Змеиная гора - Тимур Рымжанов

Проворной хищной стаей мы взобрались на небольшой лесистый холм, откуда было хорошо видно берег реки и часть вражеской армии, устроившей привал. Даже короткая остановка в пути была обставлена ордынцами очень умело. Примерно трехтысячный гарнизон расположился у кромки леса, выставив охрану и дозорных. Быстро соорудили временное укрытие из составленных шатром копий и, набросав на них седла и круглые щиты, улеглись на войлочные подстилки, запалив не меньше пяти десятков больших костров. Возле костров расположили лошадей и верблюдов как живой щит, а сами принялись готовить еду и устраиваться на короткий сон. Казалось, что для этого огромного войска не существует времени суток. Они двигались непрерывно, постоянно давая друг другу время на отдых. Иные умудрялись спать, сидя верхом, прямо на марше. Отдохнувшая часть войска снаряжалась и продолжала движение, сдавая временный лагерь подоспевшим тылам, которые в свою очередь, словно под копирку повторяли действия первой группы. Что и сказать, весьма опытные и мобильные войска. Как я успел заметить, серьезной проблемой для движущейся конной армии были корма. Несколько десятков непрерывно курсирующих вдоль всей линии наступления обозов с сеном и зерном старательно обеспечивали припасами армию. Если солдаты обходились дичью, охромевшими лошадьми и верблюдами, то сами лошади добыть себе корм из-под снега не могли. Вот именно эти, кормовые обозы я и посчитал легкой добычей. Обычно их почти не охраняли. Курсирующие челноками от захваченных селений до авангардных шеренг, они были важным звеном, которое и требовалось уничтожить. Также вьючным животным на таких тяжелых маршрутах требовалась соль. Еще один весьма важный стратегический припас, который я собирался коварно извести, и делал все возможное, чтобы по ходу движения татар соленых стоянок вообще не было.

Лес опасен тем, что в нем крайне ограничена видимость, и для степняков, да, собственно, как для любого иноземного интервента, это серьезное препятствие на пути к достижению цели. Сколько бравых армий поломало себе зубы, сталкиваясь с партизанскими отрядами, засевшими в лесах, – не счесть. Стало быть, отказываться от такого метода ведения войны было глупо. Я, разумеется, несколько обольщаюсь, пытаясь навеять страх и ужас на приближающихся к стенам моей крепости опытных воинов, но такой фактор мне кажется необходимым.

В мире, полном суеверий, сотен языческих пантеонов и всеобщей убежденности в силу шаманов, ореол мистики сыграет только мне на руку. Сломить дух врага – это почти выиграть битву. Я же собрался делать это основательно и долго.

– До Колодной стоянки обозы басурман пойдут пустые, охраны человек полста не более. Возвращаться поторопятся, так что у оврагов за Мокрой пустошью взять можно будет.

Олай стянул драные перчатки с устрашающей длины когтями и стал дышать на покрасневшие от мороза руки.

– У них на стоянке псов много, да все матерые, – заметил я черемису, поправляя ему звериную маску. – Забрешут – нам несдобровать. Доставай-ка из мешка волчий помет, пусть псы затревожатся, да и лошади почуют. Заляжем у дороги, а когда приблизятся обозы, пусть в лесочке «малый вой» загудит, а мы булавами лошадей по ногам. Ночью басурмане в бой не полезут, поспешат убраться, вот тогда пусть по обозам огнеметом кто-то из засадных жахнет.

– Нас только семеро, сменный отряд подойдет к Сыть-камню утром. Сдюжим ли? – задумиво пробормотал черемис.

– Людей не трогаем, – напомнил я строго, – бьем только лошадей и жжем сено. Коль кто из татар под руку попадется – дубьем по башке, покалечить, но не убивать. Мне не трупы нужны, а свидетели.

Мартын недовольно засопел, но ничего не сказал. Ему не очень нравился весь этот маскарад с ряжеными, но приходилось мириться. Я не терпел пререканий насчет собственных приказов и потому за ослушание или неподчинение карал строго. Уж кто-кто, а Мартын мои методы давно знает, не посмотрю на чины и ранги, так всыплю…

В ордынском войске дисциплина была на должном уровне, но слабым местом казалась некоторая разобщенность в рядах командиров. Из докладов разведки я точно знал, что вся эта сборная солянка из разных родов и племен подчиняется только своим военачальникам.

А командиры, в свою очередь, тысячникам или воеводам. Так вот, я не раз замечал, что среди командования нередко возникают ожесточенные ссоры и споры. Дисциплина удерживалась жестокостью, а это тупиковая ветвь в командовании. Костяк войска, а именно монгольские отряды на фоне примкнувших к ним из завоеванных земель соединений, выглядел как элитный. И снабжались лучше, и охранялись. Прочим же приходилось довольствоваться статусом пушечного мяса. Разумеется, что при любом штурме удельного городка или селения эта масса давила неудержимо и всегда добивалась успеха. Но что они станут делать, когда упрутся в глухую каменную стену моей крепости? Там посмотрим, оправдает ли себя такой подход. А пока нужно максимально разладить, деморализовать и без того весьма разноплеменную, разношерстную армию.

Обозы отправились как по расписанию. Двенадцать саней, запряженных здоровыми, резвыми лошадьми. Монгольские низкорослые лошади, хоть и были выносливыми и сильными, для упряжек не очень подходили, поэтому в ход шли трофейные, взятые, видимо, у соседей, завоеванных уже этой осенью.

В сопровождение обоза отправились всего тридцать кавалеристов. Правда, все из монгольской армии, в которой просто не существовало разделения войска на отдельные рода. Стрелки, пехотинцы, разведчики – все в одном флаконе. Добротно экипированные, разнообразно вооруженные, даже один десяток таких солдат был серьезной угрозой для любого плохо защищенного селения или маленького города.

Дождавшись темноты, мы отправились расставлять засаду. Все приходилось делать с оглядкой, с запасом. В нас не должны признать людей. Нечистую силу, диких зверей, кого угодно, но только не людей. Даже проверка того места, где была организована засада, должна убедить опытных охотников, что нападали не люди. Прежде нам удавалось скрывать собственное присутствие в такой непосредственной близости от движущейся армии. Но пока без моего участия случился всего лишь десяток удачных провокаций. Мои диверсанты были вынуждены жертвовать результатом в пользу безопасности и скрытности. Теперь же стоило чуть активизироваться, в большей степени обозначить свое присутствие и еще больше вымотать войска противника, не давая им спать спокойно и даже «до ветру» ходить с оглядкой.

Двое разведчиков установили в ельнике сирену и два хрипуна. Хрипунами назывались большие деревянные трубы, в которые, если дунуть, можно вызвать низкий и протяжный рев, совсем не мелодичный, но очень пугающий своей близостью и низкой вибрацией. Сирены, напротив, давали звук очень высокой частоты, отчего слышны были далеко. Звучащие вместе, эти два инструмента давали такой пронзительный рев, что мне самому страшно становилось. Этими звуками всегда предвосхищалась атака. В одной из удачных засад мы втроем набросились на гонца, спешащего с донесением, Мартын так саданул беднягу лапой с когтями, что тому разорвало весь бок даже сквозь кожаный доспех и теплый тулуп. Мы позволили всаднику вырваться из наших когтей, но есть подозрение, что в свой стан он явился седой от страха и с полными штанами переживаний. С тех пор, вот уже неделю, все ордынцы стараются держаться кучно – поодиночке не остаются.

Двенадцать моих отрядов менялись непрерывно. В заранее заготовленные землянки и склады уходили отдыхать одни группы, им на смену являлись другие. Слух о страшных зверях, нападающих на ордынцев, гулял по войску завоевателей, обрастая всевозможными жуткими подробностями и нелепыми домыслами. Да и местное население, никак не знакомое с моими планами, в один голос утверждало, что завелся в их лесах нечистый зверь, неведомый и лютый. Засланные в само войско агенты из булгар активно подогревали эти небылицы и разносили по умам кочевников. Аю-Ачул, так называли этих свирепых хищников булгары. Множа небылицы о том, что они были вызваны колдуном, Коварем, который живет на Змеиной горе, из злобной тьмы, чтобы противостоять доблестным степным ордам. Были и другие злые духи, что не так давно населили здешние земли, но про них мало что знали, некоторые только воют и насылают порчу. Иные тихо подкрадываются в ночи и отравляют ядом. Аю-Ачул никого не боятся и нападают на лошадей, людей едят, но только когда очень голодны. Предвестниками скорой смерти называют их булгары.

У этих демонов огненное дыхание, ядовитые костяные шипы на лапах, острые каменные зубы и проклятие в ужасном реве. Всякий, кто только слышит этот вой, слышит словно бы предвестье собственной скорой гибели. На войско суеверных кочевников, терпящее тяготы сурового похода, такие истории положительно не влияли.

И ладно бы если только истории, а то и живые покалеченные, перепуганные свидетели, которых с каждым днем все прибавлялось.