Арбузный король - Дэниел Уоллес

— Достаточно, Шугер, — сказал Снайпс.

— Я еще не закончил.

— Нет, ты уже закончил. У нас есть другие — и гораздо более важные — вопросы, которые мы должны обсудить с мистером Райдером.

— Вопросы? — спросил Шугер.

— Наши планы, — пояснил Снайпс. — Относительно фестиваля.

Шугер кашлянул и расположился поудобнее на диванных подушках.

— Планы? — удивился я. — Откуда у вас могут быть какие-то связанные со мной планы? Я ведь только что приехал.

— Планы эти были составлены уже давно, — сказал Снайпс. — Мы ждали только вашего появления.

— Но никто не мог знать, что я вообще когда-нибудь приеду.

— Мы на это надеялись, — сказал мистер Спигл, нежно глядя на меня поверх очков. — Нельзя недооценивать силу надежды, мистер Райдер. Кто знает, может быть, вас привлекло сюда не что иное, как наше коллективное желание вас увидеть.

— Нет, — сказал я. — Ничто меня сюда не влекло. Я приехал сюда, потому что мой дедушка умер, и Анна…

— Анна? — прервал меня Снайпс. — Какая Анна?

— Анна Уоткинс, — сказал мистер Спигл, широко открывая глаза. В тот же момент ему все стало ясно. Со стороны было видно, как он прокручивает в голове цепочку событий, все более оживляясь по мере возникновения полной картины. — Она увезла вас и оставалась с вами все эти годы, так?

Я кивнул.

— Прошу меня извинить, — сказал он, — но я много размышлял на эту тему. Мы все размышляли. У меня возникло несколько версий, и согласно одной из них, вас вырастила и воспитала Анна Уоткинс. После смерти Люси она заняла ее место. Возможно даже, вы долгое время считали Анну своей матерью. Вот почему вы теперь здесь, не правда ли? Вас послала сюда Анна.

— Никто меня не посылал, — сказал я. — Я приехал по собственному желанию.

— Однако она с самого начала знала, что когда-нибудь вы обязательно поедете в Эшленд, чтобы выяснить обстоятельства смерти вашей матери, — сказал он.

— Вот почему я никогда не возражал против их дружбы с Люси, — сказал Снайпс, взглянув на Эла Спигла. — Я знал, что в конечном счете от этого будет какая-то польза.

— Спустя девятнадцать лет? — спросил Шугер.

— «Терпение вознаграждается», — сказал Снайпс. — Так было предначертано.

— Ты сам же это и начертал на бумажке, — заметил Шугер.

— Кто-то ведь должен был это сделать, — сказал Снайпс. — Но это не мои слова. Они явлены свыше, я вам об этом уже говорил. Они сами собой пришли ко мне в голову, а я всего лишь перенес их на бумагу.

Он начал потирать руки с такой энергией, словно намеревался трением развести огонь. Теперь он был погружен в свои мысли. Мне даже показалось, что я слышу, как работает его мозг, как крутятся в нем шестеренки и зубчатые колеса, вырабатывая некое великое решение. Потом он улыбнулся, но улыбка эта не была адресована мне или кому-то еще из присутствующих. Он улыбался самому себе: он был собою доволен.

— Я полагаю, ты сейчас находишься в замешательстве, Томас, — сказал он. — Это понятно — иначе и быть не могло. Но очень скоро все прояснится и станет на свои места. Доверься мне, пожалуйста. Для начала тебе нужно знать лишь одну-единственную, но очень важную вещь. Ты должен знать, что все хорошо. Хорошо, что ты вернулся. Это хорошо и для тебя, и для Эшленда, то есть для всех нас. Теперь, когда ты снова с нами, мы сможем начать с того места, где мы остановились много лет назад с появлением здесь твоей матери.

Он посмотрел на меня, а затем на остальных с видом человека, исполненного самых радостных предвкушений.

— Надо оповестить всех, сегодня же, — сказал он. — Пусть они знают, что мальчик вернулся и что у нас будет фестиваль. Как прежде.

_

Мои упрямство и любопытство побудили меня отказаться от мысли о немедленном отъезде и провести ночь в комнате, которую приготовила для меня Люси. На комоде я обнаружил записку, прислоненную к вазе с цветами: «Надеюсь, вы хорошо проведете время в нашем милом городке. Люси».

На следующее утро миссис Парсонс заявила, что мне обязательно надо посетить церемонию открытия фестивального сезона. Стартовым моментом, насколько я понял, являлось поднятие праздничного транспаранта, концы которого прикрепляли к двум фонарным столбам на противоположных сторонах Главной улицы. Поскольку, по ее словам, без меня фестиваль в этом году не состоялся бы вообще, было очень важно, чтобы я присутствовал на всех связанных с этим мероприятиях, включая состязание по плевкам арбузными семечками, которое в прежние годы особенно любили она и ее ныне покойный супруг.

Я почти не спал этой душной ночью. В доме миссис Парсонс имелся кондиционер, однако к тому времени, как кондиционированный воздух достигал моей комнаты по вентиляционным каналам, он успевал вновь нагреться и не приносил облегчения. Я чувствовал себя так, будто вот-вот начну плавиться, как кусок сливочного масла. Когда усталость брала свое, я засыпал на минуту-другую, но тут же пробуждался весь в поту, с прилипшими к бедрам простынями. Комната была залита лунным светом; звезды за окном сверкали с какой-то первобытной, неистовой яркостью. Было так светло, что я без труда различал все вокруг: мои джинсы, перекинутые через спинку стула, разветвления трещин на потолке и даже крошечные розовые цветы, из которых состоял рисунок обоев. Временами до меня доносились звуки снаружи: стук молотка или возня влюбленной парочки где-то под кустами. Создавалось впечатление, что жизнь в этом городе никогда не замирает, или же это была совсем другая жизнь, начинавшаяся лишь с наступлением темноты. Я выглянул из окна и заметил мерцающий в отдалении свет. Ближе к утру мне показалось, что под окном моей комнаты кто-то стоит — судя по фигуре, женщина. Но едва я высунулся наружу, как фигура исчезла, растворилась в тени. Прошла минута, затем еще одна. Время в ночи, если ты не спишь, тянется очень медленно. Перед рассветом духота стала невыносимой; она сводила меня с ума.

Я прибыл в центр слишком рано. Люди еще только начали собираться; несколько человек стояли на углу, другие слонялись по середине улицы, лениво уступая дорогу проезжавшим автомобилям. К двум фонарным столбам были приставлены лестницы, но сам транспарант пока что лежал на земле в свернутом состоянии. В дверях магазинчиков маячили их владельцы, из окон пялили глаза детишки; жители громко здоровались, смеялись и весело хлопали друг друга по спинам.

По сути, Эшленд можно было назвать городом лишь с изрядной натяжкой. Он скорее походил на голливудскую декорацию к фильму из жизни глухой провинции — парочка кварталов низких кирпичных строений, припаркованные как попало машины, сонные улицы, перемежаемые островками травы и чахлых деревьев. Анна детально описывала мне этот город, и как оказалось, память ее не подвела. Что интересно, за прошедшее время здесь почти ничего не изменилось. Эшленд напоминал автомобиль, собранный из старых запчастей. Двери поворачивались на петлях с пронзительным скрипом, дряхлые машины тарахтели и плевались огнем, и даже кирпичи, из которых были сложены городские дома, казались позаимствованными с развалин еще более древних зданий — их края были сколоты, покрыты трещинами и обветрены, а их изначально красный цвет потускнел от времени, уподобившись цвету ржавого железа. Однако имелся полный набор торговых заведений на все случаи жизни: продукты, одежда, скобяные изделия, бытовые приборы, лекарства, книги, подарки… Вдали я увидел церковь, а вскоре прошел мимо здания суда, воздвигнутого явно позднее прочих городских строений, — в своих рассказах Анна о нем не упоминала. Модерновая железобетонная конструкция резко контрастировала с окружающими краснокирпичными коробками. Своим показным великолепием здание суда несколько облагораживало городок, одновременно служа напоминанием о том, как изменился большой мир за его пределами.

Я брел по раскаленным улицам; в голове моей после бессонной ночи висел тяжелый туман. Между тем на фонарях появились вымпелы в форме арбузов, а в витринах магазинов — плакаты с объявлениями о фестивале. Воздух был наэлектризован ожиданием. Даже я, чужак, это почувствовал.

Впереди начала собираться толпа. Поверх голов я смог разглядеть лишь край большого стеклянного ящика. Рядом со мной стоял мальчик лет десяти с волосами цвета ванильного мороженого. Он сказал, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе, ибо он не смотрел в мою сторону:

— Могу поспорить, их там больше тысячи.

— Тысячи чего? — спросил я.

— Как это «тысячи чего»? — Он удивленно обернулся ко мне и тут же засмеялся: — Тысячи семян, конечно же! Такая громадина! Я видел его вблизи. Он не круглый, а вытянутый. В этом вся штука. — И он покачал головой с видом знатока.

— Арбуз? — наконец догадался я. — Так вот на что все смотрят! Полагаю, в удлиненных арбузах больше семян, чем в круглых. Верно?