Взгляд - Адин Штайнзальц

Несколько слов о сексуальности человека, фундаменте классического психоанализа. По моему мнению, все, связанное с ней, в большей степени относится к морали и культуре и в меньшей — к психологии.

Принято считать (с моей точки зрения — ошибочно), что сексуальность — проявление власти животных инстинктов над личностью. Но именно в сексуальной сфере люди относительно независимы, в то время как животные вступают в половой контакт в определенные, циклически повторяющиеся периоды, когда их поведение предопределено и никакая дрессировка тут не поможет. Человек же готов к интимной связи в любое время и не ограничен в этом естественными рамками. Кстати, он не скован ими и в некоторых иных своих страстях — например в желании обладать или доминировать.

В этих вопросах, как и в сфере сексуальности, общество, культура, религия берутся обуздать склонности индивидуума, не имеющие внутреннего механизма самоограничения или естественных границ. Именно на стыке неограниченного желания личности и границ, установленных социумом, рождается немало конфликтов и стрессов.

В старые добрые времена некоторые конфессии, особенно на Востоке, предлагали радикальное решение проблемы сексуальности: многие их адепты, включая и некоторых отцов христианской церкви, просто кастрировали себя. Этот способ трудно отнести к области психологии, но я подозреваю, что он вполне эффективен. В Африке и мусульманском мире есть не менее интересный способ обуздания женской сексуальности, но, к счастью, на Западе и в России он мало распространен.

Отношение иудаизма к контролю над сексуальностью неоднозначно, он предлагает целый ряд подходов и решений. В частности, литература движения Мусар (Этика), созданная в России и сопредельных странах в последние века, много и интересно говорит о репрессии и сублимации. Хотя эти способы несравненно элегантней, чем кастрация, врач не может прописать пациенту сублимацию с той легкостью, с которой он назначает ему принимать по две таблетки аспирина три раза в день.

Проблема проблем, как в психологии, так и в иудаизме, состоит в том, что для универсальных недугов есть только индивидуальные лекарства.

О порнографии

Много копий сломано в дискуссиях правоведов, теологов и деятелей культуры при определении термина порнография и установлении юридических и моральных рамок этого явления. Можно ли вообще дать такое определение, которое было бы исчерпывающим, универсальным и не менялось со временем? Лично я в этом очень сомневаюсь. Тем не менее, чтобы не быть голословными и сознавая, что проблема действительно существует, мы просто обязаны подыскать хоть какое-нибудь непротиворечивое внутренне определение, пригодное для использования в юридической практике и приемлемое для общественного мнения.

Предлагаю следующее определение этого термина: порнография — это демонстрация сексуальных отношений (в литературе, кинематографе, фотоискусстве и т. д. — способ показа значения не имеет) в их наиболее откровенных, физиологических аспектах, не преследующая при этом научных целей, в форме, противоречащей принятым в данном обществе моральным нормам. Для нее характерны крайняя натуралистичность, использование грязных слов, а также предельно детализированный показ половых связей, в том числе извращенных.

Как и любое подобное ему, это определение отнюдь не претендует на исчерпывающую универсальность и применимо далеко не в каждом случае. Вне всяких сомнений, понятия о нормах, принятых в обществе, грязных словах непрестанно подвергаются коррекции в зависимости от культурно-исторических условий: каждая эпоха, каждый народ дает этим явлениям свою дефиницию. Но это несомненное обстоятельство вовсе не означает, что проблемой ущерба, причиняемого обществу порнографией, заниматься бессмысленно и что процесс ее распространения необратим. Тот, кто высказывается в подобном духе, не только заблуждается сам, но и вводит в заблуждение других.

Несмотря на цивилизационные, национальные и культурные различия, все страны и народы выработали сходные по подходу оценочные критерии. Каждое общество дает свое определение порнографии и по мере возможности пытается ограничить ее распространение. В этом отношении нет разницы между пуританством общины квакеров и нравами племен Полинезии. В каждом из этих столь различных сообществ присутствует понятие границы пристойного, того рубежа, который нельзя преступить.

Уже английский писатель Д.-Г. Лоренс (1885–1930) отмечал, что современники Аристофана не усматривали в столь шокировавших многие последующие поколения откровенных сценах из произведений отца комедии с описаниями пикантных подробностей ничего неприличного, поскольку те вполне соответствовали художественным и моральным критериям античности. Это, конечно же, вовсе не означает, что в другие времена или в иных странах следует прибегать к лексикону или арсеналу образов классика, ведь каждое общество устанавливает свои стандарты, сложившиеся под влиянием социальных и исторических условий, моральных и религиозных норм, присущих ему. Однако наличие подобных литературных и художественных явлений вовсе не оправдывает защитников порнографии и не легитимизирует ее, а ссылка на них для оправдания нынешнего состояния дел в этой области невольно напоминает логику Королевы из Алисы Кэррола: Разве это холм? Видала я такие холмы, рядом с которыми этот — просто равнина! Но при любом соотношении величин холм останется холмом, так и не став равниной.

Тем не менее, в современном мире сохраняется и наращивает силы стойкая тенденция легитимизировать порнографию, придать ей официальный статус. Сегодня поборники либерализма отстаивают право не только демонстрировать телеса на театральной сцене или на телеэкране, прикрываясь личиной псевдоискусства, но и предъявлять наготу публике на улице как нечто само собой разумеющееся и естественное. Ошибочно полагать, что пропагандируемая ими вседозволенность на самом деле имеет какое-либо отношение к либерализму и прогрессу, свидетельствует о широте взглядов или содействует избавлению индивидуума от комплексов. Частичное или полное снятие ограничений на порнографию — не новое явление в человеческой истории, в Лету канули уже несколько подобных цивилизаций, однако во все времена такой подход являлся характерным симптомом культурного декаданса. Вырождение человеческого рода, утратившего веру в собственные ценности, потерявшего способность творчески переосмысливать мир, наряду с прочими признаками упадка, всегда сопровождалось обостренным интересом к всевозможным перверсиям. Закат великого Рима, например, происходил на фоне повальной деморализации и безудержного разгула порнографии, и неудивительно, что языческий Рим уступил место несравненно более сдержанной и даже пуританской христианской культуре.

Широкое распространение порнографии в наши дни — это предупреждение (впрочем, не единственное, да и не самое строгое) о том, что надвигается закат культуры и цивилизации (отнюдь не технологии!). О каком прогрессе искусства, о каком ренессансе духа может идти речь в этой связи? Вынужден кое-кого огорчить: у этого направления развития общества нет будущего. У нас в Израиле, например, в этой области общественного бытия, как, впрочем, и во многих других, у значительной части населения бытует неуемная тяга к нравам языческих времен, стремление быть как все народы, слиться в одну обезличенную, вненациональную массу. В определенных социальных группах стремительно нарастает, принимая зачастую крайние формы, самоубийственная жажда распада, мазохистское стремление к вырождению; но все это преподносится нашей молодежи как современность, как образец для подражания.

Однако, несмотря на то, что порнография в целом — порочное явление, это отнюдь не означает, что ее непременно надо запретить. Ведь сегодня на рынке — изобилие всех видов низкопробной литературы, тем не менее пошлость и безвкусица еще не являются достаточным основанием для того, чтобы наложить на нее юридические ограничения. И впрямь: кто способен установить однозначный критерий? Защитники порнографии говорят обычно о том, что лишь спрос на нее порождает подобное предложение, что люди проявляют к этой теме повышенный интерес, обмениваются мнениями, взглядами, снимают сексуальное напряжение, и поэтому запрещать ее публичное распространение было бы ханжеством. Однако они не принимают в расчет один немаловажный фактор, подменяя при этом истинные причинно-следственные связи. Само наличие порнографии и ее доступность являются провоцирующим фактором, лишним поводом для обсуждения тем, относящихся к области интимной жизни, неминуемо порождая и стимулируя всплеск общественного интереса к ней.

Все знают, что никто, никогда, ни в одной из областей своего внутреннего мира не раскрывается полностью для публичной демонстрации. Подобно этому в каждом обществе существуют темы, не подлежащие широкому обсуждению, и уж тем более — с привлечением иллюстративных материалов. Отклонения от этой нормы поведения как у индивида, так и у группы людей являются аномалией, как правило, не приобретающей массового характера. Разумеется, число тех, чьи склонности и комплексы, отклонившись от нормы, тем не менее, никогда не выходят за рамки фантазий и ночных кошмаров, значительно превышает число преступивших рамки принятого в данном обществе на словах, и тем более на деле. Именно для этой категории порнография как социальное явление представляет особую опасность. Когда интимная жизнь перестает быть таковой, становясь предметом обсуждения и демонстрации, те, кто продолжал бы оставаться в рамках нормы, теряют равновесие и совершают такие шаги, о которых они и не помыслили бы, если бы не этот подвернувшийся повод.