В отсутствие начальства - Николай Свечин

ничего не дал. Оценщик жил в шикарно обставленной пятикомнатной квартире на Большой Одигитриевской улице. Там не оказалось ни одной бумаги! Алексей Николаевич понял, что поляк его перехитрил. Не принес результата и обход банков. Внезапно выяснилось, что безопасный ящик, который Зараковский держал в Обществе взаимного кредита, он вчера закрыл. Как же слежка это пропустила?

Утром Алексей Николаевич получил телеграмму от Авдеева, которого приставили к подозреваемому. Надзиратель сообщил неожиданную новость: объект наблюдения приехал в Можайск! И поселился там в гостинице «Московская». В то время как управляющий выписал ему командировку в город Белый… А еще через два часа пришла новая телеграмма. Зарако-Зараковский бросил вещи в номере и скрылся в неизвестном направлении.

Раздосадованный Лыков высидел полдня в сыскном отделении, ведя пустые разговоры, а потом поднялся к Руге.

– Пойдемте гулять.

– Охотно, – согласился титулярный советник. – С чего начнем?

– С собора, конечно!

По случаю дня рождения государя город был украшен флагами и гирляндами из цветных лампочек. Но народ веселился мало, улицы оказались пустынными. Полицейские взяли извозчика и спустились к Троицкому шоссе. Громада собора нависала над ними. Пройдя через надвратную Богоявленскую церковь и двор за ней, посетители вошли в сам собор. Лыков был поражен его размерами и убранством. Успенский кафедральный собор вдвое превышал одноименный московский, в котором венчались на царство все русские цари. Руга шел рядом и шепотом рассказывал питерцу о святынях. Он сообщил, что храм стоит на месте самого древнего собора Смоленска, выстроенного в 1101 году еще Владимиром Мономахом. Когда в 1611 году поляки взяли город штурмом, то его последние защитники взорвали находившиеся поблизости запасы пороха. В результате взрыва огромной силы храм разрушился и стал братской могилой для укрывавшихся в нем горожан.

Тот храм, который увидел сейчас сыщик, был возведен в 1677–1740 годах, после возвращения Смоленска в состав русского государства. Украшенный в стиле киевского барокко, он особенно славился своим резным иконостасом удивительной работы. Алексей Николаевич осмотрел его с восторгом и, конечно, приложился к знаменитому образу Смоленской Божией Матери Одигитрии. Согласно преданию, святая чудотворная икона была написана евангелистом Лукой. Она хранилась сначала в Иерусалиме, затем в Константинополе. Когда византийский император Константин выдал свою дочь Анну за Всеволода, сына князя Ярослава, он благословил ее этой иконой. Анна же затем благословила образом сына, Владимира Мономаха, который, став удельным князем Смоленским, и поставил его в первоначальном Успенском храме. Чудотворная Одигитрия пережила все взрывы, нашествия и вторжения и по-прежнему помогала верующим.

Выйдя из собора под сильным впечатлением, сыщик попросил показать ему древние храмы. Но только те, что выстроены еще до монгольского нашествия. Их в городе насчитывалось целых три. В сопровождении Руги Лыков осмотрел церковь Иоанна Богослова на одноименной улице, храм Петра и Павла в Заднепровье и Свирскую церковь напротив казарм Тринадцатого саперного батальона. Затем сыщика отвезли к устью пересохшей речки Смядынь, где подвели к старому колодцу. Он указывал место, где в 1015 году по приказу Святополка Окаянного зарезали юного муромского князя Глеба…

Осматривая святыни, Алексей Николаевич постоянно видел плоты, что плыли вниз по Днепру. Давний лесопромышленник, сплавляющий лес по Ветлуге, он захотел узнать, как поставлено дело в Смоленске. Поэтому у саперных казарм он простился со своим любезным чичероне. Руга поехал наверх, а турист прогулялся вдоль реки, заговаривая с дубовиками, как здесь называли старших плотовщиков. Их легко было отличить по одежде. Рядовые плотовщики, все как один крепкие, широкоплечие, ходили в серых потертых свитках. Старшины щеголяли в насовах, обшитых кожей и украшенных цветной тесьмой[46]. Еще вместо маргелок, крестьянских шапок, дубовики покрывали головы брылями из тонкой соломки.

Лыков разглядывал плоты и вступал в разговоры, проявляя неподдельный интерес. Как только люди замечали, что любознательный господин знает толк в лесе, тон беседы менялся. Мужики отвечали, показывали, а потом спрашивали сами. Стороны оставались довольны друг другом.

Как правило, днепровские плоты состояли из двух плениц, каждая до тридцати саженей в длину и до пяти в ширину. В одну пленицу увязывали примерно сто семьдесят колод, то есть бревен. Их клали в два ряда: нижний поперек течения, а верхний вдоль. Если вода была глубокой, могли положить сверху и третий ряд. Пленицы составляли из гребенок, те – из тафлей, а тафли, в свою очередь, из торок. Торками здесь называли первичные звенья плота, то есть связанные вместе три-четыре бревна. Десять-двенадцать плотов составляли гонку, которая и шла вперед подобно поезду из длинных-предлинных вагонов. На каждой гонке имелся особый плот с домиком, там стояла печь, где готовили пищу работникам. В том же домике жили хозяин и дубовик. На каждый плот полагалась команда числом не более пяти человек и своя лодка.

Статский советник записывал новые слова в книжку и делился своими познаниями. На Ветлуге, говорил он, торки называют звеньями, пленицы – челенами, а гонки – соймами или грузовиками. И наваливают один на другой до шести рядов бревен. Дубовики удивлялись и завидовали. Днепр здесь мелководен, больше трех рядов класть нельзя. В некоторых местах его глубина не превышает полтора фута! Зато можно плыть, управляясь одними шестами, без тяжелых лотов.

Еще питерца удивило большое количество обработанной древесины. Поверх бревен то тут, то там лежали брусья-мауэрлаты, или ванчесы, – остроконечные брусья с тремя отесанными гранями и одним закругленным краем. Такой лес стоит много дороже обычного. Сплав до Херсона продолжается три месяца и сопряжен со многими трудностями. Поэтому лучшими плотовщиками на Днепре считаются пинчуки, жители Пинского уезда Минской губернии. Это сильные и жилистые люди, привычные к трудностям. Зато они любят выпить, а в пьяном виде неизменно затевают драки с местными. Когда гонка чалится на ночь к берегу возле какого-нибудь селения, торговки спешно собирают товары. А их мужья так же спешно разбегаются по избам из винной лавки…

Удовлетворив свое любопытство и нагулявшись, статский советник поднялся на Блонье. Вечером, согласно уговору, он потчевал ужином Ругу. Титулярный советник хвалил пиво, которое варят в Заднепровье. Завод находился возле родника Здоровец, славящегося особенно вкусной водой. Два полицейских перепробовали все выпускаемые заводом сорта: баварское, пльзеньское, мартовское, портер, мюнхенское (двенадцать месяцев выдержки!) и пиво собственной разработки «монополь». Последнее более всего полюбилось сыщику, и он злоупотребил им. Азвестопуло уехал, ни одной близкой души рядом не осталось, и с тоски сыщик перегнул палку.

Они сидели в «Эрмитаже», чье меню питерец успел выучить наизусть. В этот вечер в дело пошли борщ из молодых бурачков, котлеты де воляй, лещ а-ля-крем, грибы в сметане, телятина и салат с огурцами. Короче говоря, день рождения государя удался…

Утром 7 мая Алексей Николаевич явился в сыскное отделение с легким шумом в голове. У окна