Путь на восток (СИ) - "Эфемерия"

Oh merda, ну какие они всё-таки кретины.

Но эта мысль отчего-то не вызывает привычного раздражения, даже напротив — я испытываю нечто смутно напоминающее восхищение от их идиотской способности видеть прекрасное даже в нашем агонизирующем мире. Очевидно, никотин и алкоголь ударил в голову не только Бьянке. Пора ложиться спать, пока я и впрямь не начала размышлять о её словах.

Благоразумно передав бутылку благоверному блондинки, я жестом подзываю к себе собаку и забираюсь на заднее сиденье своего джипа.

Пару дней мы обыскали случайно встреченное по дороге ранчо и обзавелись невиданным сокровищем — несколькими подушками, пуховым одеялом и тремя клетчатыми пледами.

Но повышенный уровень комфорта отнюдь не способствует быстрому погружению в сон. Вещь уже негромко сопит, свернувшись клубочком на полу внедорожника, а я всё никак не могу заснуть. Странная речь Барклай крутится в голове на бесконечном повторе — и мне никак не удаётся переключиться или абстрагироваться. Даже бесконечные гнетущие мысли о погибшем брате ненадолго отступают на второй план.

Мы не сегодня-завтра умрём, так зачем тратить время на отрицание очевидного?

В одном она точно права — смерть неуклонно следует по пятам, и нет никакой гарантии, что закрывая глаза вечером, ты откроешь их утром.

Но разумно ли в такой ситуации поддаваться иррациональным желаниям плоти?

Ведь обратного пути уже не будет.

Но если прежде я была безоговорочно уверена в собственных принципах, теперь что-то изменилось — неуловимо, но необратимо.

Разговоры на улице понемногу стихают.

Очевидно, мои спутники разбрелись по своим машинам и легли спать.

А я всё продолжаю ворочаться, безуспешно пытаясь отыскать удобную позу. Несколько раз открываю и закрываю окно, тщательно взбиваю мягкую подушку в такой омерзительно пёстрой наволочке, словно на неё стошнило единорога.

Но ничего не помогает.

Похоже, заснуть мне сегодня не удастся.

Может, стоит поговорить с хреновым героем?

Только для того, чтобы опровергнуть идиотские предположения его бывшей и окончательно поставить точку в наших несуществующих отношениях. Один из моих многочисленных психотерапевтов был помешан на гештальтах — постоянно твердил, что неразрешённые ситуации подобны снежному кому. И если игнорировать их, они будут разрастаться до тех пор, пока не превратятся в сокрушительную лавину.

Мысль звучит вполне здраво.

Поэтому я решительно отбрасываю одеяло и, накинув на плечи кожанку, выхожу на улицу.

Как я и думала, остальные уже разбрелись по машинам — возле почти догоревшего костра валяется только пустая бутылка. Время уже явно перевалило за полночь, но на улице не совсем темно — высоко в небе висит круглый диск полной Луны, заливая окрестности мягким голубоватым светом.

Сделав глубокий вдох как перед прыжком в ледяную воду, я плотнее запахиваю куртку и решительно направляюсь к трейлеру.

— Не спится? — Торп слегка улыбается, когда я взбираюсь на крышу их гроба на колёсах и усаживаюсь рядом с ним.

— Надо поговорить, — твёрдо заявляю я, желая побыстрее расставить все точки над i и закрыть проклятый гештальт, мешающий спать по ночам.

— Все решения, принятые глухой ночью, обычно теряют силу при свете дня, — философски изрекает хренов герой, не сводя с меня невыносимо пристального взгляда. Словно он пытается заглянуть глубоко внутрь и обнаружить там что-то потаённое, скрытое за семью печатями от посторонних глаз.

— Это тоже Ремарк? — я иронично усмехаюсь самыми уголками губ. И машинально отодвигаюсь подальше, словно пара дополнительных сантиметров расстояния помогут справиться со странным смятением, охватывающим меня в его присутствии.

— Нет. Это Диана Сеттерфилд, — он и бровью не ведёт, сохраняя тотальное непроницаемое спокойствие.

— Ты специально эти фразы записываешь, чтобы потом цитировать девушкам при свете Луны? — привычно прячу небольшую растерянность за ядовитым сарказмом.

— Не всем девушкам. Только тебе.

Внезапная откровенность окончательно выбивает из колеи — и я мгновенно забываю, что именно хотела сказать изначально.

Воспользовавшись моим секундным замешательством, Торп вдруг протягивает ко мне руку и осторожно касается запястья.

Тепло его пальцев отзывается странным покалыванием в месте тактильного контакта.

Oh merda, ну что за чертовщина.

— Давай не будем ни о чём говорить? — мягко предлагает он. — Иногда молчание красноречивее любых слов. Иди сюда. Смотри, какие тут звёзды…

Очередная клишированная фраза, отдающая тошнотворным романтизмом, заставляет меня презрительно закатить глаза. Но при этом почти не вызывает внутреннего протеста.

Сама ужасаясь собственным действиям, я пододвигаюсь поближе и ложусь на спину, устремив сосредоточенный немигающий взгляд в бархатную чёрноту ночного неба с россыпью ярких горящих точек. Хренов герой ложится рядом и убирает руку с моего запястья — но он всё равно чертовски близко, и это… очень сбивает с толку. Катастрофически.

— Смотри… — он тычет пальцем в яркую серебристо-белую звезду прямо над нами. — Мне кажется, это самая яркая. Наверное, Полярная.

— Чушь, — я скептически фыркаю. — Самая яркая звезда на небе — это Сириус. И, кстати, это не она. В северном полушарии её видно только зимой.

— Как скажешь, — Торп небрежно усмехается и перемещает указательный палец чуть левее. — А это созвездие похоже на туманность Андромеды, не находишь?

— Ты ни черта не смыслишь в астрономии. Туманность Андромеды — это целая галактика со множеством созвездий, — сама того не замечая, я увлекаюсь бестолковым созерцанием небосвода и начинаю поочередно указывать на самые яркие звёзды. — Это Арктур из созвездия Волопаса. А вон там — Вега, Денеб и Альтаир. Вместе они составляют Большой Летний Треугольник.

— Откуда ты всё это знаешь? — хренов герой поворачивает голову ко мне.

Я машинально повторяю его движение, обернувшись на звук тихого голоса с лёгкой хрипотцой — и лишь теперь замечаю, насколько близко мы находимся друг к другу. Всего лишь несколько сантиметров отделяют меня от запретной черты, за которой… Я не знаю, что за ней. А хочу ли знать?

Но Торп не оставляет мне шанса подумать.

Плавно и медленно протягивает ко мне руку, кончиками пальцев касаясь скулы. Практически неощутимо, совсем невесомо — но этого оказывается достаточно, чтобы всегда ледяная кожа вспыхнула жаром. Я машинально моргаю, выдавая собственное смятение, а он и не думает останавливаться. Тёплые пальцы скользят ниже — мимолётно задевают уголок плотно сомкнутых губ, опускаются на шею, на секунду замерев в ложбинке между ключиц. И вдруг перемещаются на воротник кожанки, медленно стягивая её с одного плеча.

Я теряю контроль над ситуацией.

Пристальный взгляд его тёмно-зелёных глаз обезоруживает. Парализует силу воли. Не оставляет никаких путей к отступлению.

Я успеваю пожалеть, что не надела куртку полностью, а только небрежно набросила на плечи поверх простой чёрной футболки — но все сожаления мгновенно испаряются, когда пальцы хренова героя касаются моего обнажённого предплечья. От сгиба локтя до запястья, а потом по обратному маршруту.

Черт возьми, почему это так… приятно?

Почему сердце пропускает удар, а спустя секунду разгоняется до тахикардичного ритма?

Почему дыхание сбивается, становясь рваным и учащённым?

И самое ужасное, самое катастрофическое и самое необратимое — по спине проходит волна мурашек, а мышцы внизу живота сводит тянущей судорогой. А потом широкая ладонь Торпа крепко сжимается на моём запястье, и наступает апогей моего личного стихийного бедствия. Глубоко внутри возникает требовательная пульсация, и нижнее бельё мгновенно становится липким от горячей влаги.