Вдовы - Эд Макбейн

— А как по-твоему, что с тобой будет, если к ней прикоснется кто-нибудь другой?

— Убью его.

— Да, — вымолвил отец. — Тогда можешь выбросить все тревоги из головы. Женись на ней. Люби ее. Оставайся всегда с ней и только с ней. Или я собственными руками оторву тебе голову.

При этом отец ухмыльнулся…

И вот сегодня, спустя столько лет, Карелла шел следом за мужем своей сестры. Могло статься, что пришло время, когда тот больше ее не любил… Что ж, со всяким, наверное, может случиться. Но не с Кареллой. Только не с ним самим; правда, он задумался: а почему — так? То ли оттого, что был смертельно влюблен в Тедди, то ли потому, что отец обещал свернуть ему голову. Он сам себе улыбнулся в темноте, убыстряя шаги в погоне за Томми.

Должно быть, он плыл в его фарватере уже кварталов десять; казенные здания сменялись жилыми; вверху грохотали поезда «надземки»; лавки все еще были открыты этой зудящей, бессонной летней ночью: июль подогревал ее страсти, на улицах толпы мужчин и женщин… Может, Томми хотел сесть в электричку? Шел к ближайшей станции?

Нет, миновал лестницу, ведущую к надземной железной дороге, не свернул с авеню. Томми шел бодрым шагом уверенного мужчины, точно знавшего, куда и зачем идет. Человек цели. Было немногим больше десяти. Сумерки совсем потускнели, потемнели, безлунное небо было черным и пустым. Свет прорывался лишь сквозь окна лавок и баров, мерцал в уличных фонарях и вспыхивал неоном в светофорах. Томми выглядел этаким прифранченным участником телевизионного клипа; время от времени он посматривал на ручные часы.

Вот дошел по авеню до площади Брандон и свернул налево к Уиллоу-стрит, где находилось кирпичное здание библиотеки. Той самой, что Карелла посещал в юности. Сейчас света в ее окнах не было, темнота… Неподалеку был припаркован автомобиль. Томми устремился к нему.

Он открыл дверцу, вызвав сноп света, затем сел в авто. Вспыхнули передние фары, Карелла чудом увернулся от их лучей. Водитель завел движок, а Карелла еще надежнее укрылся в тени, когда авто огибало угол. Красная «хонда-аккорд» промчалась мимо.

За рулем была женщина.

Глава 8

— Он хотел вас уволить, — сказал Гудмэн. — Я уговорил его дать вам месячный испытательный срок.

— Выгнать? Меня? — спросила Эйлин. — Но почему?

Они сидели в рыбном ресторанчике неподалеку от полицейского управления. Служба спецназа помещалась на десятом этаже, а кабинет Гудмэна — на четвертом. Так что место было самое подходящее. Правда, до этого момента она полагала, что он пригласил ее чтобы поздравить с недавним успехом.

— Вы должны его понять, — сказал Гудмэн.

— О, я его отлично понимаю.

— Ну да! Вот видите?

Ее забавлял способ мужчин отделываться от страшной обузы, вечно связанной с женщинами. Вчера Берт был само понимание всего, что было связано с наиболее болезненным событием ее жизни. А сегодня Гудмэн сам произносил такие же лицемерные ахи и охи, хотя великолепно знал, что она воспринимала Брэди только в качестве оголтелого женоненавистника в подходе к женским слабостям вообще. Относился к ним лишь под углом зрения слабого пола.

— Если бы вы только знали, в какой экстаз его приводит наш доморощенный клоун, — сказала она, — и он…

— Что поделаешь, вы должны признать, что Матерассо — очень забавный парень.

— Ну а Пеллегрино? Или Рили? Они-то не шуты. И Брэди относится к ним, словно они его бывшие блудные сыновья. Потому у него всего две бабы в команде, что…

— Надо воздать должное каждому, Эйлин. Ведь это же Брэди сам, в первую голову, взял женщин на свои курсы.

— Не понимаю почему.

— Ну уж только не потому, что он — горделивый самец.

— Тогда что же означали все ваши «да», «так точно», «ах!» и прочий джаз?

— Я думал, вы знаете.

— Нет, Майк. Мне жаль, но не знаю.

…Подумать только! Первый раз в жизни она назвала его по имени! А ведь до сих пор вообще никак не называла — ни «доктор Гудмэн», ни «Майкл», и уж конечно не «Майк». А вот теперь — бац! — и Майк…

— Спорим, он в жизни никогда не доверял женщине?

— Проиграете.

— Да ну?

— Послушайте, я умираю с голоду, — сказал он, пронзив ее взглядом из-под очков и подняв брови. Ни дать ни взять — проголодавшийся мальчик. — А вы?

— Могу и поесть.

— Годится. Тогда сделаем заказ.

Оба заказали запеченного омара. Эйлин — также пюре, а он — картофель во фритюре. На закуску она взяла салат с рокфором, а Гудмэн майонез по-итальянски. Закуски поступили быстро, он с жадностью принялся есть. Со стороны посмотреть — умора. Какие там правила хорошего тона! Орудовал вилкой, как лопатой. Она подумала, что он наверняка выходец из большущей семьи.

— Итак, говорите, — потребовала она.

— Дело в том, что у него были потери личного состава, — сказал Гудмэн.

— Что это значит?

— Он потерял парламентера. Женщину.

— Неужели?

— Да-да. Еще на ранней стадии. Первую же взятую в команду женщину.

— Вы меня разыгрываете.

— Никоим образом. Это было очень давно. Тогда вы еще, наверное, вообще не служили. Ее звали Джули Ганнисон. Вообще-то, она расследовала автокражи. Хорошая, хм, «легавая». Детектив второго класса… Дело было летом, вот как сейчас. Она работала с дверью. Впервые. Там в квартире одна бабешка с тремя детьми съехала с нарезки, выбросила одного малыша из окна, пока туда не явилась полиция. Угрожала выкинуть остальных, если «легавые» не уберутся… Вот Брэди и поставил Джули к двери. Потому что она была женщина. В те времена гуляла теорийка, что женщины склонны больше доверять друг другу. Ну, сегодня-то мы уже знаем, что это далеко не так. Но тогда думали: если агрессор — женщина, приставь к ней «говорунью».

— И что произошло?

— Кому пюре? — спросила официантка.

— Мне.

— Что-нибудь выпьете? — осведомилась официантка.

— Эйлин! Немножко винца или пива?

— Я при исполнении.

— Верно. Кока-кола, пепси?

— Кока-кола.

— А мне кружку светлого пива «Хейникен».

Официантка сделала вид, что умчалась на всех парах.

— Итак, я вся обратилась в слух, — сказала Эйлин.

— Значит, Джули работала с дверью уже шесть часов подряд, буквально разгуливая над пропастью по канату, презрев закон тяготения. Каждые пять минут та стерва хватала дитя, подбегала к окну, подкидывала ребенка в воздух, головой вниз, держа за лодыжки. И кричала, что тотчас его выбросит, если «легавые» не уберутся. А по всей улице — полисмены, полисмены и пожарные начеку: гадая, куда потребуется подбежать с сеткой, неотступно следя за каждым движением сумасшедшенькой. А Джули все время у двери: уговаривала, умоляла, всячески подчеркивая, что все они здесь лишь для того, чтобы помочь ей, детям, всем. Только выйди к нам, мы обо всем договоримся. Но женщина держала в руках большой разделочный нож. Ее муж был мясником. И ребенку, которого выбросила в окно, она отрезала руки по запястье.

— Ну и ну, — вздохнула Эйлин.

— Пиво и кола, — объявила официантка и вновь якобы умчалась.

— В конце концов, — продолжал Гудмэн, — Джули показалось, что она достигла небольшого прогресса. Было уже восемь вечера, и они два раза поели пиццы и выпили содовой. Обе. Женщина потребовала пива, но вы же знаете, мы никогда не предоставляем им спиртного…

Эйлин качнула головой.

— Ну так вот: бабенка сама поела, покормила детей и стала поразговорчивей. По крайней мере уже с час не грозила выбросить кого-нибудь из окна. И тогда Джули завела разговор о своих детях совсем как Мэри Бет на прошлой неделе. И наступило взаимопонимание, они начали ладить друг с другом. Тогда, чтобы убедить, что у нее нет оружия, Джули снимает куртку — смотри, дескать, я не вру. Помните?.. Нет оружия, никого не тронем… И дети уже хотят бай-бай. А у них есть люлька в холле, почему бы не отдать одного малыша? А эта леди ей: ну-ка, дай-ка я еще раз взгляну, есть у тебя пистоль или нет. Джули опять показывает, та говорит: о'кей, отдам тебе ребенка. Затем открывает дверь и рассекает голову Джули пополам!

— Господи! — выдохнула Эйлин.

— Ага. Ну уж тогда сразу взяли дверь штурмом, пришлепнули эту леди; точка, абзац. Почему абзац? Да потому, что Брэди тотчас вызвали на ковер. И комиссия, натурально, желает знать: как же это так вышло? Ребенок мертв, женщина мертва, полисменша тоже. Где опростоволосились?.. Если уже кто-то был убит, когда туда приехали, почему сразу же не взяли квартиру штурмом? Для начала? А?.. Брэди пытался им втолковать: то, что там раньше случилось, на этот способ повлиять не должно было. Говорил, что критика несправедлива. Наши методы ведь состоят в том, чтобы никто не понес ущерба после того, как мы прибываем на место происшествия. Но комиссия сочла его доводы смехотворными, ибо ущерб был-таки нанесен: три трупа и целый день фестиваля у телевизионщиков!.. Кроме того, телевики злились на Брэди за то, что он не пустил их на тот этаж. Ну и что же? Ведь это тоже правило — никаких видеокамер. И поэтому комментаторы навалились на целесообразность всей нашей программы. И чуть ее вообще не угробили. Надо же? Все чуть не вылетело в трубу. И тяготы, испытанные шефом — Мак-Клири, который начинал это дело, и все улучшение, привнесенное самим Брэди, когда он взялся за работу. Естественно, газетчики тоже не захотели отстать. Эти накинулись на мэра, тот проиграл на выборах, а новый мэр назначил новую комиссию. И вот она-то похерила все, проделанное Брэди; хуже того — сделала его козлом отпущения. Ведь это же была, мол, его программа, его методы… Словом, поверьте, компот получился ужасный…