тот момент он был за рубежом, поэтому связаться с ним было сложно. А третье имя было – митрополит Ленинградский и Таллинский Алексий. И так получилось, что владыка Иоанн в 1989 году умер, отец год еще прослужил, а потом обратился как раз к бывшему митрополиту Алексею – который к тому времени уже стал Патриархом. И тот его принял.

– Каклюди, особенно из научного мира, отреагировали, когда выяснилось, что профессор Каледа, ученый с именем, много лет параллельно был тайным священником?

– Перед тем как выйти на открытое служение, отец подал заявление о переводе на полставки профессора-консультанта. У всех окружающих это вызвало полное недоумение: Глеб Александрович, полный сил, который, как считали, кроме науки, ничего другого не видит, вдруг от своей любимой науки отказывается, изменяет ей! Когда узнали, из-за чего, все очень удивились. Друг и учитель отца Глеба, профессор-геолог Дмитрий Петрович Резвой написал тогда ему в письме: «Простите, мой дорогой Глеб, я вас очень люблю, но видеть в вас агитпропа Московского Патриархата – это выше моих сил».