Классно быть Богом (Good to Be God) - Фишер Тибор

– Нет, ты не выстрелишь.

Он едва не оказался прав. Я трижды промазал. Я хотел выстрелить ему в ногу, по пальцам. Так, чтобы было больно, но при этом он бы точно не умер от потери крови. Пришлось приказать Гамею с Мускатом, чтобы они сели на него сверху. Ну, чтобы он прекратил извиваться, и я мог спокойно прострелить ему ногу. Через ботинок.

Удивительно то, что Космо действительно удивился, что я все-таки выстрелил.

– Зачем ты выстрелил? Почему? – воет он, морщась от боли.

Когда мы уезжаем, я испытываю самые противоречивые чувства. Отчасти я очень доволен собой, что, как оказалось, я все же способен на какие-то решительные действия. Отчасти мне грустно, что мы живем в мире, где все решает оружие. Мы бросили Космо, что называется, посреди чистого поля, в дремучей глуши, что в качестве карательной санкции может выйти даже посерьезней, чем легкое огнестрельное ранение. Интересно, что он теперь будет делать? Подожмет хвост и потихоньку уедет из города или взбесится, раздобудет себе автомат и придет ко мне мстить? В принципе, он на такое способен. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Миль через пять у нас глохнет мотор. Вырубилось электричество. Спустя два часа мы по-прежнему торчим на пустынном шоссе рядом с мертвой машиной, а механики из автосервиса звонят нам каждые пятнадцать минут и сообщают, что не могут нас найти. Сам я не разбираюсь в устройстве автомобиля. Знаю лишь самые очевидные, общеизвестные вещи, которые в данном случае не спасают. Мускат и Гамей знают не больше меня. Мы стоим, тупо смотрим на двигатель, потому что обычно так делают все, кто столкнулся с проблемой неисправного оборудования, которое категорически не работает, а как его починить, ты не знаешь. И вот ты стоишь с мужественно-суровым видом и задумчиво смотришь на неработающую железяку, делая вид, что обдумываешь всевозможные решения этой проблемы, а на самом-то деле ты просто ждешь, когда приедет ремонтная бригада. Никому неприятно чувствовать себя неумелым тупицей. Это неслабая пощечина нашей суровой мужественности, и поэтому мы старательно изображаем умное лицо. Пресловутую хорошую мину при плохой игре.

Мимо проезжает автобус, как раз в сторону Майами. Он едет быстро, но я все-таки успеваю разглядеть в окне Космо. Неприятный момент. Если бы у меня было, куда и к чему возвращаться, я бы, наверное, бросил все и вернулся. Вот прямо сейчас.

Нам самим удается уехать лишь через два часа после прибытия ремонтной бригады. Я с трудом перебарываю искушение пристрелить механиков. Это было бы вполне справедливо. И наверняка помогло бы существенно повысить качество сервиса – ведь они там обращают внимание на отзывы потребителей. Меня держит только одно: если я их пристрелю, это вряд ли будет способствовать моему обожествлению. Иди прямиком к своей цели, малыш. Не давай сбить себя с намеченного пути.

Я добираюсь до дома уже ближе к ночи. Захожу в кухню, чтобы чего-нибудь съесть, и наблюдаю такую картину: один из строителей, кажется, плотник, сидит в нашей кухне в компании с полуголой прелестницей, смотрит телик и пьет пиво, которое вновь подозрительно напоминает пиво из холодильника Сиксто. Плотник явно не рад моему появлению. Он делает вид, что забыл инструмент, и поспешно уходит вместе со смущенной красоткой. У Сиксто остались еще две-три свободные комнаты, без жильцов, и плотник, видимо, проворачивал нехитрую операцию под кодовым названием “пойдем, я тебе покажу, какой у меня замечательным дом”. Меня бесит, что этот умник, который даже здесь не живет, изображает из себя крутого домовладельца. Ну, ничего. С этим я разберусь.

Пытаюсь придумать, какое бы сотворить чудо. Хождение по воде отвергаю сразу: слишком сложно и как-то избито. Как представление, конечно, эффектно, но что в этом толку? Исцеление безнадежных больных, возвращение зрения слепым, воскрешение мертвых – вот чудеса, которые не останутся незамеченными. Вот услуги, которые действительно востребованы населением.

Иду на кухню, чтобы приготовить себе святой завтрак. Гулин стоит на шатающейся табуретке и пытается поменять лампу дневного света под потолком. Я предлагаю помочь, потому что именно так и должны поступать вежливые, обходительные мужчины, а еще потому, что, проработав пятнадцать лет в осветительном бизнесе, я научился хотя бы менять люминесцентные лампы.

Как выясняется, там какие-то хитрые крепления, с которыми я не могу разобраться. Так что я рад, что мне хватило ума промолчать о своем пятнадцатилетнем стаже в осветительном бизнесе.

Мы с Гулин пьем чай и рассказываем друг другу о себе (я продавал электрические приборы). Она из Турции. Работала в школе учительницей младших классов. А потом, десять лет назад, решила переселиться в Лос-Анджелес. Без разрешения на работу, без работы, без связей, без друзей, с тремя сотнями долларов в кармане и примерно таким же запасом английских слов. Те, кто знают Лос-Анджелес, должны понимать, что этой женщине надо поставить памятник. Гулин рассказывает мне о людях, у которых она работала няней. Присматривала за детьми. Это были богатые и знаменитые люди – и все, как один, неприятные. Потом Гулин вышла замуж. За турка.

– Мы поехали в Лас-Вегас, в свадебное путешествие. Свадебное путешествие – это была замечательная идея. А замужество – как-то не очень.

Ее муж работал охранником. Об охранниках говорят всякое, но никогда не говорят хорошо.

– Вы развелись?

– Я не могу развестись.

Гулин объясняет, что ей пришлось просто исчезнуть, бежать из Лос-Анджелеса, потому что иначе муж бы точно ее убил. В устах многих женщин это звучало бы неубедительно, но я сразу верю Гулин. Вполне очевидно, что молодая особа, сумевшая самостоятельно выжить в Лос-Анджелесе, не относится к тому истеричному типу женщин, которые склонны к преувеличениям и безо всякой причины впадают в панику.

– Он несчастный человек. Он никогда бы не смог смириться с тем, что я от него ушла.

Я понимаю.

Ее муж – это я. Я это знаю. Ты приезжаешь в Америку, работаешь до посинения, годами питаешься макаронами, обжаренными с тертым сыром, и консервированным шпинатом, но вместо того, чтобы добиться успехов хотя бы на уровне своих односельчан, тоже уехавших жить в Америку – например, стать большим человеком, как двоюродный братец Мехмет, – ты сидишь на паршивой работе без каких бы то ни было перспектив и зарабатываешь гроши, которых едва хватает на гамбургеры, на кино по воскресеньям и на поездку домой раз в два года, хотя ты все равно никуда не ездишь, потому что тебе стыдно перед родней за свою полную несостоятельность. Единственный плюс – это твоя жена, которая давно тебе осточертела, но она все-таки остается твоей женой. Когда ты понимаешь, что жизнь, по сути, закончилась, и ничего интересного уже не будет, никаких достижений и радостей, у тебя есть три варианта, как с этим справляться: можно сдаться и искать утешения в телевизоре и крепких спиртных напитках, можно плюнуть на все и пуститься в безумную авантюру (как сделал я), а можно озлобиться на весь свет и заставить других платить за твое собственное бессилие.

Уже не в первый раз я отмечаю, что женщины крепче мужчин. Если у них что-то не получается или получается не совсем так, как им хочется, они знают, как с этим бороться. И умеют бороться. А мужчины по большей части не знают и не умеют. Решение Гулин: просто исчезнуть, – было самым практичным и самым мудрым. И единственно правильным. Обратиться в полицию? Он вам угрожал? Нет. Он вас бьет? Нет. Он хоть раз бросился на человека в ярости? Нет. Почему вы решили, что он вас убьет? Потому что я его знаю. В полиции почешутся только тогда, когда ее мозги разлетятся по комнате.

Гулин – высокая, широкоплечая. Крепкого телосложения. Что называется, мощная женщина. Настолько мощная, что я даже не знаю, как с такой заниматься сексом. Мне представляется что-то яростное, жесткое, в положении “раком”. Но это именно что умозрительные, теоретические рассуждения, по-скольку святость действительно входит в привычку. Я потихонечку воспаряю в небесные выси, освобождаясь от земных материй и рабской зависимости от порывов собственного члена.