Повесть о партизане Громове - Сергей Омбыш-Кузнецов

Сопротивляться было бесполезно, силы слишком неравны, и Громов отдал приказ об отступлении. Партизаны отступили в направлении на Ярки и Корнилово. Вместе с ними уходили многие каменские рабочие, интернациональная рота из военнопленных венгров, скомплектованная Максом Ламбергом и Андреем Ковачом. На подводах везли раненых, трофеи.

Многие прибывшие из деревень на помощь отряду Громова остались с ним, но многие разошлись по сёлам держать самооборону, заявляя: "Кто же мою хату, семью защитит, если беляки нападут? Нет, мы от своей деревни никуда не пойдём".

Ярки превратились в военный лагерь. На улицах — толпы вооружённых крестьян, вокруг села — дозоры. Бесперебойно работали кузницы — ремонтировалось оружие, ковались пики, заряжались патроны. Просторный кулацкий дом был занят под раненых. Ярковские женщины натащили сюда кроватей, сшили простыни и наволочки из трофейной мануфактуры, многие изъявили желание ухаживать за ранеными партизанами. Так появился первый госпиталь.

А в Камне в это время шла расправа колчаковцев над беззащитными жителями. Мстя за вторжение партизан в город, за потерянных в бою более трёхсот солдат и офицеров, они хватали первых попавшихся жителей, тащили к пристани и там расстреливали. Особенно изощрялись белополяки. Они загнали на баржи многих горожан и, связывая их по восемь-десять человек вместе, сбрасывали живыми в Обь.

На третий день был схвачен и начальник колчаковской милиции капитан Ипатов. Кто-то донёс в штаб, что в захвате Камня он сыграл немаловажную роль. Спешно был созван военно-полевой суд, и капитан Ипатов предстал перед ним.

Председатель суда, скуластый подполковник, побара-банивая по столу крючковатыми пальцами, презрительно говорил:

— Военно-полевой суд не собирается долго рассматривать ваше дело. Без этого работы хватает. Нам единственное непонятно, как вы, образованный и интеллигентный человек, занимающий такой высокий пост у его превосходительства адмирала Колчака, изменили великим целям освобождения России от большевизма и связались с мужичьём и бандитами?

Капитан Ипатов знал, чем может кончиться этот суд, но он напряг все свои силы и держался спокойно и уверенно. Улыбнувшись, он ответил на вопрос подполковника:

— Вам этого не понять, господин председатель. Вас от тех, кого вы называете мужичьём и бандитами, отделяет дистанция огромного размера. Вы же белой кости, а они чёрной. Но за ними будущее. Прочитайте Ленина, а если для вашего ума это непостижимо, познакомьтесь с "Обзором русской революции" в каменской газете "Голос трудового народа". "Обзор" этот написан простой русской женщиной Кадыковой, которую вы держите в тюрьме. И вам станет ясно, почему я стал на их сторону. Народ — сила, которую ни плетью, ни пулей не сломишь.

— Вы большевик, Ипатов? — с любопытством спросил председатель.

— Что вы, нет! Но я бы считал за честь стоять перед судом врага большевиком. — Ипатов помолчал, затем в упор посмотрел в выпуклые, поблекшие глаза подполковника. — Впрочем, вы можете считать меня большевиком, как, очевидно, будут считать и мои друзья — повстанцы.

— Больше вопросов нет? — спросил председатель у членов суда. Те утвердительно кивнули головами. Они о чём-то пошептались, и председатель огласил приговор.

— …Бывший военнослужащий, начальник Каменской милиции, капитан Ипатов за измену Отечеству и Верховному правительству его превосходительства адмирала Колчака, выразившуюся в службе бандитам-большевикам, военно-полевым судом Каменского гарнизона приговаривается к расстрелу.

Ночью, когда луна поднималась в зенит, бросая бронзовые блики на волны реки, капитана Ипатова под усиленным конвоем вывели на берег Оби и расстреляли.

Ободрённые отходом партизан из Камня, белые перешли в наступление. Линия Северного фронта теперь тянулась по обширной территории через Камень — Новониколаевск — Каргат — Чаны к Славгороду. Громовский штаб объединял и усть-мосихинских партизан Аркадия Данилова, которые действовали к востоку от Камня на правом и левом берегах Оби. В районе, контролируемом партизанами Ефима Мамонтова, образовался второй фронт — Южный. Под Барнаулом, в сёлах Рассказиха и Васино, у станции Алейской, у Калманки бились с наседающими белополяками и отрядом полковника Хмелевского зиминские партизаны. Потерпев поражение у села Михайловского, зиминцы отходили в восточную часть Славгородского уезда, в район действия мамонтовского отряда.

Белые наступали. Однако это не испугало крестьян: ободрённые походом партизан на Камень, сёла стихийно поднимались на борьбу с врагом, повсеместно принимали решения об отречении от колчаковской власти и создании Советов. Всюду организовывались партизанские отряды. Громов понимал, что надо собирать их воедино и наносить концентрированные удары по белогвардейцам.

Оставив партизанский заслон в Ярках под командой Василия Коновалова, Громов велел помощнику начальника штаба Голикову переместить штаб в село Мостовое, а сам с адъютантом Соколовым выехал в Гонохово. По сведениям, там скопилось до трёх тысяч восставших крестьян.

У въезда в село Громов и Соколов встретили крепкого, богатырского телосложения, старика. Он стоял на степном кургане, облокотившись на большую дубинку, и полудремал.

— Здравствуй, дед! — проговорил Громов, соскакивая с лошади.

Старик подозрительно осмотрел приезжих, степенно ответил:

— Здравствуй, паря!

— Ты чего здесь стоишь? — полюбопытствовал Игнат Владимирович.

Дед недоброжелательно на него покосился.

— Не видишь: на часах стою.

— На часа-а-х!.. А чего охраняешь?

— Вот чудак человек, ясно чего. Чтоб белые в деревню не зашли. А то ведь нас много там собралось.

— Много?

— Много. Тыща, а то две. А может, и того больше.

Игнат Владимирович рассмеялся:

— А ты почему, дед, военную тайну разглашаешь? Ведь я белый и есть.

Старик испуганно отскочил от Громова, размахнулся дубинкой.

— Не подходи, прибью!

— Не бойся, — поспешил его успокоить Игнат Владимирович. — Я Громов.

— Ты Громов? — удивился дед, опуская дубинку. — А не врёшь?

— Не вру. Ну, охраняй! — Громов вскочил на коня и поскакал в деревню.

На площади в Гонохово полно народу. Горят костры, в больших котлах готовится общественный ужин. Но почти все люди безоружны.

— Кто командир? — спросил Громов, подъезжая к группе крестьян, слушающих небылицы усатого украинца из переселенцев.

Никто не ответил.

— Где командир? — переспросил Громов.

— Та чого прицепився, — отмахнулся усатый. — У той хате Третьякова найдёшь.

Громов повернул к указанному дому. Передав поводья Соколову, поднялся на крыльцо. Третьякова в доме не оказалось. За столом сидел поп и, засучив рукава рясы, печатал на машинке воззвание к восставшим. Увидев Громова, он сердито нахмурил торчавшие щетинистым пучком брови, изрёк:

— Изыди вон, отрок. Здесь секретно. Штаб…

"Н-да, порядочки!" — подумал Игнат Владимирович и вышел из дома. Среди крестьян нашёл Третьякова.

— Ты что же это народ собрал, а оружия нет, охраны тоже, — напустился на него Громов. — Белые уже Плотниково заняли, скоро здесь будут. Всех, как линялых куропаток, передавят.

Третьяков в смущении оправдывался:

— Я их не собирал, они сами собрались. Воевать против Колчака хотят. А оружия, верно, нет. Что же мне теперь делать?..

— Вот что, командир. Пока мы белых не отогнали, распускай людей по домам, а потом уж собирай снова, — посоветовал Громов. — Возьмём в бою оружие — поможем, а пока своих кузнецов заставь пики ковать.

Через полчаса площадь опустела. В это время белые вошли в Мыски, другая группа, следовавшая из Камня, уже приближалась к Яркам. Они шли развёрнутым строем, с винтовками наперевес. Пулемётчики волокли "максимы".

Партизаны залегли у поскотины в наспех вырытых окопах и выжидательно посматривали на приближающегося противника. К партизанам присоединились почти все жители Ярков.

Белогвардейцев было больше, чем повстанцев, но никто не хотел отступать без боя. Крестьяне с беспокойством говорили Василию Коновалову:

— Нельзя деревню оставлять. Сожгут её беляки.

— С вами до последнего стоять будем. Так всем селом решили.

Василий Коновалов понимал беспокойство крестьян и сам не меньше их беспокоился. Заверял:

— Будем биться, мужики! Отступать не собираемся.

Ударили пулемёты белых. Пули взбили пыль вдоль партизанских позиций. В ответ раздалось несколько ружейных выстрелов.

Коновалов яростно выкрикнул:

— Не стрелять! Подпускай, ближе подпускай! Жалей патроны!

Команду подхватили, она поползла из окопа в окоп. Партизаны затаились, вздыхали: