Особо важное дело - Алексей Макеев

Тогда он убрал оружие и поспешно достал из внутреннего кармана наручники. Когда стальной браслет защелкнулся на запястье бандита, он неожиданно прекратил сопротивление и обмяк. Крячко сковал и вторую его руку и велел подниматься.

Прижимаясь спиной к стене, арестованный встал. Это был коренастый круглолицый мужчина лет тридцати пяти с белесыми волосами и спокойными серыми глазами. Выдержка его поразила Гурова – теперь, поняв, что проиграл, мужчина не выказывал совершенно никакого беспокойства. Хороший костюм на нем, нисколько не помявшийся после схватки, подчеркивал военную выправку.

– Офицер, что ли? – догадался Гуров. – Бывший, я имею в виду.

Арестованный задержал на нем холодный упрямый взгляд и бесстрастно сказал:

– Без адвоката разговаривать не буду!

– Это уж как водится! – согласно кивнул Гуров и обернулся к Стасу. – Позвони вниз. Если наши уже здесь, пусть немедленно поднимаются. А я посмотрю второго артиста…

Держа оружие наготове, он прошел через просторную прихожую, отбросил ногой в сторону чужой пистолет и осторожно заглянул в следующее помещение. Здесь он увидел довольно необычную картину – на заляпанном кровью полу сидел мужчина, который, видимо, в лучшую минуту мог бы претендовать на определение «импозантный» и галантно пропускать Немову первой в лифт. Но теперь он был больше похож на потерпевшего кораблекрушение. Скорчившись в неудобной позе, он безуспешно пытался снять с себя пиджак, правый рукав которого пропитался кровью.

Заметив Гурова, раненый поднял серое, искаженное болью лицо и, как сквозь подушку, пробормотал:

– Сделайте что-нибудь – я истекаю кровью!

Гуров спрятал пистолет, достал небольшой перочинный нож и присел рядом с раненым. Распоров швы, он быстро освободил того от пиджака, а потом, скрутив в жгут носовой платок, перетянул ему руку. Пуля, видимо, задела крупный сосуд, и крови вытекло действительно много. Раненый тяжело и часто дышал.

Гуров огляделся – кругом бурые липкие пятна, на полу валяются осколки какой-то антикварной вазы. На светлой стене – рваный след от срикошетировавшей пули.

– Увечить чужое имущество – дело нехитрое, – с упреком сказал Гуров. – А за вас расхлебывай? Ты хоть знаешь, на какого серьезного человека наехал? Теперь у тебя один выход – со мной дружбу водить. Иначе не сносить тебе головы.

Раненый, отвернувшись, упорно молчал. Гуров услышал шум в коридоре и вышел. Крячко разговаривал с оперативниками в штатском.

– Вызывайте «Скорую»! – распорядился Гуров. – Второго – ко мне! Нашли еще что?

– Еще одного ребята взяли! – жизнерадостно объявил Крячко. – «Ауди» вроде та самая оказалась. Номера фальшивые. Водитель внизу сидит. На вопросы не отвечает. Молчит как убитый.

– Ничего, заговорит! – ответил Гуров. – Если подход к человеку найти – он тебе сам все расскажет.

Глава 17

Допрос арестованных затянулся надолго. Все они проявили упорство и наотрез отказались давать показания. Особенно непреклонным казался тот коренастый тип, что еще в момент задержания потребовал адвоката. Попав в кабинет Гурова, он снова завел ту же песню.

– Играете в закон и порядок? – иронически поинтересовался Гуров. – А как же незаконное проникновение в жилище с применением технических средств? Вооруженное сопротивление работникам правоохранительных органов? Поддельные документы? Экспертиза это уже установила.

– Вы можете говорить что угодно, – равнодушно ответил арестованный. – Мои требования остаются прежними.

– Мир, что ли, перевернулся? – пожаловался Гуров Крячко. – Раньше преступники просить стеснялись, а теперь сразу требуют. Вот и работай тут!

– А может, он переодетый принц? – предположил Крячко. – По паспорту, понимаешь, Столяров Петр Иванович, а на самом деле переодетый принц. Ничего хитрого.

– Да сдается мне, что не из принцев он, а из военных! – заметил Гуров. – Из тех, что со специальным уклоном. Служба у них тяжелая, вот люди и уходят на вольные хлеба. Нанимаются на службу к местным князькам – к Полосатову, например…

Столяров даже бровью не повел, упрямо глядя в угол комнаты – в то место, где пересекались два плинтуса.

– Нанимаются, – продолжал Гуров. – Квартиры чужие взламывают, журналистов обыскивают, людей похищают… Похищение человека – преступление серьезное, – заметил он. – Лет десять потом можно апелляции писать и с адвокатом встречаться – в отдельной камере…

Столяров и тут никак не отреагировал. Он стоически молчал, пялясь в одну точку.

– Думаешь орден получить за характер? – поинтересовался Гуров. – Думаешь, твои хозяева тебя отсюда вытащат? Им самим скоро придется туго. Не до тебя будет. А уж я постараюсь тебя вместе с твоим несгибаемым характером засадить на полную катушку. Скажу откровенно, к таким, как ты, у меня сочувствия нету. Заработать, конечно, не грех, но я сразу тех ребят вспоминаю, которые не за зарплату, а за присягу кровь проливают…

Столяров опять ничего не сказал, а только презрительно покривил губы. Гурова уже начинал раздражать этот высокомерный тип, который, кажется, действительно нисколько не сомневался в могуществе своего крутого хозяина и собирался разыгрывать из себя героя до конца. Гуров уважал мужественных людей. Но считал, что мужество без ума и без совести – качество скорее вредное.

Раздражение свое Гуров предпочитал, однако, прятать подальше, потому что на допросе должен нервничать тот, кого допрашивают, иначе это будет не допрос, а дурацкий фарс.

– Ошибаетесь, опер! – неожиданно противным голосом проскрипел арестованный. – У меня хозяев нет. Я сам себе хозяин. И надеюсь только на себя. Вот так вот. Поэтому на слезу и на испуг меня брать без толку.

– Если ты сам по себе, то чего вокруг Полосатова вьешься? – удивился Крячко.

– Наемник он, ландскнехт, – пояснил Гуров. – Сезонный работник плаща и кинжала. Хотел деньжат срубить, а теперь дельце не выгорело. Ни тебе на Канары съездить, ни адвоката хорошего нанять. Вот и не пойму я, что ты все про адвоката долдонишь… Платить ему чем собираешься? Тебе-то теперь никто не заплатит, да и, правду сказать, не за что. Наваляли вы дров, ребята! Поздно вскинулись. Думали, Журавлев никуда от вас не денется?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – равнодушно сказал Столяров, уже взявший себя опять в руки, и откровенно зевнул. – Давайте кончать эту бодягу, пишите, что показания давать отказался, и ведите в камеру. Спать хочу. Рановато сегодня встал.

– Кто рано встает, тому бог подает, – философски заметил Крячко. – Тебе вот что-то не повезло сегодня. Может, не тому богу молился?

На его столе затрещал телефон. Крячко снял трубку и тут же кивнул Гурову.

– Тебя – Гриценко. Голос такой, словно ему еще одну звездочку дали…

Гуров поспешно бросился к телефону. Гриценко на другом конце провода извиняющимся тоном сказал:

– Товарищ полковник, вы бы зашли к нам! Я могу, конечно, и так доложить, но вы, наверное, взглянуть захотите?

– Неужели открыли диск? – воскликнул Гуров, испытующе глядя при этом на арестованного. – Молодцы! Мигом буду!

Он был чрезвычайно доволен – не только тем, что компьютерный гений сумел наконец-то разгадать пароль, но и тем, как отреагировал на телефонный разговор Столяров. Услышав слово «диск», он вдруг словно застыл, и в лице его на секунду появилось выражение обреченности.

– Побеседуйте пока! – весело сказал Гуров Крячко. – А я схожу в отдел к Гриценко – он, похоже, журавлевский диск открыл. – Ему показалось, что Столяров при этих словах еле слышно скрипнул зубами.

Вернулся Гуров минут через тридцать, чрезвычайно довольный и энергичный, и сразу же передал Столярова в руки конвойных милиционеров.

– Сегодня я тоже рано встал, – сказал он ему. – А твоя несгибаемость меня утомляет. Можешь повыпендриваться в камере. Там обожают артистов. А у меня найдется кое-что поинтереснее.

Столярова увели. А Гуров пояснил Крячко с улыбкой:

– Теперь он заинтригован и будет думать не об адвокате, а о том, что за диск мы открыли. И его будут мучить страшные подозрения, что диск этот тот самый, за которым они охотились. И это так испортит ему настроение, что к утру он наверняка станет сговорчивее… Но суть даже не в этом. Ты даже не представляешь себе, что сотворил этот Гриценко. Вот голова! Можно считать, господин Полосатов у нас в кармане, со всеми своими потрохами… И ведь матерый волчара, а такую промашку сделал. Сколько раз твердили – не загоняй человека в угол, оставляй ему хотя бы маленькую лазейку! Видно, был уверен, что Журавлев не рискнет пойти против него – во-первых, побоится, во-вторых, сам замаран. Но Журавлев был уже в последней степени отчаянья и пошел ва-банк. Он рассчитывал, что помещенный в надежном месте компромат на Полосатова спасет ему жизнь. Возможно, так оно и было бы, но судьба распорядилась по-своему…