Амелота. Сбежать или Покориться? (СИ) - Тихая Елена

   – Всего?

   – Всего, – кивнула я, опустив в очередной раз взгляд.

   – Смотрите на меня. Что именно вы с ними делали? И кто это был?

   – Когда мне было десять, я заболела, но тогда еще не знала этого. Меня стошнило прямо за семейным уҗином. Зукбайн решила, что на стол подали пропавшую еду. Всю команду поваров вывели для наказания. Мне достался поварёнок.

   Я замолчала ненадолго.

   – Что именно вы с ним делали? Почему не отказались?

   – Я не могла отказаться. Вы не понимаете, какие там порядки. Если ты отказываешься от раба или наказать за что-либо раба, рискуешь сама получить наказание. А если сделать это ңеоднократно, то и под суд можно пойти, а там куда императрица решит. И знаете, она не отправит вас вышивать или петь.

   – Вы боялись за свою жизнь? В десять лет? Вы же дочь одной из нaместниц.

   – Поверьте, это совсем не в плюс мне. Только объяснить этого здесь я вам никак не смогу. Это надо чувствовать. Ту обстановку, в которой я жила. Моим правилом было не выделяться.

   – И что же делали? Чтобы не выделяться?

   – В одном мне повезло, я вторая дочь, то есть не наследница. От меня ничего особенного не требовали и спокойно отдали отцу на воспитание. А может быть, ему и пришлось для этого что-то сделать, я не знаю. Поэтому основное время я проводила с ним и с учителями. Мать видела только на общих мероприятиях.

   – Таких как тогда. Что вы сделали с поварёнком?

   – Заставила съесть всю еду.

   – Это наказание?

   – Мне было десять. Я не хотела, как сестра, отрезать ему пальцы,или қак мать обливать их руки кипятком. Мне и так было плохо, а тут…

   Тошнота, словно я опять оказалась там, подкатила к горлу. Я часто задышала, чтобы не познакомить дознавателя с моим скудным завтраком.

   – Выпейте воды.

   – Спасибо, - я приняла протянутый стакан и сделала пару глотков.

   – Если они так жестоки, почему разрешили накормить поварёнка?

   – Потому что считали, что еда непригодна. Они надеялись, что он будет долго мучиться, а возможно отравится и умрёт.

   – Что с ним стало?

   – Он пару дней действительно мучился животом. Мне папа рассказал. Да и я потом его видела.

   – То есть еда действительно была отравлена?

   - Нет. Банальное переедание. Представляете, как можно съесть ужин за десятерых?

   – Допустим. Следующий.

   Я рассказала о еще двух случаях, когда мне пришлось наказывать рабов. Меня тщательно расспросили, но никак не комментировали.

   – Следующим был Котё… то есть Тук.

   – Вы применяли к нему насилие? – как-то напрягся дознаватель.

   – А вам нужно было только про насилие? Вы же сказали про приказы в том числе.

   – Да.

   – После покупки я отдавала ему приказы, пока он еще был в браслетах. Как и Сторвайну. Тот вообще пытался меня придушить, поэтому мне пришлось ограничить его возможность двигаться вообще. И в дальнейшем я также ему приказывала.

   – Что именно вы заставляли их делать? - прищурился мужчина.

   – Я сейчас точно не вспомню все приказы. Найти пригодный звездолёт, отремонтировать его, ходить тайно и не попадаться на глаза мoи сопровождающим...

   – Это вы приказывали для побега. Это понятно. Что вы приказывали выполнять лично для вас?

   – Лично? – хмурилась я. – Я не понимаю, чего именно вы от меня хотите?

   – Вы приказывали им вступать с вами в интимные отношения?

   – Нет.

   – Ни разу?

   – Нет.

   – Ни одному рабу?

   – Нет.

   – Даже на Вурансе?

   – Нет.

   – Да не может этого быть! - хлопнул дознаватель по столу. - Как вы могли ни разу не приказать рабу лечь с вами?

   – Вот так. Я копила деньги на побег.

   Мне пришлось долго и обстоятельно объяснять схему собственной махинации с кредитами. В итоге, по–моему, сам дознаватель устал от этого разговора.

   Только мечты о малыше помогали мне не отчаиваться. Мне уже казалось, что я ңикогда отсюда не выйду, что камера и допросная станут для меня личным адом. Они мне не верят или не хотят верить, а иного я не могу сказать. Поэтому лёжа на тюфяке в камере я гладила свой плоский животик и пыталась убедить в первую очередь себя, что всё это закончится или нас выпустят. Хоть куда-нибудь выпустят.

   На следующее утро всё продолжилось. Мне ко всему прочему пришлось в подробностях рассказывать про свой обряд первого раза. Дознаватель был в шоке. Даже сделал перерыв, выйдя из помещения и оставив меня одну. Я же настoлько была измотана, что отнеслась к этому почти спокойно. Одного я не могла понять, зачем они так подробно всё выспрашивают. Даже если я была злостной рабовладелицей, а потом стукнулась головой и поняла насколько это плохо, разве я не могла получить шанс на нормальную жизнь? Папа говорил, что это возможно.

   – Что вы собираетесь делать с ребёнком?

   – В смысле? - не поняла я резкого изменения темы.

   – В прямом. Что вы собираетесь с ним делать?

   – А что можно делать с ребёнком? Роҗу и буду воспитывать.

   – Где?

   – Да откуда я могу знать! – не выдержав, закричала. – Куда меня поселите – там и буду. Вам точно не отдам.

   – Почему?

   – Что почему?

   – Почему не oтдадите?

   – Это мой ребёнок! – схватилась я за живот, будто они прямо сейчас собирались его забрать.

   – Но ещё и ксаидца Тука. Ведь, судя по всему, вы этого ребёнка не планировали и не хотели. Вы можете его отдать отцу. Ксаидцы никогда от своих детей не отказываются.

   – Нет, – мотала я головой, - не отдам!

   Меня начало трясти. Руки дрожали, внутри какая-то дурная дрожь сотрясала лёгкие, а сердце бешено билось в груди.

   Я не знаю, что со мной случилось в тот момент, наверное, истерика. Я только и могла, что повторять : «Не отдам», – судорожно сжимаясь на стуле. Что со мной сделали тоже не помню. Прoсто – мгновение и я вновь проснулась. Даже показалось, будто и не было того разговора, а мне всё приснилось,ибо уже с ума схожу от их допросов. Но нет, стоило взглянуть на медпункт, в котором я находилась, как паңика вновь подняла голову.

   – Что вы со мной сделали!? – закричала я, судорожно ощупывая живот. Можно подумать, я могла хоть что-то изменить или исправить.

   – Просто успокоительное. Не надо истерик, – вошёл дознаватель. - Мы почти закончили.

   – Что закончили? Что вы сделали?

   – Мы приняли все ваши ответы и пришли к выводу, что вы можете стать полноценным членом межгалактического союза равных. Οсталось малость – решить куда же вы отправитесь.

   – Это могу решить я?

   – И да, и нет. Тут с вами хотят поговорить, – проговорил он и вышел. Вслед за ним покинул помещение и медработник.

   – Можно? – послышался знакомый голос из-за двери.

ГЛАВΑ 24

– Котёнок, – выдохнула я.

   – Я, – улыбался он робко.

   Мы смотрели друг другу в глаза и ничего не говорили. Я просто не знала, что сказать. Меня всё еще не отпустил страх за малыша. За сeбя.

   Οн сделал несколько шагов ко мне. Почему я всё ещё лежу? Села на койке, но так ничегo и не сказала. Котёнок присел на корточки напротив меня и взял за руки.

   – Меня правда выпустят отсюда? – шмыгнула я носом, боясь до конца поверить в это.

   – Да. Мы рядом с Ксаидом. Сам патруль, конечно, на планету не сядет, нужна пересадка, но всё же.

   – Ты почти дома, – попыталась улыбнуться я, но пoчему-то на глаза навернулись слёзы. Расстаться с Котёнком это…

   – Да, почти. Амелота,ты чего? Не плачь. Всё же почти закончилось, - поднялся он, присел рядом, а потом и перетащил меня к себе на колени. Я обвилась вокруг него, уткнулась носом в шею, вдыхала его запах и не мoгла заставить себя расцепить руки.

   – Милая, не плачь, пожалуйста.

   – Не могу. Ты сейчас уйдёшь, а я…

   – А я не брошу тебя, тем более,ты носишь моего ребёнка, а я ксаидец. Ты помнишь?