Месси. Гений футбола - Гильем Балаге

Действительно, ему не хватало соответствующего гормона. Можно было генетически создать именно тот состав, которого не хватало организму Лео, и вводить этот препарат под кожу один раз в день. Лечение состояло в том, что в организм вводилось извне то, что в нем отсутствовало. Организм Лео не вырабатывал необходимый ему гормон, и его пришлось получать искусственно. Это было довольно дорогое лечение, оно стоило около 1500$ в месяц.

Я сказал, что ему придется делать себе уколы самому.

Доктор вынимает маленькую коробочку из шкафа, открывает ее и объясняет, что нужно будет делать.

Как он отреагировал? Я не помню. Полагаю, что он реагировал точно так же, как любой другой в аналогичной ситуации, потому что у меня в памяти не отложилось ничего необычного.

Шприц для таких инъекций похож на ручку, где вместо чернил заправляется соматотропин, а вместо пера – игла. Прежде всего я заправляю шприц, у которого есть регулятор, порцией препарата. Обычно в первый раз я делаю укол в своей операционной, а точнее, я помогаю пациентам делать укол, контролирую их, пока они не научатся делать это самостоятельно. Они могут делать укол в бедро, в живот, в руку. Это похоже на укол инсулина. Каждый выбирает себе тот участок тела, куда ему удобнее колоть, место, где укол причиняет меньшую боль. В результате Лео предпочел делать себе укол в ноги, а не в какое-то другое место.

Когда я даю эти шприцы своим пациентам, то успокаиваю, что волноваться не о чем, боли они не почувствуют. А они спрашивают меня: правда? Это не больно? И я говорю, что, если я сам сделаю укол в то время, пока они будут смотреть куда-то в сторону, скорее всего, даже не заметят, что я это сделал. Комариный укус причиняет большую боль. Эта инъекция выполняется с помощью иглы, которую вы едва можете увидеть. Эти иглы ежедневно меняются, никогда не ломаются, и они очень короткие – сейчас их длина не более трех миллиметров.

Я встречаюсь со своими пациентами достаточно регулярно. На этапе определения диагноза за шесть месяцев я виделся с Лео четыре или пять раз, и потом один раз в три месяца. В результате у нас возникли доверительные отношения, и мы начали разговаривать на разнообразные темы. Ключевой темой был футбол – он нравился нам обоим: Лео играл за «Ньюэллс», а я был спонсором клуба. Я обычно спрашивал его: как дела? Кто тебя тренирует? Ты смотришь игры команды первого состава? Через некоторое время у нас возникли отношения, которые выходят за рамки медицинской тематики. Я продолжал интересоваться событиями в жизни Лео. Однажды он пришел на прием со своим отцом, и я спросил его: как чувствует себя мать? В следующий раз, когда он пришел с матерью, я спросил его: как дела у отца? Он подробно отвечал мне, мы продолжали болтать, а наши отношения становились все доверительнее. Таков мой стиль работы.

Лео все время говорил мне: «Больше всего я хочу играть в футбол».

Я всегда пытался объяснить мальчику – как и другим пациентам, – что лечение не имеет никакого отношения к тому, станет он футболистом или нет. Я занимаюсь проблемой дефицита роста. Если бы кто-то хотел стать таксистом, то ему пришлось бы пройти тот же курс лечения, если, конечно, человек не мечтает стать таксистом-коротышкой. Разница в том, что человек низкого роста вполне может стать таксистом, но ему будет очень трудно стать футболистом. Тем не менее прямой связи с лечением здесь нет. Лечение может помочь вырасти, а рост, в свою очередь, может помочь продвинуться в футболе. И все равно Лео был совершенно уверен, что это тот путь, по которому он хотел бы идти.

Я не помню ни одного случая, чтобы Лео плакал, даже в моем врачебном кабинете. Я убежден, что, если вы прямо спросите его о самых худших моментах в жизни, когда он страдал больше всего, и о том, что причиняет ему самую сильную боль, я ни на минуту не сомневаюсь, что он и не вспомнит о своем лечении. Я не помню, чтобы этот процесс стал для Лео особенно травмирующим переживанием.

Естественно, если вы скажете любому молодому человеку о том, что у него есть проблема, которую можно решить с помощью инъекций, вы получите два вида реакции. Во-первых, он будет рад, услышав, что проблема легко разрешима. Или если не легко, то, по крайней мере, решается. А затем, когда проблема с ростом исчезнет и пациент начнет расти, как обычно, то ему удалось справиться с ограничениями, которые накладывает на них болезнь. Это делает человека счастливым. Но когда вы говорите ему, что решение проблемы заключается в том, чтобы делать себе инъекции в течение последующих двух тысяч дней или… ну, я не знаю… трех-четырех лет, это не очень обрадует. Но я не помню, чтобы реакция Лео выражалась в слезах.

Возможно, вы замечали, что хорошие футболисты не всегда выглядят, как атлеты: Криштиану Роналдо, который одновременно талантлив и массивен, – редкость. Обычно талантливые игроки довольно маленькие: Ортегита из Аргентины, который играл в «Валенсии», Марадона или Неймар – все они не крупные. Я думаю, что для того типа игры, который они демонстрируют, у них должен быть довольно низко расположенный центр тяжести, и они должны быть очень подвижными… Этим параметрам скорее соответствуют некрупные люди, однако разве не талант Лео и его способность работать с мячом сделала его тем, кем он является в настоящее время?

Доктор собирает бумаги на рабочем столе. Снимает свой белый халат. Консультация закончена.

Иначе говоря, лечение Лео вообще не оказало никакого влияния на его эмоциональное развитие. Но совершенно ясно, – мой рост 170 см, – что время от времени вы оказываетесь в весьма невыгодном положении, находясь рядом с вашими более высокими друзьями. Дети часто дерутся, это нормально, но если вы маленький, то можете попасть под раздачу. Если вы высокий, вам легче преуспеть. У девочек то же самое. Когда вы очень маленькая, приходится нелегко. У Лео обнаружилась патология развития – у него не хватало соответствующего гормона. Он был ниже того роста, который считается нормальным, что могло привести к развитию определенных черт характера, в чем-то подавить его, выработать неуверенность. Другими словами, когда тело не накладывает на вас определенных ограничений, ваша личность будет развиваться естественно. Но если человек уже является интровертом, то нехватка роста только добавит ощущения неуверенности в себе.

Является ли этот препарат допингом? Соматотропин использовался в качестве добавки взрослыми, которые не нуждаются в нем по причинам медицинского характера, с целью получения спортивных преимуществ. Но следует дифференцировать лечение соматотропином взрослого, который в нем не нуждается и пытается получить некую выгоду, от лечения ребенка по жизненно важным показаниям. В первом случае важно помнить, что при приеме больших доз могут возникать очень серьезные негативные побочные эффекты. Лео в тот момент был девятилетним мальчиком, и я не думаю, что он мог когда-либо представить себе такой вариант. К тому же, если бы вы могли спросить его: когда тебе было девять, десять, одиннадцать лет, что ты видел во сне? Я не думаю, что ему снилось, как он становится лучшим в мире игроком. Полагаю, что это превышало самые смелые его мечты. Знаете, когда я был мальчиком, мне приснилось, что на мне футболка «Ньюэллса» с номером 9. Я забил победный гол, который помог нам выиграть лигу, а потом, как мне подарили футболку номер 9 команды Аргентины, и я забил победный гол на последней минуте финала чемпионата мира. Если вам все же удастся осуществить то, что вы видели во сне, придется признать, что это превышает ваши самые смелые мечты. Лечение, которое прошел Лео, не стало причиной того, что ему удалось осуществить свою мечту. Он был девятилетним мальчиком, который любил футбол, точно таким же, как 99 процентов девятилетних мальчишек в Аргентине. Если предположить, что сегодня в «Ньюэллсе» то же самое лечение предложат ста мальчикам в возрасте между 8 и 10 годами – а там найдутся сотни семей вроде семейства Месси, – то тогда, при условии его абсолютной успешности, клуб смог бы ежегодно производить с помощью соматотропина приблизительно 10 или 12 новых Месси!