Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич

За ночь коммунисты подтянули из подмосковных лагерей надежные части и разгромили мятежников одним ударом. Причем Троцкий, вручая командиру латышских стрелков Вацетису награду в 10 тыс. руб. (напомним, что латыши были наемниками), в полушутливой форме обмолвился странной фразой, что тот прекрасно действовал как солдат, но своим усердием сорвал какую-то важную политическую комбинацию. А 9. 7 продолживший работу V съезд, уже состоящий из одних большевиков, принял решение об изгнании левых эсеров из всех Советов. И начал реализацию ленинской модели нового общества постановлениями о продразверстке, о создании в деревнях комитетов бедноты с большими полномочиями. И 10. 7. 1918 г. была принята конституция РСФСР.

Вот тогда-то, дорвавшись до однопартийного правления, Ленин смог развернуть в полную силу строительство коммунизма по своим схемам. И своими методами. Теперь уже не скрывается и не вуалируется ничего, и "ленинский стиль работы" провозглашается открытым текстом. Всего через неделю после установления однопартийной власти последовала расправа с царской семьей. На места направляются инструкции об организации института заложников. А в статье "Товарищи рабочие! Идем в последний решительный бой!" Ильич призывает: "Беспощадная война против кулаков! Смерть им!"

Во все концы страны посыпались телеграммы вождя. В Нижний — "… навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. Надо действовать вовсю: массовые обыски, расстрелы за хранение оружия, массовый вывоз меньшевиков и ненадежных…", в Вологду — "… напрячь все силы для немедленной, беспощадной расправы с белогвардейством…", в Пензу — "… необходимо провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концлагерь…" или "… повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не менее 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц… Найдите людей потверже…", в Саратов — "… советую назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…" Аналогичные телеграммы рассылаются в Петровск, Задонск, Ливны, Пермь, Вятку, Дмитров ими полон весь 50-й том ПСС Ленина.

Остается открытым вопрос: зачем же понадобилось убивать Мирбаха, почему нельзя было выбрать менее опасный объект провокации, не чреватый международными последствиями? Тут однозначного ответа пока нет, и версий может быть несколько.

При выборе жертвы могла иметь место какая-то персональная игра Дзержинского, не совпадающая с общепартийной линией — известно, например, что он был противником Брестского мира, лишившего его шанса возглавить власть в Польше. А может быть, угрозой войны с немцами хотели посильнее пугнуть крестьянство, выставив левых эсеров поджигателями такой войны. Хотя не исключено, что угрозой свержения большевиков — которое будет сопровождаться восстановлением Восточного фронта — пытались воздействовать на германское правительство, чтобы подтолкнуть его к более активной поддержке своих ставленников в России. И получить хотя бы тот самый «волшебный» батальон, легко превращающийся в дивизию, о котором капитан Садуль помчался предупреждать Дзержинского с Троцким. Во всяком случае, после убийства Мирбаха не Берлин потребовал размещения своей войсковой части в Москве, а сами большевики одновременно с официальными извинениями направили немцам согласие "образовать из пленных особый батальон" для охраны посольства при условии, что эта "германская часть будет одета в штатское платье, а отчасти и в красноармейскую форму". Не эту ли "важную политическую комбинацию" сорвал Вацетис, в несколько часов подавивший мятеж и не давший как следует пугнуть Германию, и под предлогом критической ситуации обратиться к ней за помощью? Ведь к июлю 18-го уже восстали Дон и Кубань, Урал и Сибирь, наступали чехи, десанты Антанты занимали Мурманск и Владивосток… В таких условиях полнокровная германская дивизия в Москве, надо думать, оказалась бы отнюдь не лишней.

Нельзя отбрасывать и вероятность того, что Мирбах погиб в результате совместных действий германских и советских спецслужб. Сам он коммунистам отнюдь не симпатизировал, считая, что их поддержка зашла слишком далеко. Он относился к тому крылу немецких политиков, которые полагали, что заключив Брестский мир, большевики выполнили отведенную им роль, а дальше они становятся опасными и для самой Германии, поэтому пора свергнуть их и заменить более умеренным правительством. И соответственно, был противником тех игрищ, которые немецкая разведка продолжала вести в России. То есть, мешал и тем, и другим. В пользу данной версии может говорить тот факт, что немецкие агенты в 1918 г. работали в Москве в тесном контакте с ВЧК, имелись они и на самом высоком уровне, вплоть до окружения Ленина, так что дутый характер "левоэсеровского заговора" мог быть секретом разве что для последующих советских историков, но уж никак не германской разведки. Но тем не менее, к каким-либо негативным последствиям в отношениях между государствами и их спецслужбами события 6 июля не привели — что и настораживает.

Впрочем, и военной помощи советское правительство так и не получило. На Западном фронте как раз начиналось решающее сражение, на которое Германия делала последнюю ставку в Мировой войне, и вопросы отношений с Советской Россией поневоле отошли на второй план. А когда оно было проиграно, немцам стало и вовсе не до баловства с Москвой…

Здесь остается еще сделать отступление, касающееся одного из главных героев описанных событий — Якова Григорьевича Блюмкина. Конечно, в связи с убийством посла его имя оказалось потом стерто из последующей советской истории. Но ни один из «невозвращенцев» 30-х годов в своих воспоминаниях не смог обойти молчанием столь яркую личность. Оставившую, кстати, косвенный след даже в русской литературе. Потому что он был близким другом Есенина и, в отличие от большинства прихлебателей, искренним и преданным другом. Когда попытка Есенина перебраться в заграничное "царство свободы" окончилась жизненной катастрофой, и он, разочаровавшись в Западе, решил вернуться, оказавшись и на родине в тяжелейшем душевном кризисе, балансируя между белой горячкой, самоубийством и Соловками, именно Блюмкин вытащил его из этого состояния и, соблазнив "персидскими мотивами", увез в Закавказье, куда был назначен помощником полномочного представителя ОГПУ. Так что в значительной мере это он обеспечил предзакатный взлет есенинского творчества. А прощание поэта с Кавказом совпадает по времени с переводом оттуда Блюмкина на другую работу.

По-видимому, он же консультировал Есенина по поводу Махно, к фигуре которого тот неоднократно обращался в своих поэмах и набросках, считая его продолжателем Пугачева — во всяким случае, в окружении Сергея Александровича лучшим знатоком в данном вопросе был как раз Блюмкин. Дело в том, что после убийства посла его убрали с глаз долой — на Украину. Там он создавал большевистское подполье, по образцу Мирбаха готовил покушение на гетмана Скоропадского. И налаживал связи с Махно. А в апреле 1919 г. вернулся в Москву, безо всяких помех был принят в коммунистическую партию и восстановлен в центральном аппарате ВЧК, где быстро пошел в гору. Служил на довольно высоких должностях, окончил академию генштаба РККА вместе с Тухачевским. И вместе с ним, кстати, проходил партийную чистку, организованную после гражданской для удаления случайных «попутчиков». Причем чистку они проходили у самого председателя ЦКК Сольца, "совести партии". Однако о таких «мелочах», как левоэсеровское прошлое или убийство Мирбаха к Блюмкину даже вопросов не возникло. Поскольку поддержать его пришел лично Дзержинский. И выступить не поленился, дав ему самые блестящие характеристики.

Блюмкин считался одним из лучших «международников» ОГПУ, работал в Монголии, а в 1928 г. стал резидентом на Ближнем Востоке. Действуя под видом персидского купца, изъездил весь этот регион, создавая первую сеть советской агентуры в Сирии, Палестине, Египте, Ливане, Трансиордании. И добился таких успехов, что в его ведение собирались передать и Ирак, и Иран, и Индию. Он делал доклады для членов ЦК и чекистского руководства. Но на свою беду в Константинополе Блюмкин встретился с опальным Троцким и горячо взялся помогать поверженному кумиру. В частности, прихватил в СССР его письмо для тех партийных деятелей, которые считались оппозиционерами.