Местечко Сегельфосс - Кнут Гамсун

– Нет, – сказал господин Хольменгро.

– Как взгляну на них, как вспомню, какие они были новенькие и блестящие, мне так и хочется… И вы думаете, что так может продолжаться?..

Адвокат предложил вычитать из заработка поденщика, пока не наберется сумма на новые башмаки. Это очень просто.

– Да, неправда ли! – коварно подхватила Марианна.– Как по-твоему, Виллац?

– Да, конечно, – сказал Виллац.– Но только не выйдет ли это похоже на то, что господин Хольменгро собирается торговать башмаками?

Все посмотрели на господина Хольменгро, а он улыбался.

– Я думаю, мы подарим ему башмаки, фру Иргенс, – сказал он.

– Да, да! – отозвалась фру Иргенс, обиженно мотнув головой.– А потом он снимет с вешалки платье. Но так ведь всегда бывает, это не в первый раз.

– Не стоит из-за этого волноваться, фру Иргенс, – равнодушно сказал господин Хольменгро.

Но господин Хольменгро, видимо, очень хорошо владел собой, что мог сидеть совершенно равнодушно, исполнять роль хозяина и чокаться с гостями. Когда фру Иргенс упомянула о башмаках, рот его сейчас же покривился, как будто его что-то укололо, может быть, ему стало больно, что даже и прекрасные башмаки, дорогие масонские башмаки, и костюм на шелковой подкладке не внушают уже уважения.

Адвокат находил, что с поденщиком необходимо что-нибудь сделать.

– Я должен согласиться с фру Иргенс, – сказал он.– В общем, этот народ сядет нам на голову, если мы не примем мер.

Помещик отлично знал, что «Сегельфосская газета» постоянно нападала на него и что адвокат это допускал. Но он ничем не подал виду, что это ему известно.

– Еще стаканчик, господин адвокат? Не будем портить себе жизнь из-за пустяков.

Марианна чокнулась с отцом и произнесла следующую речь:

– Папа, в качестве твоих детей, я хочу сказать тебе, что ты лучше всех на свете!

Заговорили о возрастающем злоупотреблении флагами в Сегельфоссе; адвокат снова взял слово:

– У нас теперь махают флагами каждый божий день, неизвестно зачем. Сегодня появился флаг еще на одном доме – у нового фотографа, который только что приехал. У кого только теперь нет флага? – Адвокат пересчитал по своей привычке на пальцах: восемь штук, девять штук – прямо красно от флагов! Куда ни шло, если мы, так сказать, рожденные и выросшие с флагами, поднимаем флаг в день рождения или какого-нибудь семейного события; но представьте себе, что Теодор-лавочник станет поднимать флаг в день рождения Пера-лавочника!

Вино делает людей честнее и откровеннее, не правда ли? Доктор Муус сказал:

– Вы поставили мне на вид, что я не уроженец Христиании. Позвольте теперь мне спросить вас – разве у вас нет газеты и вы не можете обличать непорядки? А что делает газета?

Адвокат на минуту онемел, а доктор Муус оглядел всех, пожиная награду за свою справедливость. То был знаменательный час, он осадил своего доброго друга.

– Мне принадлежит значительная часть «Сегельфосской газеты», – ответил адвокат, – но я ее не редактирую.

– Когда вы заговорили о злоупотреблении флагами, я убедился, что вы правы, – сказал доктор, снова искусным образом уязвляя своего друга.– Когда я получил флаг на свой докторский дом, я был один, а нынче у всех флаги: у пономаря, у кузнеца, у Якоба-подмастерья, у Оле с Зеленого Вала – все махают флагами день и ночь. Я теперь перестал.

– Я пользуюсь этим случаем, чтоб заявить, что я не редактирую «Сегельфосскую газету», – начал адвокат Раш с большей торжественностью, нежели требовалось. Вид у него был очень честный в лице и во всей фигуре появилось выражение чистосердечия, сверхъестественной правдивости.– Я устроил в газету этого бледного типографа, при этом у меня было одно маленькое соображение частного характера, план на будущее, но в этом я никому не обязан отчетом. Я помог также этому человеку наладить дело, он сам редактирует газету, пока ее набирает. В некоторых случаях, не часто, я писал для него заметки или статейки, или направлял его, вот и все. Я сам часто бываю недоволен тем, что появляется в газете, но не могу же я вмешиваться по всякому поводу, на это у меня даже нет времени.

– Разумеется, нет! – сказал господин Хольменгро. Делая это замечание, он наверное надеялся, что адвокат в будущем изменит направление газеты. Ведь помещик сам устроил адвоката Раша в Сегельфоссе и представил его владельцам имения, неужели он так-таки совсем без стыда? Неужели он позволит своей газете и впредь натравливать на него рабочих?

– Я вовсе не имел в виду нападать на вас, дорогой друг! – сказал доктор.– Ваше здоровье!

– Ваше! Я очень благодарен вам, что вы дали мне возможность разъяснить недоразумение, – ответил адвокат формальным тоном.– Я стою и буду стоять в стороне от редакции «Сегельфосской газеты».

Заговорили об обыкновенных вещах, городских, деревенских новостях: пастор Ландмарк только что обзавелся одноконной бричкой, которую смастерил всю сам, до последней спицы.

– Н-да, это, конечно, очень хорошо, – сказал доктор Муус, – но должностное лицо, священник… чем же это кончится? Я представляю себе своего отца и деда, как бы это они, со своими-то руками, стали бы работать рубанком!

О войне на востоке, падении Порт-Артур не обмолвились ни словом.

Вино, может быть, содействует тому, что у подчеркнуто молчаливых людей развязывается язык, – да, несомненно, так. Молодой Виллац вдруг передал помещику поклон от Антона Кольдевина, – он скоро приедет, уже в пути: отец его, консул, был болен, а то он приехал бы раньше.

– Консула Кольдевина я помню очень хорошо, – сказал господин Хольменгро.– Он был посредником при моей сделке с вашим отцом, мы торговались однажды в летнюю ночь при ярком солнце. Консул был очень любезен и все время шутил.

Адвокат снова стал самим собою:

– Жаль, меня в то время здесь еще не было, – сказал он, – а то посредником был бы, наверно, я.

– Без сомнения!

– Да, да, господин Хольменгро, это благодаря вам я получил место и поле деятельности. Кстати, вы давно не видали моей рощицы? Великолепна, невообразима, не правда ли, доктор?

– Поразительно. Как я уже говорил, не хватает только соловьев. А когда, собственно, вы предполагаете устроить ваш праздник в саду, господин Раш?

– Скоро. Как только перевалит за половину лета. Деревья к тому времени еще подрастут, по крайней мере на вершок. У меня теперь есть фонтан, господин Хольменгро, и я веду переговоры с одним литейным заводом относительно двух статуй для сада. И знаете, что мне пришло в голову? Он сфотографирует праздник и сделает отличное дело, все участники пожелают иметь такую фотографию.

Фрекен Марианна посмотрела на него узенькими и хитрыми глазами и сказала:

– Но сначала он, наверное, сфотографирует конфирмантов.

Когда кончили обед и отпили кофе, доктору Муусу удалось поговорить немножко с фрекен Марианной наедине. Он завел речь о перемене, ожидающей его скромную особу, о его предстоящем переводе; это действительно его твердое намерение – покинуть Сегельфосс.

– Что сказать, люди встречаются и расходятся. Мы встретились, фрекен Марианна, а теперь…

– Cis, h, e, доктор! «Тихо и с задушевной мягкостью», вот так: cis, h, e.

Доктор посмотрел на нее сквозь свои огромные очки.

– Что это такое?

– Романс.

– А-а, мы опять деточка! – сказал он со смехом.– Или гидра выползла из своего ящика?

– Из своей спичечной коробочки. Доктор, не вздумайте мне рассказывать, что в последнее время вы не очень частый гость в пасторской усадьбе.

– Ах, вот как! – Он стал оправдываться, обеляться: что она хочет сказать? Пасторша порядочная женщина, у них общие симпатии, культура…– Да нет же, на что вы намекаете? Ведь дочери ее уже конфирмовались, младшая в прошлом году. С чем же это сообразно?

– Ах, не в этом дело, не в конфирмации! А они обе большие и хорошенькие.

– Этого я не отрицаю, – сказал доктор.– И, разумеется, в семье ко мне относятся благожелательно, и я бывал там несколько раз. Обе барышни, мать живут своею собственной жизнью, пастор ведь немного с ними бывает, он занят своей мастерской. Так что вы поймете, что общение с образованным человеком им приятно. Но от этого до чего-либо большего – дистанция большая.

– Вы ее пробежите, доктор, – сказала Марианна. Тогда доктор поклонился и сказал:

– Это звучит так, как будто вы мне это советуете. Значит, вам самой нисколько не интересно, будет ли это продолжаться.

– Cis, h, e…

– Нет! – доктор опять поклонился и отошел от деточки.

Господин Хольменгро проводил своих гостей до самой дороги, простился с ними и сказал, что пройдет на мельницу.

– Вы позволите мне пойти с вами? – спросил Виллац. Ожидал ли господин Хольменгро этого предложения, а может быть даже нарочно так подстроил? Он был достаточно хитер для этого. Его влюбленность в молодого человека, радость по поводу его возвращения, общения с ним имели свои разумные причины: молодой Виллац напоминал ему о времени, когда он приехал в Сегельфосс сказочным королем и был своим человеком в доме лейтенанта, жил и строился у него. Вот это были времена! Теперь времена переменились, король был низложен. Может быть, один из Хольмсенов снова войдет в его жизнь и поддержит его.