Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж Фрекем

«Душа широких масс принимает лишь того, кто обладает силой и стойкостью. Она подобна женщине: абстрактные доводы слабо влияют на ее чувства, скорее ей свойственно смутно сознаваемое стремление к силе, дополняющей ее собственное существо. Она скорее подчинится сильному мужчине, чем поработит слабого. Точно так же народные массы предпочитают диктатора просителю. Бескомпромиссное учение придает им уверенность, тогда как учение, дающее свободу выбора, пугает их. Они слабо понимают, как делать этот выбор, и чувствуют, что их бросили на произвол судьбы… Едва ли они отдают себе отчет в том, что над их свободой бессовестно надругались, – они даже не подозревают, что вся доктрина в сущности ложна. Они видят лишь беспощадную жестокость, силу ее решительных заявлений и подчиняются им безусловно»297.

В «Майн Кампф» особенно поражает неприкрытое презрение, с которым Гитлер пишет о «массах». А ведь они были его аудиторией – германским народом. Быть может, именно поэтому позднее он сожалел о том, что написал эту книгу – ведь множество страниц свидетельствуют о том, что вождь германского народа, их почитаемый фюрер, не колеблясь, использует их в своих целях – что он и намеревался сделать. Впрочем, он мог бы и не беспокоиться – та атмосфера, которую он создавал на митингах и собраниях, а впоследствии и в масштабе всей страны – вся Германия стала его театром и аудиторией – исключала использование разума. Гитлер мог свободно писать о «миллионах немецких глупцов», «тупоголовом большинстве», «нерешительной толпе человеческих детенышей», о «их немощной способности к пониманию и быстроте, с которой они обо всем забывают», – они все равно неистово аплодировали ему. Это доказывает, что он верно понял суть массовой психологии – неважно, почерпнул ли он эти знания из работ Гюстава Лебона или Жоржа Сореля, у Эккарта, из «Протоколов сионских мудрецов» или же дошел до всего собственной интуицией и опытом. Гитлер, человек театра, был гениальным знатоком массовой психологии, что сделало его гениальным пропагандистом. И то, что своим главным помощником в этой сфере он выбрал Йозефа Геббельса, еще раз доказывает верность его чутья.

Теперь мы оказываемся в самом сердце германской трагедии. Целью Гитлера было не просто господство над массами: с самого начала он стремился использовать их. «Готовность жертвовать своим личным трудом и, при необходимости, даже собственной жизнью ради других, обнаруживается в арийской расе в наиболее развитой форме. Величие арийца основывается не столько на силе его интеллекта, сколько на его готовности посвятить все свои способности служению обществу. Здесь инстинкт самосохранения проявляется в благороднейшей форме: ариец с готовностью подчиняет свое собственное эго служению общему благу и, если необходимо, жертвует ради общества всем, даже своей жизнью»298. Нацизм противостоял Просвещению, он также был противником всех форм индивидуализма. Всеобщая унификация Германии, лес застывших вытянутых рук, щелкание каблуков, нескончаемые волны выкриков Sieg Heil! – все это было недвусмысленным предостережением, к которому не прислушались. Центнер пишет: «Гитлер стремился достичь внутреннего единства нации, спаять ее в жестко организованную марширующую колонну, готовую жертвовать собой и в любое время исполнить любой приказ национал-социалистического руководства»299. Гитлер сравнивал объединенные массы с мечом, со своим оружием для ведения войны. «Война и разрушение необходимы для восстановления неустойчивого равновесия этого мира – в этом заключалась и мораль, и метафизика его политики» (Фест300). Он формулировал эти цели достаточно открыто: «Выковать этот меч – задача внутриполитического руководства. Обеспечить этому процессу безопасность, а также найти союзников в битве – задача внешней политики»301.

«Можно серьезно усомниться в том, что Гитлер любил немцев», – размышляет Эберхард Йекель302. «Я знаю, что должен быть строгим воспитателем. Прежде всего мне нужно создать Народ (Volk), лишь затем я смогу думать о решении проблем, с которыми мы, как нация, сталкиваемся в настоящее время», – говорил Гитлер Раушнингу. «Нам нужно подготовиться к тяжелейшей борьбе, которая когда-либо выпадала на долю какого-либо народа. Лишь пройдя через это испытание, мы сможем подготовиться к власти над миром, к которой мы призваны. Мой долг будет состоять в том, чтобы вести эту войну, невзирая на потери. Жертвы будут чудовищными. Мы все знаем, что значит тотальная война… Города превратятся в руины, величественные здания исчезнут навсегда. На этот раз наша святая земля тоже попадет под удар. Но я не боюсь этого. Мы будем стоять непоколебимо и сражаться до конца. И Германия, которая встанет из этих руин, затмит красотой и величием любую страну мира»303.

Гитлер описывает в «Майн Кампф» свои первые контакты с DAP в сентябре 1919 года. Он пишет здесь, что после долгих размышлений он пришел к выводу, что «необходимо провозгласить новую идеологию, а не новый политический лозунг»304. То, что он размышлял об этом не в одиночку, уже было показано выше. Стоит все же напомнить о том поразительном обстоятельстве, что он вступил в кружок Харрера и Дрекслера, уже располагая идеологией, готовой к практическому применению. Он «хотел основать [собственную] партию», для чего и собирался использовать незначительную DAP.

В 1924 году, когда Гитлер в ландсбергской тюрьме писал первую часть «Майн Кампф», его мечты и прозрения стали уже гораздо яснее. Да, первые шаги Гитлера казались скромными, а возможность того, что его замыслы осуществятся, – ничтожной. Так казалось большинству сторонних наблюдателей, но не самому Адольфу Гитлеру. В ходе ландсбергского уединения Гитлер вновь обрел несокрушимую уверенность в своем призвании и убежденность в том, что ему удастся выполнить свою миссию. Благоразумие и осмотрительность все еще удерживали его от провозглашения себя фюрером германской нации, но на страницах «Майн Кампф» он не оставляет никаких сомнений в том, кто является этим фюрером, хотя и не называет себя прямо.

«Чувствуете ли вы, что Провидение призвало вас возвестить миру истину? Если так, тогда идите и возвестите ее, – писал Гитлер. – Но вы должны иметь смелость делать это напрямую, а не использовать в качестве своего рупора какую-либо политическую партию – иначе вы не исполните своего призвания. [“Использование политической партии” здесь означает использование устоявшейся партии с готовой программой при неспособности провозгласить свою собственную.] На место того, что существует, но является бесполезным, поместите что-то лучшее, что будет работать для будущего». «Из армии миллионов, ощущающих истину этих [фолькистских, националистских и антисемитских] идей, даже до какой-то степени понимающих их, должен выступить один человек. Этот человек должен обладать даром излагать общие идеи в ясных и точных формулировках. Из множества расплывчатых идей, смутно вырисовывающихся в умах толпы, он должен выковать принципы, которые будут четкими и непоколебимыми, как гранит. Он должен провозгласить эти принципы единственно верными. Он должен сражаться за них до тех пор, пока из мутных вод бессвязных идей не поднимется твердая скала общей веры. Эти действия оправданы их необходимостью; этого человека оправдает его успех». Нет никаких сомнений в том, кого именно имеет здесь в виду автор. «Выдающегося гения нельзя судить по общей мерке»305.

Гитлер считал, что сам он – мыслитель, человек идей и одновременно практик, воплощающий их в жизнь: «Когда в одном человеке объединяются способности теоретика, организатора и вождя – это редчайшее явление на земле. Именно это сочетание качеств рождает великого человека». «В истории человечества лишь изредка случалось так, что в одном лице сочетался политик-практик и политик-философ. Чем теснее это соединение, тем серьезнее препятствия, с которыми придется столкнуться в своей деятельности этому политику. Такой человек не будет трудиться для достижения целей, понятных любому обывателю. Нет, он стремится к тому, что понятно лишь немногим избранным. Его жизнь раздираема любовью и ненавистью. С одной стороны – нападки современников, которые не понимают этого человека, с другой – признание со стороны потомков, ради которых он трудится… Величайшими героями истории являются те, кто сражаются за свои идеи и идеалы, несмотря на то, что не получают никакого признания от современников. Это люди, памятник которым будет воздвигнут в сердцах будущих поколений»306. Гитлер уже строил себе мавзолей и готовился занять место в Валгалле среди великих героев.

«Совершенно очевидно одно: наш мир стоит на пороге великой революции», – заявляет он307. Согласно Йекелю, «Гитлер считал самого себя пророком нового мировоззрения»308. Фактически это верно, но, по-видимому, сказано слишком мягко. Как бы то ни было, Гитлер постоянно сам повторяет в своей книге, что стоит за «новую великую идею», «небывалую идею, в которую должны поверить массы». «Политическим партиям свойственно идти на компромиссы, но идеология не занимается соглашательством. Политическая партия склонна корректировать свою доктрину, чтобы иметь возможность противостоять соответствующим доктринам ее оппонентов, идеология же провозглашает свою собственную непогрешимость. Программа обычной политической партии – это всего лишь рецепт того, как состряпать благоприятные результаты из следующих всеобщих выборов. Новая идеология – это объявление войны существующему порядку вещей. Это война против существующей идеологии»309. Иными словами, Гитлер нес этому миру новую идеологию или Weltanschauung (мировоззрение). Эта идеология «чиста и абсолютно истинна» – это новое кредо, новое евангелие, новая вера.