Наваждение – книга 2 - Пола Волски

– На четвертом этаже нынче подают пирожки с телятиной и ливером, – весело сообщил Прильк, когда девушка вернулась в «Приют».

Элистэ молча направилась к лестнице.

– Минуточку!

Она неохотно остановилась.

– Вы не поверите, красавица, но я переживаю за вас, – произнес Прильк, вытянув губы уточкой, что, вероятно, должно было изображать участие. – Вид у вас не ахти. Совсем нездоровый, дальше некуда. Уж не чахотка ли?

– Со мной все в порядке.

– Вот как? Оглянуться не успеете, как заболеете. Красавица, вы опускаетесь, да что там – на глазах катитесь под откос. Усталый, больной вид. Где ваша молодость? И запашок от вас уже не тот. Лобковой вошкой обзавелись? Не волнуйтесь, обзаведетесь, ждать недолго.

– Недолго? Чего?

– А того, что вы примете мое предложение. Я ведь прикидываю, сами должны понять. Живые скелеты меня не интересуют. Через несколько дней вам не на что будет рассчитывать. Через неделю вы либо помрете, либо, задрав юбки в каком-нибудь переулке, будете давать всем желающим – пять бикенов за раз. А у меня на четвертом этаже куда уютней. Стоит подумать.

Она подумала – и сама поразилась тому, что готова уступить. Горячие блюда. Огонь в камине. Ванна. Постель с настоящим матрацем. Но главное – еда. Еда! Еда! Получить все это так просто. И главное – сейчас, сию минуту.

Прильк не сводил с нее глаз, расплывшись в довольной ухмылке.

Она прикусила язык, чтобы не вымолвить роковое «да». «Проще простого», – сказал он. Верно, выбора у нее не было. Что говорила Аврелия о том, чтобы принести Присягу на верность? А ведь как она тогда презирала за это Аврелию! Есть такое, на что можно пойти, только распрощавшись с собственной личностью, самой ее сутью. Ну, а потом жизнь будет продолжаться своим чередом, тело – благоденствовать, но в этом теле не останется прежней души. Как если бы она приняла ту Присягу. Сейчас ее искушали чем-то похожим.

Ужаснувшись, что едва не поддалась собственной слабости, Элистэ молча повернулась и зашаркала к лестнице.

– Но вы подумайте! – бросил Прильк ей вдогонку.

«Подумайте!» У нее кружилась голова; добираясь до пятого этажа, она раза три передохнула на площадках. А дальше грязь и вонь уже не имели значения, Элистэ дотащилась до нар и рухнула как убитая.

Рассвет с трудом пробивался сквозь грязные окна. Нет сил. Но надо заставить себя встать, умудриться одолеть спуск по лестнице, только бы не грохнуться в обморок. А внизу снова поджидает Прильк.

– На четвертом сегодня дают потроха по-фабекски, а к ним – луковый суп с протертым сыром.

– Ну и подавись, – тупо ответила Элистэ.

Чего она никак не ожидала, так это того, что сальная ухмылка разом исчезла с его гнусной рожи. Прильк вцепился ей в руку, причем довольно больно, и выпалил:

– Ну, слушай, я сыт тобой по горло.

Она удивленно подняла глаза.

– Что, не слышала? – он легонько потряс ее. – Хватит с меня твоих штучек. Поговорим начистоту. Сегодня пойдешь прямиком на четвертый, а если нет, так и не заявляйся.

– То есть как? – спросила Элистэ, потому что и вправду не понимала, о чем он.

– А так, что ты отночевала последнюю ночь. Ясно?

– Неправда, вы не имеете права! – встрепенулась она от такой беспардонной лжи. – У меня осталась еще одна ночь, я за нее заплатила!

– Разве? Я что-то не помню.

– Не врите! Я заплатила!

– Но я, как ни странно, не помню. Поэтому – все. А захочешь спорить – обращайся к жандармам. Хочешь пойти к жандармам, красавица? Уж они-то о тебе позаботятся.

– Какая же ты дрянь, Прильк, да еще и обманщик! – Элистэ трясло от возмущения.

– Однако норова, как я вижу, у тебя еще много. Жаль, мозгов не хватает. Ну ладно, ступай закуси своей гордостью, а там поглядим, придется ли такая еда по вкусу вашей милости. А теперь выметайся! – и он вытолкал ее вон, не дожидаясь, пока она выйдет сама.

Дверь с треском захлопнулась. Элистэ уставилась на нее, не веря собственным глазам, затем повернулась и пошла прочь, качаясь на ходу, словно больная или старуха.

Серое небо. Улицы в дымке, тумане или утренних сумерках – а может, это ей начинает отказывать зрение. Она предложила свои услуги владельцам нескольких заведений в Восьмом округе – распивочной, двух или трех дешевых пансионов и комиссионной лавки. То есть ей показалось, что она к ним обращалась. Но, может, это происходило вчера? Память почему-то была не в ладах со временем, и все смешалось в кучу. Одно, впрочем, оставалось неизменным – ей всюду отказывали. Вчера, сегодня, завтра – что там писал об этом Шорви Нирьен? – все едино: непрерывная цепочка неудач, огорчений, унижений по мелочам. И нет ни работы, ни денег, ни пищи, ни крова над головой.

Часы, мили. Улицы, люди – все как в тумане. Холод и голод, дурнота и забвение. Она вдруг поняла, что находится у Винкулийского моста, где скопились прибывающие со всех сторон повозки и телеги, дожидаясь своей очереди переехать на ту сторону, к Набережному рынку. И совсем рядом застряла повозка какого-то фермера, потому что лошадь никак не могла выбиться из обледенелой колеи, а в повозке – морковь, лук, картофель.

Еда. Горы еды. Элистэ не успела подумать – сработал инстинкт: метнулась к повозке, задрала верхнюю юбку, смахнула в покоя овощи и Просилась прочь, обеими руками придерживая добычу. Ей даже не пришло в голову, заметил ли кто эту мелкую кражу.

Заметили-таки! Вслед ей понеслись ругательства и крики. Неужто кинутся догонять из-за горсти моркови с картошкой? Элистэ на бегу оглянулась. Толпа оживилась, кто-то тряс кулаком, кто-то запустил ей вслед булыжником. Она рванулась из последних сил, овощи посыпались из трясущегося подола. Крики понемногу затихли, но она продолжала бежать, роняя по пути наворованное. Когда Элистэ выскочила на Воздушную улицу, от всей добычи только и осталось, что пригоршня моркови да две или три картофелины. Но для нее даже это было целым сокровищем.

Она выбилась из сил и остановилась. Оглядевшись, Элистэ заметила на левшой стороне открытое парадное – напротив заколоченного дома со знаком красного ромба. Она нырнула в парадное, рухнула на плиты, переводя дыхание, и тут же впилась зубами в сырую, мороженую, подгнившую картофелину. И та, при всем ее мерзостном вкусе и запахе, показалась умирающей от голода девушке изысканным яством. Но после первых минут неземного наслаждения, не в силах сдержаться, Элистэ громко разрыдалась. Забыв о еде, она скорчилась в чужом парадном, сотрясаясь от непроизвольных рыданий, от которых мир расплывался в глазах.

21

Вероятно, там, в парадном, она и уснула, потому что, открыв глаза, поняла – прошло много времени. Длинные предвечерние тени легли на мостовую. Надвигается ночь – и куда же ей теперь податься? «Приют Прилька» для нее закрыт. Куда идти, что есть, как жить дальше? Она гнала от себя эти вопросы, потому что не знала ответов. Ей хотелось забыться. Почему она пробудилась, а не умерла во сне?! Почему?