Висрамиани - Тмогвели Саргис

Вис встала, наполнила чашу вином, подняла ее и сказала:

«Я пью за здоровье Рамина, моего возлюбленного, который не покинул меня, пью за мои сбывшиеся надежды, что ярче света очей! Я так верю в его чувство и так счастлива, потому что со времен Адама никто не испытывал такой уверенности в своем возлюбленном. До конца дней моих я его рабыня. Ради него я выпью змеиный яд, как воду бессмертия».

Она выпила вино и поцеловала Рамина. Ему приятно было беседовать с Вис, пить вино и гладить волосы возлюбленной — ароматные, как мускус. Рамин взирал на яшму, мускус, хрусталь и цветок граната. Он забыл о черном агате, радуясь яркому яхонту. Каждую ночь до рассвета он лежал на ложе из роз, а изголовье его было из солнечных лучей. По утрам, проснувшись, они пили вино, радовались и пели. Подняв кубок, Рамин запел:

«Красное вино вытравляет ржавчину из сердца. Вино — посол влюбленного, извещающий о его близости! Красное вино обратит желтый цвет моего лица в румянец. Вино — лекарство от любовной горести. Любовь — пыль, а вино — дождь, развеивающий горе и умножающий радость. Сегодня день моего счастья. Мне помогли бог и судьба; похитительница моего сердца здесь, рядом. То я покоюсь на фиалках и розах, то — среди лилий, амбры и мускуса. Уста мои впивают рубин, что слаще сахара. В саду моем цветет красная роза. Я рад, что достиг желанного. Я тот сокол, который, летая высоко в небе, охотится только за солнцем. Моя радость — лев с золотыми когтями, который ловит мою душу. Каждый день я собираю с лица и кудрей возлюбленной розы, гиацинты, мускус и сахар. Ее сияющий лик затмил розовый сад, и меня туда не манит; меня не прельщают никакие игры, ибо место, где я нахожусь, для меня приятнее рая, и я здесь наслаждаюсь всеми удовольствиями, созданными богом. Солнце — мое пиршество, луна — мой виночерпий, потому я так весел».

Затем он обратился к Вис с такими словами:

— Дай мне вино, о вдохновительница моя, дай мне вино розового цвета, вино цвета твоих ланит, что дарует, подобно твоему лику, счастье! Не наступит время приятнее этих часов, не быть весне, подобной лику твоему. Кто может знать, что сулит нам завтрашний день! Поспешим вкусить часть нашей доли радости, ибо завтра мы не сможем вернуть сегодняшнего счастья. Ни ты не желаешь моей смерти, ни я не расстанусь с твоей любовью. Будем веселиться и исполнять желания сердца! Откуда мы знаем, что предопределил бог нам обоим? Ведь и Моабад замуровал тебя в этой крепости, а меня, больного, оставил в Гургане, не ведая о том, что бог еще в небесах предопределил нашу встречу здесь. Кто мог сделать это, кроме всемогущего творца?!

Девять месяцев они жили так, предаваясь во благовременье и в неблаговременье радости и веселью; они не уставали от наслаждений и от хмеля. Пищи и питья было у них достаточно даже на сто лет, им не надо было покидать покоев, где они находились. Посмотри, как долго длилось их счастье! Они удовлетворяли желания своих сердец и очистили их от ржавчины. Рамина не пресыщало такое времяпрепровождение, и Вис не соскучилась от близости с Рамином. Одна душа поселилась в их телах, и у них не было другого удовольствия, как беседовать друг с другом, любить и пылать страстью. Одержав победу над ратоборцами, они поливали вином дерево радости.

Двери крепости были замкнуты, как и двери горести; тайны их не знал никто, кроме Зарнагес, дочери Хакана, жившей в Мораве. Родовитая и прекрасная, ликом она походила на солнце и была старшей кудесницей. Причем столь искусной в делах колдовства, что могла заставить цвести розы на стальной наковальне.

Когда Рамин прибыл в город Морав, он побывал во дворце Моабада и каждого спрашивал о Вис. Узнав, что она заключена в крепости, как я уже рассказал, он, обезумев, излил из глаз Дижлу, омыв лицо слезами. Когда он не смог пи узреть прекрасный лик Вис, ни услышать ее сладкозвучную речь, он, обезумев, рыскал по городу и поспешно направился к крепости, где была заключена Вис. Он был яростен, как тигр, и не страшился трудностей. По скалам он прыгал, как серна, а иногда он взбирался на такую гору, что головой касался облаков, порой же спускался в ущелье, словно в яму Иосифа[23].

Это знала кудесница Зарнагес. Она знала, что Рамин устремился к крепости и что не было другого лекарства против горя Рамина, кроме свидания с Вис. Все это берегла в памяти своей дочь Хакана, чтобы рассказать Моабаду.

35.

МОАБАД УЗНАЕТ О ВСТРЕЧЕ РАМИНА С ВИС

Когда победоносный и довольный шах Моабад завершил поход, устроив все, как ему хотелось, — он направился в Хорасан и прибыл в город Морав. Шахиншах покорил страны Ран и Сомхити, взял дань и заложников у греческого кесаря, победил всех царей и покорил всех врагов.

Слава его и торжество достигали небес, тесен был простор земли для его многочисленных войск. Добыча, сложенная вместе, образовала груду сокровищ превыше гор. Ты бы сказал, что вершина ее упирается в небеса. Судьба его осчастливила: отбив мяч у всех царей, он довел его до намеченной черты, превзойдя владык всех земель. Были при дворе его и воины всех стран и заложники. Стал он царем всех царей, и не было подобного ему на- земле.

Когда столь победоносный шах Моабад прибыл в город Морав, ликование его сменилось тревогой: он узнал от Зарнагес о появлении Рамина. Сердце его наполнилось кровью, а мозг кипел от ярости. Долго сидел он, пораженный этой вестью. Затем, пожелтевший от злости, он вскочил и дал приказ созвать войско. Забили в барабаны. Завыла труба во дворце Моабада, словно жалуясь: «О царь, ни у кого не хватит сил снова идти в поход!» Так же застонал барабан, предрекая разлуку Вис и Рамина: «Увы, влюбленным придется расстаться». Казалось, что Рамин почувствовал в сердце своем надвигающееся несчастье и предугадал, что столь приятное его пребывание с Вис закончится горем.

Шахиншах выступил поспешно, желая как можно скорее захватить Рамина. Воины его были недовольны: половина их только что вернулась с войны, другие же, отбывшие годовую повинность и не успевшие еще, как говорится, распустить пояса и снять шлемы, должны были снова отправиться в трудный поход. Одни говорили: «Разве не достаточно было с нас отбытой повинности? Чего ради нас снова заставляют сражаться?» Другие говорили: «Если нас заставят воевать до тех пор, пока Вис будет нуждаться в защите от Рамина, нам придется долго воевать». Были и такие, которые говорили: «Легче было бы Моабаду сразиться с тысячью греческих царей, чем с Рамином». Говорили и многое другое.

Моабад двинулся со своим войском, поспешая, как ветер. Пыль на их пути подымалась до туч. Стража замка, увидев ее, доложила Зарду: «Видна пыль, которая поднялась до небес; наверное, движется шахиншах с войском, иначе пыль не поднялась бы так высоко». Зазвучали тревожные сигналы, и в замке все были на ногах и заметались, как ивы от ветра. Зард не успел еще выехать навстречу Моабаду, как Моабад уже был у ворот крепости. Сердце его было переполнено враждой и желчью. Он гневно окликнул Зарда и сказал ему так:

— О горе мне горькое! Да спасет меня бог-создатель от вас, двух братьев! Собака лучше вас, людей: она хоть вспомнит хлеб, которым ее кормил человек, а вы и на это не способны. Не знаю, под какой планетой родились вы? Один из вас в колдовстве может соперничать с дьяволом, а другой глуп, как вол или осел. Ты должен быть в стаде, ибо ты подобен скоту. Как ты стерег Вис? Я заслужил всяческий позор, ибо начальником над крепостью поставил такого вола. Ты сидишь сложа руки, замкнул входную дверь и думаешь, что много потрудился на службе у меня. Ты сидишь и мычишь по глупости, как вол. И тебе в голову не приходит, что там, за дверью, смеются над тобой; Рамин наслаждается, как его душе угодно. И это известно всему миру. Ты недостоин занимать твое место!

Зард ответил так:

— О счастливый царь! Ты говоришь красноречиво. Ты вернулся победителем, и да сопутствует тебе в будущем такая же удача. Не печалься ни о чем. Не открывай сердце дьявольскому наваждению. Ты могущественный властитель и можешь молвить хорошее и плохое. Если будешь говорить правду, никто не посмеет с тобой спорить, а если скажешь тысячу раз неправду, и тогда никто не заметит тебе, что это не так. Ты меня винишь в том, что мне и в голову не приходило. Ты взял Рамина с собой. Как я могу знать, куда он делся? Он же не сокол, чтобы прилететь сюда из Греции, и не стрела, чтобы перелететь стену крепости. Как он мог проникнуть сюда? Посмотри, двери, запечатанные твоей печатью, заперты; годичная пыль лежит на ней. Разве мог бы Рамин проникнуть в крепость, двери и ограда которой из меди? У всех входов и выходов мною поставлена ночная и дневная стража. Так я охранял крепость. Будь Рамин чародеем и знай он тысячу колдовских уловок, все-таки он не смог бы сюда проникнуть. Если он вошел через эти двери, как же твоя печать осталась целой? Не верь, государь, злостному наговору. Не печалься и не убивай нас. Не говори ничего такого, что не понравится мудрым и от чего разум не приобретет даже одного ячменного зерна.