Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота") - Михаил Петров

Лорд Нельсон стоял рядом и молча кусал губы.

Когда Ушаков вернулся к себе на корабль, было уже совсем темно. На палубе горели фонари.

— Как встреча? — поинтересовался Карцов, поджидавший его, чтобы вместе поужинать.

Ушаков ответил не сразу, передохнув немного:

— Нельсон добивался, чтобы мы были у него в фарватере.

— А вы?..

— Что я? Флот Российский в поводырях пока не нуждается.

Сказав это, Ушаков взял его под руку и повел в кают-компанию, где уже все было готово к ужину.

14

Переговоры о дальнейших совместных действиях союзников проходили на английском флагманском корабле. Кроме Нельсона и Ушакова, в них принимали участие вице-адмирал Карцов, командующий турецкой эскадрой Кадыр-бей и первый министр его королевского величества господин Актон. Стороны отстаивали свои позиции. Адмирал Нельсон продолжал твердить, что русская помощь для овладения Мальтой не понадобится, он справится там один, поскольку участь французов уже предрешена. Министр Актон от имени своего короля умолял Ушакова идти в Неаполь для восстановления и утверждения в оном городе спокойствия, тишины и порядка. Ушаков сознавал, что очень худо, когда среди союзников нет доброго согласия. Но в то же время он не мог принять на себя роль некоего жандарма, которую желал навязать ему его королевское величество. Русские сделали главное — изгнали из страны неприятеля, и пусть теперь король сам улаживает отношения со своим народом.

Когда после переговоров Ушаков вернулся на свой корабль, его встретил адъютант Балабин. Адъютант доложил, что с час тому назад имел беседу с офицером из фрегата Сорокина, побывавшим в Неаполе и видевшим тамошнюю жизнь своими глазами. Офицер рассказал о кровавых расправах над сторонниками республиканского строя, чинимых властями и монархически настроенными горожанами. Неаполитанцы посылали на российский фрегат депутацию с просьбой передать русскому главнокомандующему, чтобы он поспешил с войсками в их город, иначе, говорили они, море станет красным от невинной крови…

— Что еще сообщил вам офицер от Сорокина?

— Французы продолжают удерживать за собой Рим и угрожают оттуда союзным сухопутным войскам.

Выслушав сообщение адъютанта, Ушаков долго молчал, раздумывая, затем приказал:

— Заготовьте вместе с Метаксой письмо на имя короля Фердинанда. Смысл такой: мы согласны идти в Неаполь с тем, однако, чтобы оттуда повести наступление на Рим.

Еще недавно Ушакова одолевали сомнения, он собирался возобновить переговоры с Нельсоном, дабы навязать свое участие во взятии Мальты, но теперь все это отошло в сторону. И в самом деле, для чего ему, собственно, нужна Мальта? Для того, чтобы рядом с английским флагом поднять русский? А что практического это даст? Удовлетворится тщеславие императора Павла, как покровителя Мальтийского ордена? Пожалуй, только это… Разумеется, он, Ушаков, не против того, чтобы русский флаг развевался над Мальтой рядом с флагами союзников, он даже готов взять на себя основную тяжесть действий по взятию острова. Но раз англичане этого не хотят, раз они рассчитывают на свои только силы, стоит ли так упорно навязываться к ним в пособники? Не лучше ли нацелиться на континент, дабы содействовать успеху союзных сухопутных войск, коими начальствует Суворов? В конце концов не на островах, а на материке должна решиться участь захватчиков.

— Постарайтесь, чтобы письмо было готово к утру, — подтвердил приказание Ушаков. — А теперь идите, голубчик. Хочу отдохнуть. Попью чаю и лягу. Я очень устал. Очень.

15

На следующий день флагманский корабль потрясло еще одно неприятное сообщение: турецкая эскадра самовольно снялась со стоянки и направилась к берегам Турции, отказавшись таким образом от выполнения своих союзнических обязательств. Ушаков сильно огорчился, но делать из этого трагедию не стал. Смолчал. Другое дело Нельсон. При новой встрече с ним английский адмирал голосом, в котором утаивалось злорадство, сказал:

— Искренне сочувствую, мой любезный друг! Эти канальи турки только и ждали момента, чтобы предать своих союзников.

— Не будем говорить об этом, — промолвил в ответ Ушаков. — Они сделали свое дело и больше мне не нужны. Что же касается меня, то я решил последовать вашему совету и плыть в Неаполь.

— Прекрасное решение, — одобрительно кивнул Нельсон.

Ушаков оставил Палермо без всякого сожаления. Дни стояния в водах этого города были днями полного бездействия. Они ничего не принесли ему, кроме огорчений.

В Неаполе оказалось совсем иначе. Здесь его ждали, здесь он был нужен. Жители устроили ему восторженную встречу. Едва эскадра стала на рейд, как к кораблям приблизились лодки с корзинами фруктов. У неаполитанцев был обычай угощать гостей, а русские матросы и офицеры представлялись им самыми желанными гостями.

Сразу же по прибытии в город Ушаков расставил всюду караулы, организовал патрульную службу, дав строгий наказ решительно пресекать всякие попытки к грабежам и насилиям. Узнав, что тюрьмы забиты сторонниками республиканского строя, которых ожидала тяжелая участь, он обратился к королевскому двору с просьбой помиловать несчастных. Как ни велика была ненависть короля и его правительства к «якобинцам», сидевшим в заточении, а все ж отказать русскому адмиралу они не могли. Казни были отменены, многие из приверженцев республики получили свободу.

Однако порядок в Неаполе был все же не главной целью эскадры. Ушаков видел свою задачу в том, чтобы усилить давление на противника с юга и тем самым содействовать успеху войск Суворова. Он сформировал из матросов и солдат морской пехоты отряд в количестве 800 человек во главе с полковником Скипора, поручив ему идти на Рим, находившийся в руках французов. Кстати, в этот отряд он включил и своего адъютанта лейтенанта Балабина, пожелавшего испытать себя в боевом деле.

До этого королевские войска вместе с австрийцами уже пытались овладеть Римом, но у них ничего не вышло: французы дали им такой отпор, что те ударились в паническое бегство. Теперь же с выступлением русского отряда положение изменилось. Неаполитанцы и австрийцы, взбодрившись, вновь вернулись к "вечному городу" и, пугая неприятельский гарнизон приходом русских, предложили ему уйти «подобру». Французы знали, как сражаются русские, и потому решили воспользоваться "добрым советом": они отступили, разумеется, взяв с собой все свое оружие и снаряжение.

Когда русские вошли в Рим, там уже не было ни одного неприятельского солдата. Их встречали мирные жители. А какая это была встреча, Ушакову описал в своем письме лейтенант Балабин:

"Восторг, с каким нас встретили жители, делает величайшую честь и славу россиянам. От самых ворот Св. Иоанна до солдатских квартир обе стороны улиц были усеяны обывателями обоего пола. Даже с трудом могли проходить наши войска. "Виват Павло примо! Виват московито!" — было провозглашено повсюду с рукоплесканиями. "Вот, — говорили жители, — вот те, кои бьют французов и коих они боятся! Вот наши избавители!.."

Ушаков, однако, остался недоволен. Его возмутил поступок союзников, открывших путь для отступления неприятеля. Ведь, оставив Рим, французы могли присоединиться к своим войскам, сражавшимся против Суворова!

Ушаков направил союзникам гневные письма. "По всем общественным законам, — писал он, — никто не имеет права брать на себя освобождать общих неприятелей из мест блокированных, не производя противу их никаких военных действий и не взяв их пленными". Он еще и еще раз указывал, что союзным войскам никак не следовало выпускать французов из Рима, "тем паче со всяким оружием и со всеми награбленными ими вещами и богатствами".

Возвысив голос протеста, Ушаков, однако, не учел одного: военные чины, как и политики, обычно не признают теневых сторон своих решений. И австрийцы, и неаполитанцы наперебой заговорили о великодушии, заговорили так, что Ушакову впору покраснеть за примитивное понимание им этого бесценного человеческого качества. За них заступился сам Нельсон, вдруг тоже заговоривший о «великодушии». Надо же! Когда в Неаполе вздергивали людей на виселицу только за то, что те предпочитали монархии республику, проявление великодушия к несчастным называлось государственной изменой.

Не желая иметь дело с такими союзниками, Ушаков приказал своему отряду покинуть Рим и вернуться к эскадре.

Между тем наступила глубокая осень. Участились дожди. То ли от сырости, то ли от переживаний — трудно сказать, только у Ушакова стало сильно побаливать сердце. Временами становилось прямо-таки невмоготу, и он ложился в постель. Флотский лекарь угрюмо ворчал: так жить — совсем себя загубить… Уже второй год, как в экспедиции, а он, адмирал, еще ни одного дня не отдохнул. Все дела, дела. С утра до ночи. Просто непонятно, как он все выдерживает?..