Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц

Стычка с папой встряхнула меня, но не сломила. Я знал, что смогу выжить. Друзья пускали меня переночевать у них дома. Я мог кочевать с одного дивана на другой. А пока у меня в планах было заняться музыкой. GQ, наш дископроект для вечеринок, продолжал расти.

Я волновался только о маме. Она всегда старалась наладить отношения между мной и папой. Мое отсутствие разобьет ей сердце. В то же время я не мог оставаться ради нее. Я должен был взять жизнь в собственные руки.

В ту первую ночь я завалился к Дэну. На следующее утро я переехал к Трейси Оберстоуну. Первым делом я позвонил маме. Естественно, отец рассказал ей об этой стычке. Я сказал, что у меня все хорошо и я пока поживу у Трейси. Мама настояла на том, чтобы поговорить с матерью Трейси, которая заверила ее, что мне рады в их доме. Потом мама попросила снова передать мне трубку.

Она сказала, что мне нужно остыть. Я согласился. Она думала, что мой переезд был чем-то временным. Я же знал, что это навсегда, но понимал, что сейчас не стоит ей об этом говорить. Легче бы маме от этого не стало. Она взяла с меня обещание, что я не брошу школу, и я его сдержал. Она очень надеялась, что я поступлю в колледж. Но я знал, что будет большим везением, если я закончу хотя бы школу.

Мне нравилось жить у Трейси. Он стал мне как брат. У нас было одинаковое чувство юмора, и мы могли заканчивать предложения друг за другом. У него была классная мама, которую звали Дорсе Дюжон, и забавный брат по имени Марк. По сравнению с отцовским тренировочным лагерем дом Оберстоунов был настоящим раем. Дорсе весь день не было дома, так что мы могли делать все, что хотели: слушать и сочинять музыку, прогуливать школу. У Марка была лучшая травка, лучший бонг и серьезная стереосистема. Мини-холодильник в спальне Трейси был забит пивом. Мы засиживались допоздна, сколько хотели.

Но не обошлось и без минусов. Вскоре до меня дошло, что для черных людей жизнь в Беверли-Хиллз, одном из самых богатых анклавов Америки, может быть опасной. Я понял это, когда мы с Трейси и Марком подъехали к заправочной станции. Откуда ни возьмись появились три патрульные машины и с ревом окружили нас. Направив на нас оружие, они приказали выйти из машины и лечь на землю лицом вниз.

Когда они уже были готовы применить грубую силу, появилась миссис Фримен, моя учительница истории – добрая женщина, которая всегда отпускала меня пораньше, чтобы я мог позаниматься музыкой. Она встала перед полицейскими, требуя объяснить, что происходит. Они сказали, что машина, похожая на нашу, участвовала в ограблении, а когда миссис Фримен настояла, чтобы они перепроверили информацию, полицейские поняли, что совершили ошибку. Если бы миссис Фримен не вмешалась в ту ночь, мы могли бы оказаться в тюрьме – или еще где похуже.

Вместо этого мы вернулись в дуплекс и решили угоститься роскошным домашним ужином. Мы жарили стейки с картофельными шариками. Я приготовил свое фирменное блюдо – креветки в чесночном соусе. Чтобы сделать вечер еще утонченнее, мы скинулись и купили несколько бутылок Royal – импортного голландского напитка, который продавался в непрозрачных дизайнерских бутылках. Накачавшись пивом, мы позабыли о драме с полицейскими.

Пока я жил у Трейси, у него было прослушивание в мюзикле «Меня никто не знает». Режиссером был Джордж Вулф, который позже прославился благодаря пьесам Jelly’s Last Jam и Angels in America.

Мы с Трейси вместе ходили в театр. Я ждал снаружи, пока он уходил зачитывать свои реплики. Женщина с блокнотом в руках спросила, пойду ли я на прослушивание. Я ответил «нет». Она сказала, что работает на агента по кастингу и хочет знать, умею ли я играть и петь.

Ну, да.

Ей понравился мой внешний вид, и она уговорила меня попробовать.

Я решил, что мне нечего терять. И это было правильное решение. Я получил роль, а Трейси – нет. Я боялся, что он расстроится, но, будучи профессионалом, он сохранил спокойствие.

Мюзикл «Меня никто не знает» первоначально был запущен в 1970 году в Нью-Йорке. В нем принимали участие двенадцать местных детей (восемь черных и четверо белых), каждый из которых пел свою песню. Каждая мелодия определяла его характер. Это было интересное драматическое произведение, которое заслуживало премию Obie. В актерском составе нашей версии постановки была Тиша Кэмпбелл. У нее были потрясающие карие глаза, и я не мог оторвать от них взгляда. Еще у нее был самый красивый певческий голос, и в целом она была очень милой. Работая на профессиональном уровне с самого детства, Тиша была одной из звезд оригинальной бродвейской постановки этой самой пьесы. Она была из Ист-Оранджа, типичная девушка из Джерси, а ее уличная смекалка и манеры придавали ей сексуальный, по моему мнению, вид. Мы вроде как встретились взглядами и начали флиртовать. Следующее, что я помню, – как мы целовались на полу во время вечеринки у одного нашего партнера по выступлениям в Голливуде.

Джордж поставил несколько мини-постановок для спонсоров, но они не клюнули, и возрождение так и не состоялось. Репетиции закончились, и Тише пришлось возвращаться домой в Нью-Джерси. Мы были влюблены друг в друга, и я сказал, что приеду к ней, как только смогу. Я сдержал свое обещание.

Еще одним препятствием на пути к новообретенной свободе стало окончание нашей с Дэном работы на вечеринках. Концерты прекратились. Это означало, что мне нужно найти хоть какую-нибудь работу, которую я только мог получить.

Луис Смоллвуд, мамин друг, с которым я ездил в Африку, только что купил рыбный ресторанчик в стиле «вы покупаете – мы жарим» под названием Leroy’s, или «У Лероя», который располагался на пересечении бульваров Вашингтон и Римпау, где местные жители покупали тилапию, палтуса, сома и камбалу. Луис нанял меня продавцом. Я обваливал рыбу в кукурузной муке и перце, поджаривал и бросал в корзину с картофельным салатом, салатом из пасты и двумя ломтиками белого хлеба. Не забывал и про кетчуп с острым соусом.

Особенно противно было готовить сома. Мне приходилось разрезать свежую рыбу и удалять из нее репродуктивную систему – целый аппарат из камер, протоков и яиц, покрытых кровью. Затем я старательно выскребал рыбу до идеального состояния. Том Брэдли, первый и единственный чернокожий мэр Лос-Анджелеса, никогда не упускал случая заглянуть «К Лерою» на пятничный ужин с рыбой, после чего его отвозили в особняк у Хэнкок-парка.

Мне нравилось это место. Здесь обитали потрясающие индивиды – жулики и забавные старые чуваки, похожие на персонажей Ричарда Прайора, например Редбоун, брат-креол с кудрями «Джерри керл», который не затыкаясь говорил о своем