Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Прощальные письма. - Роберт Скотт

Воскресенье, 15 января. Как и было решено, день этот посвятили отдыху. Большинство команды пользовалось досугом, чтобы писать письма.

Мы встали поздно; завтракали в 9 ч. Утро сулило хороший день и не обмануло нас. Светило солнце, и почти не было ветра.

В 10 ч утра команда и офицеры сошли с корабля, и мы все собрались на берегу. Я прочитал нашу первую в лагере молитву, торжественно прозвучавшую на открытом воздухе.

После молитвы я сказал Кэмпбелу, что мне придется взять его лошадей и дать ему других. Он вполне оценил мои доводы и согласился со мной.

Еще раньше Кэмпбел просил у меня разрешения пойти к мысу Ройдса через ледник, и я разрешил. После нашего разговора мы отправились вдвоем исследовать путь, который ожидали найти сильно пересеченным трещинами. Однако поверхность фирнового снега над голыми холмами нашего мыса оказалась такой удобной для ходьбы и свободной от трещин, что я соблазнился и прошел порядочное расстояние. Потом я повернул обратно, предоставив Кэмпбелу, Грану и Нельсону, привязанным один к другому веревкой, идти дальше на лыжах. На это я согласился не прежде, чем удостоверился, что путь к мысу Ройдса не представляет больших трудностей. С вершины последней возвышенности мы увидели Тэйлора и Райта, находившихся впереди нас уже на спуске. Они пришли другой дорогой, очевидно направляясь к той же цели.

Я возвратился в лагерь. После второго завтрака мы с Мирзом, взяв сани и девять собак, пересекли мыс и по морскому льду, который примыкал к южной стороне мыса, направились к мысу Хижины. С собой мы захватили немного провианта, маленькую печку и спальные мешки. Мирз заранее нашел удобную дорогу через мыс. Собаки везли дружно, и мы довольно быстро продвигались к Ледниковому языку. Лед по большей части был обнаженным от снега, но ближе к Ледниковому языку стали попадаться снежные сугробы, сильно развеянные ветром. Поднявшись на глетчер, мы увидели направо от нас склад, оставленный «Нимродом»,[46] и направились туда. Там было изрядное количество прессованного сена и ящиков с маисом, но зернодробилки, на которую мы так рассчитывали, не нашлось. В море почти до самого глетчера стояла открытая вода.

Мы спустились по легкой покатости глетчера. В четверти мили от конца Ледникового языка нас остановила открытая трещина футов в 15 ширины. Пришлось опять подыматься на глетчер, отойти на полмили дальше от конца языка и, подойдя снова к трещине, обогнуть ее с запада. Отсюда мы уже без препятствий прошли к мысу Хижины. У его оконечности нам встретилась небольшая полынья и затем порядочной длины трещина. Я сильно промочил ноги, переходя ее. У всех трещин мы видели сотни тюленей.

К великому нашему огорчению, мы нашли дом наполненным снегом. Шеклтон сообщал, что дверь была выломана ветром, но он влез в окно с несколькими товарищами и укрылся в доме. Уходя, они не заделали выломанного ими окна, вследствие чего теперь почти вся внутренность дома набита твердым, смерзшимся снегом и укрыться в нем уже нельзя.

Мирзу и мне удалось перелезть через снег и осмотреть аккуратно сложенные посередине дома ящики. Потребуется много работы, чтобы выкопать их оттуда. Из домика для магнитных наблюдений мы достали несколько листов асбеста и кое‑как устроили местечко, на котором сварили себе какао.

Для нас было большим огорчением найти старый дом в таком заброшенном состоянии. А мне так хотелось найти все старые постройки и ориентиры невредимыми. Ужасно грустно провести ночь под открытым небом и знать, что все, сделанное для удобства, уничтожено. Я лег в самом удрученном настроении. Казалось бы, самое элементарное выражение культурности человека должно состоять в том, чтобы люди, посетившие такие места, оставляли после себя все на помощь и отраду будущим путешественникам. Сознание, что такой простой долг забыт нашими непосредственными предшественниками, страшно угнетало меня.

Понедельник, 16 января. Спали плохо до самого утра и потому встали поздно. Позавтракав, отправились в горы. Дул резкий юго‑восточный ветер, но солнце светило, и я приободрился. Я никогда не видел, чтобы было так мало снегу. Лыжный след был совершенно прерван в двух местах. Пролом и Наблюдательный холм почти обнажены; обнажен был также большой склон на одной стороне высоты Прибытия, а на вершине Кратерного холма виднелось огромное обнаженное плато. Как бы нас порадовало такое зрелище в прежние времена! Водоем оттаял, и тина зеленела в свежей воде. Углубление, вырытое нами в насыпи, возвышавшейся над поверхностью водоема, сохранилось. Мирз обнаружил это, провалившись в него по самую грудь. Он сильно вымок при этом.

На южной стороне мы могли видеть, как и прежде, гряды льда за мысом Прам, выдвинутые сжатием. Лед в заливе Лошадиной подковы оставался нетронутым и, видимо, не испытывал давления. Морской лед давил на мыс Прам и вдоль ледяного подножия Пролома, выдвинув новую ледяную гряду, на протяжении 2 миль опоясывающую мыс Армитедж. Мы нашли старые термометровые трубки Феррара [47] выступающими из снежного склона, как будто они были поставлены туда только вчера. Крест Винса [48] тоже как вчера поставлен — краски совсем свежие, и заметна надпись, только флагшток повалился, но его можно было в течение пяти минут поставить снова.

Мы нагрузили на сани несколько асбестовых листов из старого погреба, пригодных для магнитных наблюдений Симпсона, и, держась на расстоянии ⅓ мили от мыса Хижины, беспрепятственно двинулись к Ледниковому языку.

Я надеялся проехать широкую трещину с запада, но она протянулась на большое расстояние, и нам пришлось вернуться на ледник на то место, откуда мы выехали. В лагерь прибыли к чаю. Кладовую в ледяном гроте я нашел совсем оконченной, со сложенными в ней бараниной и пингвинами. Температура в гроте никогда не превышает 27° [‑3 °C], так что это будет прекрасным хранилищем для наших зимних запасов. Симпсон тоже почти окончил магнитный погреб рядом. В доме печка хорошо топилась, было тепло и уютно. Дня через два мы займем его.

Я позвал Понтинга и указал ему на интересное влияние таяния на ледяные скалы к востоку от лагеря. Мне удалось заметить, что слои льда выдавливались над тонкими полосами грязи, словно эти последние образовали линии раскола, по которым соскользнули слои.

Мне пришла мысль, что, хотя морской лед в ближних бухтах замерзнет в начале марта, нам будет трудно перевести на него лошадей из‑за обрывистости скалистого берега. Мы должны быть готовы к тому, что окажемся отрезанными от судна на более продолжительное время.

Все, ходившие вчера к мысу Ройдса, благополучно туда дошли. К моему возвращению Кэмпбел, Левик и Пристли только что отбыли.