Белларион - Сабатини Рафаэль

Глава VI. НЕУДАЧНОЕ УХАЖИВАНИЕ

Дело, совершенное Белларионом, наверняка осталось бы незамеченным при дворе герцога, если бы публичная благодарность президента совета коммуны и награда в пять тысяч флоринов не привлекли к нему всеобщий интерес. Все вдруг вспомнили, что он является сыном Фачино — слово «приемный» — воспринималось повсюду как эвфемизм note 75 слова «родной», хотя графиня Бьяндратская яростно отрицала подобную подмену — и в течение нескольких недель, предшествовавших походу против Буонтерцо, он постоянно вращался при дворе, удивляя всех своей одаренностью и умением находить общий язык с самыми разными людьми. Даже свои наряды он выбирал с тщательностью, которой мог позавидовать любой придворный, — ему хотелось, чтобы ни одна мелочь не напоминала о его низком происхождении и монастырском воспитании. За это время Габриэлло Мария успел искренне привязаться к нему, сам герцог был с ним на короткой ноге, и инцидент с собаками казался начисто забытым; даже делла Торре, смертельный враг Фачино, всячески старался расположить его к себе.

А Белларион, хотя и замечал многое из происходившего вокруг, ничем не выдавал своих чувств, тщательно лавируя среди противоположных партий при помощи философского взгляда на вещи и чувства юмора.

Если что и доставляло Беллариону изрядное беспокойство в эти дни, пока он жил в апартаментах Фачино во дворце герцога, так это чересчур пристальное внимание к нему со стороны графини Беатриче, затаившей сильную обиду на своего мужа и пытавшейся найти у него сочувствие.

— Я на двадцать лет моложе его, — жаловалась она, преувеличивая их разницу в возрасте ровно на пять лет. — Я вполне гожусь ему в дочери.

— Но, синьора, вы уже десять лет замужем, — осторожно заметил Белларион, пропуская мимо ушей тонкий намек графини на то, что они с ней были почти ровесники. — Поздновато раскаиваться в содеянном.

— Десять лет назад он казался мне не таким старым, как сейчас.

— Ну конечно, тогда он был на десять лет моложе, но и вы тоже.

— Но в то время разница почему-то не так ощущалась. И подагра меньше терзала его. Мой отец сосватал меня за него. Фачино пойдет далеко, говорил он. Так оно и случилось бы, если бы он не вздумал надуть меня.

— Каким же образом, синьора?

— Стоило ему только захотеть, и он давно стал бы герцогом Миланским. Не брать того, что ему предлагается, я называю надувательством по отношению к себе.

— Ну раз так, считайте это ценой, которую вам пришлось заплатить за брак, заключенный по расчету. Вы оговаривали с ним какие-либо условия до свадьбы?

— Разве о таких вещах говорят? Иногда ты поражаешь меня своей глупостью, Белларион.

— Возможно. Но как иначе о них можно узнать?

— Подумай сам, какие причины заставили меня, юную деву, выйти замуж за старика? Ведь это неестественно. Подобный союз не заключается ради любви.

— К сожалению, синьора, я ничего не знаю ни о юных девах, ни о любви, — холодно произнес он. — Эти науки не входили в курс моего обучения.

Обнаружив, что все ее намеки разбиваются о неприступную броню его наивности, присущей ему от природы или же сознательно разыгрываемой, она решила действовать напрямую.

— Я могу поправить это упущение, Белларион, — почти шепотом произнесла она, потупив взор в землю.

Белларион встрепенулся, словно его ужалили, но быстро взял себя в руки.

— Вы могли бы, — так же негромко ответил он, — если бы рядом с вами не было Фачино.

Она подняла к нему залившееся краской лицо, и он заметил, как гневно сверкнули ее глаза.

— Я обязан хранить верность ему, — чуть отчужденно продолжал он. — Мне мало что известно о людях, но, по моему глубокому убеждению, в целом мире немногие могут сравниться с Фачино. Я не сомневаюсь, что только его верность и честность мешают ему удовлетворить ваши амбиции.

— Верность кому?

— Герцогу, своему господину.

— Что? Этому зверю?! Разве можно быть верным ему, Белларион?

— В таком случае — своим собственным идеалам.

— Короче говоря, верность чему угодно, только не мне, — грустно вздохнула она. — Впрочем, это вполне естественно. Как он чересчур стар для меня, так и я слишком молода для него. Не забывай об этом, Белларион, когда судишь обо мне.

— Боже сохрани меня от этого! Кто я такой, в конце концов? Ведь всем, что я имею, я обязан синьору графу, усыновившему меня.

— Надеюсь, ты не захочешь, чтобы я сделалась твоей матерью?

— А почему бы и нет? У нас установились бы превосходные взаимоотношения.

Она вспыхнула от негодования и, повернувшись к нему спиной, вышла вон из комнаты, оставив его в одиночестве, — но лишь затем, чтобы на другой день вернуться и продолжать донимать его своими жалобами. Ее наскоки всякий раз становились все более дерзкими и настойчивыми, и однажды терпение Беллариона иссякло.

— Могу ли я дать вам то, чего не дал вам сам синьор граф? — как-то раз напрямую спросил он ее. — Если даже ему не удалось осуществить вашу заветную мечту стать герцогиней, то смогу ли это сделать я?

Однако его выпад был встречен новой контратакой.

— Ты до сих пор не хочешь понять меня! Знаешь ли ты, почему я мечтаю стать герцогиней? Да только лишь потому, что это мое единственное утешение. Неужели, лишившись любви, я должна распрощаться и со своими амбициями тоже?

— И о чем вы больше сожалеете?

Ее темно-синие глаза умоляюще остановились на нем.

— Всегда больше жалеешь то, чего лишаешься в настоящий момент.

— Но синьор Фачино вполне способен дать вам и то и другое.

— Фачино! Фачино! — с неожиданным раздражением в голосе воскликнула она. — Неужели ты не можешь хоть ненадолго забыть о Фачино?

— Надеюсь, что нет, — решительно ответил он и слегка поклонился ей.

Тем временем о симпатиях графини стало известно при дворе, и герцог — редчайший случай в его недолгой жизни — лично задал тон шуткам на эту тему.

— В недалеком будущем Фачино ждет приятный сюрприз, — сказал он. — Благодаря чарам мессера Беллариона его жена вскоре превратится в его приемную дочь.

Его высочеству так понравилась своя же собственная острота, что он неоднократно повторял ее по разным поводам, а его придворные, стараясь угодить ему, изобрели многочисленные вариации, ни одна из которых, впрочем, не достигла ушей Фачино. Дело в том, что привязанность Фачино к своей жене граничила с обожествлением, так что всякому, кто решился бы произнести шутку герцога в его присутствии, непоздоровилось бы. Меряя Беатриче по своей мерке, он считал само собой разумеющимся, что она, будучи супругой приемного отца, должна питать к Беллариону исключительно материнские чувства.

Его мнение не изменилось, даже когда поведение графини дало ему весьма веские причины для подозрений.

Однажды вечером в конце апреля к Беллариону пришел слуга с просьбой от Фачино немедленно явиться к нему. Однако, придя в его апартаменты, юноша обнаружил, что Фачино еще не вернулся, и устроился на лоджии, коротая время с манускриптом «Божественной комедии» Данте в руках.

Однако вскоре его уединение было нарушено — надо сказать, к его немалой досаде — появлением графини. Она была в белом парчовом платье, ее иссиня-черные волосы украшали огромные сапфиры, сверкавшие так же загадоч но, как и ее темно-синие глаза, и она принесла с собой не большую лютню, искусством игры на которой владела в со вершенстве. Граф скоро вернется, сообщила она ему, а те временем, чтобы скрасить ему ожидание, она немного попоет. За этим занятием и застал ее Фачино, буквально ворвавшийся к ним, но ни осекшийся на полуслове голос графини, ни ее испуганное, залившееся краской лицо не привлекли его внимания. Он широким шагом пересек соединявшуюся с лоджией комнату и без экивоков выложил Беллариону все новости:

— Буонтерцо наступает! Вчера утром он вышел из Пармы и движется в сторону Пьяченцы во главе четырехтысячной армии.