Особая необходимость - Владимир Михайлов

Коробов онемел. Сквозь шлем было видно, как он беззвучно шевелил губами. Калве с досадой выругал его за то, что подкрадывается неслышно и пугает людей, вместо того чтобы обратиться по-человечески. Потом он вспомнил, что ведь сам же выключил свою рацию, так как связи с товарищами все равно не было. Тогда он повернул рычажок, и в наушники ворвался негодующий голос Коробова:

— …окончательно! Такие это полтора часа?

Калве взглянул на циферблат. Действительно, вот уже целый час сверх уговора торчит он здесь, и если бы не резервный баллон с кислородом, на который автоматически переключилась подача, ему давно пришлось бы плохо. Вздохнув, он развел руками и спросил:

— А у вас как там дела?

— Да ничего особенного… Ребята разобрали одного робота. Типичный марсианский робот… А у тебя как?

— Да вот, — протянул Калве, — типичная марсианская кибернетика.

11

Первым начал сдавать Азаров.

Исподволь наблюдая за ним во время работы, Сенцов заметил, как все реже пытается он создать нужную схему, все чаще откладывает в сторону спасенные детали, и взгляд молодого пилота при этом становится отсутствующим, устремляется куда-то сквозь все перегородки, броню спутника, сквозь многие миллионы километров пространства.

Раин внешне оставался спокоен. Но и он все чаще начал заговаривать о том, не пора ли наконец бросить напрасные поиски, не тратить зря времени, а использовать его для того, чтобы осмотреть весь спутник, исследовать его — хотя бы в интересах будущих поколений. И — кто знает? — если во всем этом огромном хозяйстве найдется хотя бы один годный к употреблению телескоп, посвятить свои дни, оставшиеся еще дни, тому, что было делом его жизни: наблюдению светил.

Начинало казаться, что Коробов тоже изучает ракету не для того, чтобы применить свои знания при возвращении, а просто, чтобы убить время. Может, с таким же увлечением, думал иногда Сенцов, и с таким же спокойствием второй пилот, будь он шахматистом, решал бы сейчас шахматные задачи?

С невольным восхищением Сенцов смотрел только на Калве. Вот кто работал без оглядки: Лаймон. Если, конечно, не считать роботов в соседнем ангаре — те, «не покладая щупальцев», трудились над старой ракетой, что-то подтаскивали, наваривали… Они утихомирились только на третьи сутки.

Калве занимался все тем же: при помощи инвертора прослеживал одно за другим запутанные разветвления цепей кибернетического центра. Каждый день он распутывал еще один узелок схемы, но узелков этих оказалось великое множество, цепи казались бесконечными, вдохновенных же открытий не получалось.

Сенцов чувствовал, что ребятам не доставляло особого удовольствия смотреть, как «вечерами» — неуклонно соблюдавшимися и в этом мире — Калве приводит в порядок сделанные за день записи и наброски. Со стороны это выглядело так, будто Калве готовит к печати обширное исследование «К особенностям структуры марсианских вычислительных и быстрорешающих устройств», столь спокойным и благодушным он казался. Сенцов, да и все остальные, понимали отлично, что это совсем не так, что Калве делает все возможное, и не его вина, что неведомые хозяева ставили перед ним уж очень сложные задачи.

Первые дни друзья встречали кибернетика с нетерпением: вот сейчас Калве, усевшись, вдруг возьмет да и скажет: «Ну, между прочим, можно лететь хоть завтра. Нажать там одну кнопку, и сразу отсек откроется, да… так есть…» Постепенно все начали понимать, что этого дождутся не скоро. И тогда-то и начало нарастать напряжение. Сенцов с беспокойством ожидал разряда, который обещали сгущавшиеся тучи.

И все же начало было неожиданным. С утра Азаров, как всегда, засел в своей каюте и взялся за детали. Через полчаса Сенцов решил проведать пилота. Когда он подошел к двери, за ней раздался глухой удар. Сенцов рванул дверь…

Бросок был, видимо, богатырский: по всему полу каюты были расшвырены детали, пластины печатных схем, отдельные блоки, валялись клочки бумаги — остатки очередной уничтоженной схемы.

Азаров лежал-висел над полом, повернувшись лицом вниз… «Началось, — с тревогой подумал Сенцов. — Теперь от этого не уйти…»

— Ну, что? — спросил он, делая вид, что не замечает состояния Азарова, его вздрагивающей спины… — Отдыхаешь?

— К черту! — глухо сказал Азаров, повернувшись к Сенцову. — Не желаю больше… К чему обманывать себя и других?

— Не выходит?

— И не может выйти… С таким же успехом передатчик можно монтировать из пивных бутылок. Генераторный блок погиб — чем я его заменю? От усиления световых частот что осталось? Рожки да ножки… Нечего и думать…

— Думать все-таки надо… — сказал Сенцов. — Передатчик — это главное… Другого способа сообщить на Землю у нас нет и быть не может. Конечно, на спутнике наверняка есть какие-то устройства связи. Но как отличить их? Как понять — передатчик это или какой-нибудь агрегат для чистки сапог?

Азаров снова повернулся лицом к стене.

— На это надежды нет… — буркнул он. — Мы можем надеяться только на свои детали. А у нас их не хватает, и взять их неоткуда.

Оба умолкли, каждый мучительно, до боли в голове думал: где искать выход? Потом Азаров прерывисто вздохнул.

— Да, знать бы на Земле, что такое случится — всю ракету набил бы запасными частями… Жаль, что в другой рейс уже идти не придется.

— Ну, это ты оставь. Все мы хотим еще летать. Погибать никто не собирается… Вот поэтому-то и нужен передатчик.

— Мы все сделали… — пробормотал Азаров. — Теперь осталось только с честью закончить… Передатчик? На передатчике мы на Землю не улетим.

— Ну, правильно, ну, согласен, — сказал Сенцов. — Положение действительно гнусное, это все знают. А ты ждал лавров? Ты же космопроходец. Космонавт! «Космонавты побеждают и без кораблей». Зря мы, что ли, так говорим? Да ты послушай. Погибнуть здесь мы никак не можем… (Азаров пошевелился, искоса взглянул на Сенцова.) Очень просто. Ну, предположим самое худшее. Мы действительно не сумеем использовать эту ракету. Ну и что? (Азаров часто заморгал, затем посмотрел на Сенцова уже прямо.) Будем ждать здесь. Кислорода, воды хватит надолго. Продуктов — на год. На худой конец, наладим регенерацию…

— И что же — до конца жизни? — хрипло спросил Азаров. Сенцов пожал плечами, усмехнулся.

— А сколько ты еще рассчитывал прожить?

Азаров поморгал, нетвердо ответил:

— Ну — лет семьдесят…

— Допустим. Так почему нельзя жить здесь? Образуем, так сказать, филиал человечества… Да ведь нам здесь век доживать не придется! Хотя это уже зависит от тебя…