Любовь и фантазия - Ассия Джебар

За нами гнались солдаты. Мне удалось спрятаться, и я не вылезала из своего тайника весь вечер и всю ночь. Но на этот раз французы и ночью выслеживали нас, мы попали в окружение. Я сидела, скорчившись, среди кактусов, но меня в конце концов все-таки нашли!

Когда меня вытащили, один парень родом из Менасера (я его не знала, а он, оказывается, как мне потом сказали, играл в оркестре на свадьбах) тут же сообщил французам:

— Это сестра братьев Амрун! Один из них погиб в бою, а другой по-прежнему с партизанами!

Меня спросили, правда ли это. Я подтвердила.

— А где теперь твой брат?

— Я его давно не видела!

На мне была партизанская форма, и офицер приказал:

— Обыщите ее! Может, у нее есть оружие!

Так сказал француз, а конник из арабов, перешедший на сторону противника, который охранял меня, ответил:

— Если у нее есть оружие, тем хуже для нее!.. Хочет убивать, пусть убивает!

— Тут подошел другой перебежчик и сказал, обращаясь ко мне:

— Я тебя знаю! Я видел, как вы с братом перебили двадцать восемь человек! Вы убиваете своих ближних! Вот потому-то я и ушел от вас, решил сдаться!

— Гнусный предатель, — сказала я ему, — и ты еще смеешь так разговаривать! Это ты убиваешь и режешь своих! Мы друг друга не убиваем!.. Это ты продаешь своих и сам продаешься за миску похлебки!

Рассвирепев, он направил на меня свою винтовку и стал угрожать:

— Я убью тебя!

— Убей, — сказала я ему, — убей, если можешь, если ты мужчина! Да только разве ты мужчина, ты предатель! Так убей же меня, девчонку, я даже не женщина, да тебе-то ведь все равно! Убивай, тебе же нравится убивать!

Они продержали меня гам всю ночь. Сначала солдаты решили:

— Мы тебя свяжем!

— Ни за что, — заявила я, никто из вас не посмеет прикоснуться ко мне! Поставьте охрану в несколько человек! Но связать меня — нет!

Они и в самом деле оставили несколько солдат. Утром мне принесли кофе.

— Сначала мне надо умыться!

Они принесли мне воды. Я совершила омовение. Тогда они снова предложили мне кофе.

— Не буду я пить! — заявила я.

Они стали совать мне сухари.

— Не буду я есть!

Взяв сухари, я положила их на землю.

— Ты хочешь оставить их своим «братьям»? — усмехнулся один из них.

— Мои «братья» не похожи на вас, — возразила я, — они не станут продаваться за кусок хлеба!

— Кто приносил вам еду?

— Мы сами!

— Кто доставал вам одежду?

— Мы сами!

Потом они показали мне останки людей, которые, верно, сотрудничали с Францией.

— Кто их убил?

— Я ничего не видела!

— Покажи нам дороги, по которым вы спускались отсюда!

— Я их не знаю, я отсюда не выходила!

— Опиши нам, как выглядят партизаны!

— Такие же точно солдаты, как и вы! А на лица я не смотрю!

— Как же так вышло, что ты, такая молодая, пришла сюда, бросила отца с матерью?

— Партизаны мои братья, они заменяют мне и отца, и мать!

Больше они ни о чем меня не спрашивали, но я все-таки добавила:

— Я не признаю власти французов! Меня воспитывали по арабским обычаям! Мои истинные братья «братья»-партизаны!

Потом они увели меня. Возле какого-то уэда один из перебежчиков тайком передал мне патронташ. Но тут появился офицер, и тот сразу отобрал у меня патроны… Прошло немного времени, и предатель, тот самый, который обвинял и оскорблял меня раньше, подошел ко мне и снова стал угрожать: «Я убью ее!» Но я не испугалась и опять высказала все, что думала о нем, сказала, что «он продался за миску похлебки!».

Тогда вмешался другой перебежчик, по имени Шериф, и сказал ему:

— Оставь ее в покое! Бери пример с французов, несмотря на ее возраст, даже они не решаются с ней разговаривать, ты же ее все время взвинчиваешь, а ведь она твоя землячка!

Тут третий, повернувшись ко мне, предложил:

— А ну, бери винтовку и стреляй сама, бери, тебе говорят!

Я знала, конечно, что он надо мной смеется, но все-таки ответила, не удержалась:

— Думаешь, я не умею стрелять? Хочешь, покажу?

Так мы спорили, а нас тем временем посадили в грузовики. Мы прибыли в казарму Шершелла. Меня бросили в какой-то чулан с выложенным плиткой полом. Я легла и заснула. Потом пришел охранник.

— Хочешь помыться? — спросил он.

Он отвел меня к водоему, дал мне мыло и полотенце. Я помылась и вернулась обратно в камеру. Потом за мной пришли и повели на допрос, который начался сразу же после полудня и продолжался несколько часов… На все их вопросы я отвечала одно и то же:

— Я не признаю вас! Я не признаю власти французов!

Они пытались заставить меня рассказать, где проходили партизанские части, и назвать имена их командиров. Но я неизменно отвечала:

— Я ничего не знаю!

Тогда меня перевели в другую комнату и стали спрашивать:

— Это правда, что Хамданова катиба,[59] — (ее так называли потому, что командовал ею Хамдан), — распалась?

Я знала об этом, только им, конечно, сказала совсем другое:

— Нет, неправда! Да вы же сами видели, что в тот день, когда у вас была стычка с нами и столько ваших раненых отвезли в госпиталь, это же был Хамдан! Его катиба спускается с джебеля Шенуа в Бу Хилаль!

Один офицер не выдержал и два раза ударил меня по лицу. Потом они принесли автомат.

— Выкладывай все, что знаешь, иначе мы расстреляем тебя!

— Стреляйте, — сказала я. — Я все равно не боюсь вас! Я даже не женщина, я — девочка, но за меня отомстят мужчины!.. Каждый из них убьет сотню ваших! Стреляйте!

Они принесли хлыст и стали бить меня. Подключили свои электрические аппараты и стали пытать меня.

— Я не признаю вас!

Страха я не испытывала: Аллах обратил, видно, этих французов в тени, потому что я видела только их тени! Я и правда предпочла бы в тот миг отправиться в мир теней!

Вдруг кто-то из них спросил меня:

— Ты-девушка?.. Нам говорили, что такой-то… ион назвал имя командира из Музаи, — хотел взять тебя в жены!

Я поняла, что они узнали об этой истории от бывшего партизана, который нас предал.

— Я не замужем! — ответила я.

В конце концов меня отвели обратно в камеру. Мне дали кровать, одеяло. Принесли тарелку с едой — там было даже мясо — и хлеб с ложкой. И вот, оставшись совсем одна, я вдруг заплакала, слезы текли ручьями, и я никак не могла остановиться! «За что Аллах покарал меня, — в отчаянии думала я, — зачем отдал меня на поругание французам?»

Дверь приоткрылась, и появился охранник, из перебежчиков.

— Не плачь, не плачь! — сказал он мне. — Ты не первая попалась! Сначала, когда тебя допрашивают, это тяжело, очень тяжело, но потом, вот увидишь, они тебя отпустят!

Я не хотела говорить с ним. И он снова закрыл дверь. Я взяла тарелку, попробовала мясо, но откусила два-три кусочка, не больше, потому что опасалась отравиться, хотя была страшно голодна. А к остальному не притронулась. Утром мне принесли кофе. Я попросилась сначала помыться. Меня вывели во двор, к водоему. Мыться пришлось на глазах у всех: я ополоснула лицо, руки до самых локтей и ноги до колен, как во время омовений. Потом распустила волосы, теперь уже не такие длинные, расчесала их и уложила. А они стояли и смотрели на меня!

— Ты кончила?

— Кончила.

В камере я выпила глоток кофе, не больше! Голод мучил меня, но я хотела показать им, доказать этим французам, что я сыта!

— Ну что, кончила? — спросил кто-то.

— Кончила, хвала Аллаху!

Меня посадили в машину. Тут подошел пузатый офицер, тот самый, который накануне ударил меня по лицу. Он спросил по-арабски:

— Знаешь, куда тебя везут?

— Откуда мне знать?

— А знаешь, где Гурая?

— Нет, не знаю!

— Вы, арабы, только и ладите одно: «Не знаю!»

— Когда идешь по лесу, разве обязательно знать, как этот лес называется?

Тут вмешался другой француз, тоже офицер:

— Она такая молоденькая. Вполне понятно, что она может не знать!

Он сел в машину вместе с шофером и одним из перебежчиков. За нами ехал джип. Когда мы проезжали через какую-нибудь деревню, офицер, думая, что я и правда не знаю этих мест, называл мне эти деревни по-арабски. В Гурае нас вышел встречать Берарди, начальник здешнего САС.[60] Офицер шепнул мне:

— Это Берарди!

После Гураи мы направились к месту, известному под названием «священный лес». Я знала, что там находится самая большая в районе тюрьма. Нас встретил один офицер, лейтенант по имени Кост. Взглянув на меня, он молча покачал головой.

— Отведите ее в камеру! — сказал он. — В камеру на солнечной стороне!

Когда он ушел, офицер, приехавший со мной в машине, попросил для меня другую камеру. Немного погодя ко мне подошел пленный партизан, которого, видно, допрашивали. «Сестра, тебя взяли?» Я молча смотрела на него. А он торопливо продолжал: «Ты знаешь такого-то и такого-то?» Я кивнула, мое недоверие улетучилось. Меня повели на допрос. Я отвечала то же, что в Шершелле. Они снова пытали меня электричеством. Один раз это длилось от зари до двух часов дня, мне было очень тяжело.