Жизнеописание Петра Степановича К. - Анатолий Вишневский

Петру Степановичу было не совсем ясно, но он ожидал, что брат, как обычно, даст более пространные разъяснения, он всегда считал своим долгом пропагандировать политику партии. Странно, на этот раз пропаганды не последовало. У Петра Степановича даже закралось подозрение, что Василий Степанович сам испытывает затруднения с объяснением происходящего. А его усталый, прямо-таки угрюмый вид не располагал к расспросам.

На другой день Петр Степанович, смешавшись с толпой, ожидавшей высокого гостя, стоял примерно в том месте, где вчера наблюдал работу милиции. Но сейчас никаких неприятных картин Петр Степанович не заметил. Люди, одетые более или менее по-праздничному, в светлых рубашках, – как-никак выходной, спокойно ждали, переговариваясь между собой. Высказывалось мнение, что, дескать, после этого визита Европа подбросит нам немного харчей. Правда, какая-то пожилая женщина поблизости сказала, что для этого Эррио надо было бы повезти на Рыбный базар или на Основянский, где он бы мог увидеть трупы опухших от голода, но ее никто не поддержал. Особого воодушевления, когда проезжал лимузин, не было, люди глядели молча, а когда он проехал, спокойно разошлись.

XV

Все этом мы знаем со слов, Петр Степанович кое-кому рассказывал о своих впечатлениях, но никаких письменных свидетельств не оставил. Поэтому и мы эту тему не развиваем, а возвращаемся к благополучному периоду жизни Петра Степановича года три спустя после памятного визита проницательного француза, лично убедившегося в том, что Украина – это прекрасно возделанный плодоносящий сад. Петр Степанович уже полтора года работает на одном месте, 12 февраля ему стукнуло в аккурат 40 годочков.

Хотите знать, как он теперь выглядит?

«У таких людей, как я, – описывает себя Петр Степанович, – органы внутренней секреции неисправны, печень плохо работает, сердце – с перебоями, в почках – камни, желудок не варит, дает себя чувствовать геморрой. Внешнее оформление тоже неважное: под глазами мешки, глаза жаднючие, брови растрепаны, на макушке – лысина (скорее, на лишай походит, чем на лысину), уши заросли пушком, шея покрыта ромбическими морщинами, на щеках и на носе – синие жилочки. Иногда посмотришь в зеркало… хочется плюнуть самому себе в рожу! Отвратительная рожа!»

Так рожа – что! Вы загляните в трудовую книжку Петра Степановича. Положенного для обыкновенного трудящегося количества страничек в ней не хватило, в середину вшито несколько посторонних листков. Но главное – не форма, а содержание. Петр Степанович чувствует себя неловко, когда с этой трудовой книжкой знакомятся в его присутствии, а ведь ее, наверно, изучают и когда он отсутствует.

Записи там, примерно, такие. С левой стороны: «Принять на работу согласно приказа за № 172 от такого-то числа». С правой стороны: «Уволен за срыв и саботирование мероприятий соввласти, согласно приказа за № 4 от такого-то числа». А ниже еще есть запись: «Согласно отмены приказа за № 4 от такого-то числа, считать уволенным как не оправдавшим себя на работе». Это характеристика службы Петра Степановича только на одной из должностей.

Дальше можно читать такие записи: на левой стороне «Принят на должность согласно приказа № 79», с правой стороны размашистым почерком: «Согласно приказа за № 187 снят с работы по подозрению во вредительских актах». А ниже приписка: «Согласно постановлению нарсуда вышеуказанная формулировка причин снятия с работы отменяется и заменяется такой формулировкой: вследствие недоказанности актов вредительства, трестом переводится на другое предприятие».

Еще есть такая запись: «Согласно постановлению комиссии по чистке соваппарата и согласно приказа за № 49, снят с работы как вычищенный по 2-й категории». Ниже пояснение: «Согласно постановления ОБКК-РКИ от такого-то числа, протокол комиссии по чистке от такого-то числа отменяется, и гражданин К. должен быть использован по специальности».

В начале служебной карьеры Петра Степановича, когда еще не вшивали дополнительных листков в трудовой список, но уже было записей штуки четыре, он считал, что с течением времени его трудовой список выправится. Он надеялся, что какая-нибудь шестая запись будет сформулирована хотя бы так: «Согласно приказу за номером таким-то, освобожден от должности по собственному желанию». И чтобы времени пребывания на одном предприятии до этой записи набралось хотя бы года три. Однако так почему-то не получалось.

Конечно, особенно тщательно изучали трудовую книжку Петра Степановича завкадрами. Петр Степанович давно уже заметил, что если он заходил в кадры даже с пустячным заявлением, там всегда он встречал самый внимательный прием. И конечно, завкадрами обычно удивлялись трудовой книжке Петра Степановича: как это он с такой книжкой – и еще на свободе?

Петр Степанович и сам этому удивлялся. Давно уже арестован Иван Григорьевич Жгутик – как украинский националист и разоблаченный петлюровец. Арестован, разумеется, латыш Краулевич – как литовский шпион (да и есть ли какая-то разница между Литвой и Латвией?). Арестован даже т. Шатунов, но он, по крайней мере, арестован за дело: в двадцать третьем, кажется, году, будучи в Харькове по служебной надобности, ходил слушать выступавшего там т. Троцкого. И, вернувшись, еще всем рассказывал, видимо, не предвидя дальнейшего развития событий: «Какой оратор, какой оратор!.. Лучше Ленина!». Все арестованы, а он, Петр Степанович, еще на свободе. Видно, родился в рубашке!

Но, конечно, кое-какие неприятности были и у Петра Степановича. По его вине, разумеется.

Он и всегда-то недолюбливал начальство, а после всяких своих служебных историй так его невзлюбил, что сам стал задавать себе вопрос: не анархист ли он, Петр Степанович? Иногда даже приходила и такая мысль: «А не специализироваться ли по радио, чтобы уехать радистом, скажем, на остров Визе?» Вот где можно было бы прослужить лет десять подряд. Здесь же, на большой земле, очень много развелось начальства, много бюрократических рогаток, неудобств, всяких правил и инструкций.

Да что там говорить, даже официантка в столовой – и та корчит начальство. Люди в столовой напоминали Петру Степановичу лошадей в конюшне перед задачей им корма. Конюх, не спеша, понес вон той пегой, и пегашка с довольным выражением набрасывается на овес, ей плевать на соседнего мерина, что так глупо провожает глазами конюха в ожидании свой порции. Петру Степановичу всегда кажется, что официантка-конюх его игнорирует: прежде подходит к лошадкам, что позже заняли место. Ему обидно, что какая-то там официантка, получающая в месяц заработка каких-нибудь 75 рублей, а корчит из себя…

– Подойдете ли вы, наконец, когда-нибудь ко мне? – желчно, но сугубо сдержанно спрашивает он.