Храм муз словесных - Коломинов Вячеслав Васильевич

Академия организовала и финансировала специальные поездки русских ученых в славянские земли. В 1830 г., как уже было сказано выше, по заданию Академии в Болгарию совершил поездку Венелин, а в 1841 г. была оказана помощь польскому филологу Дубровскому, который благо-дяря этому смог посетить славянские земли Австрии. Субсидировала Академия и поездку по славянским землям Надеждина. После возвращения из ссылки, куда он был отправлен за публикацию «Философических писем» Чаадаева, бывший издатель «Телескопа» в 1838 г. поселился в Одессе. Здесь он принял активное участие в деятельности местного Общества любителей истории и древностей. Особенно интересовало его соотношение русских и других славянских культур, их взаимосвязи, общие истоки. Эти проблемы требовали самого тщательного изучения. Поэтому с ходатайством об оказании помощи ученому в организации поездки по славянским землям обратился в Академию ее член, основатель Одесского общества любителей истории и древностей Княжевич. В ходатайстве подчеркивалось, что история и обычаи славян, особенно южных, имеют много общего с русской культурой. «В их обычаях и преданиях, языке можно отыскать ключ к объяснению многих темных вопросов нашей филологии, грамматики, лексикографии и т. п… Для примера довольно указать на знаменитое, Слово о полку Игореве», драгоценнейший памятник нашей древней поэзии, которого многие неразрешимые места ясны для сербов», — убеждал Академию Княжевич [127, № 45, л. 80].

В свою очередь Надеждин, обращаясь в Российскую Академию за помощью, сообщал, что он с особым вниманием «будет следить и замечать все, что только может иметь отношение к обширным целям… Академии» [там же, л. 93]. По предложению президента Академии, для поездки Надеждину было предоставлено 716 р. серебром. Это путешествие охватило довольно обширную территорию. Надеждин посетил Далмацию, Сербию, Валахию, Венгрию, Молдавию. В этих странствиях его сопровождал Караджич. В представленном в Академию отчете Надеждин писал: «Эти наблюдения довели меня до особенных, совершенно новых заключений, как о месте, которое язык наш занимает в общей системе Славянских языков, так и об особенностях, коими определяется его самостоятельность» [127, № 46, л. 106]. Ученый подчеркивал, что многие его положения о происхождении славян сходятся и со взглядами Шафарика на этот вопрос, что поездка позволила проверить некоторые неясные ранее моменты в развитии истории, этногенезиса славянских народов и что было бы хорошо опубликовать научные результаты командировки, которые он предполагал суммировать в виде исторического и географического комментария к «Слову о полку Игореве». Обращаясь к замечательному памятнику древнерусской литературы, Надеждин пытался выявить его этническую и историко-культурную основу. Он считал, что своими истоками произведение восходит к Галицко-Волынской Руси. Здесь же Надеждин подчеркнул исключительное значение «Слова» не только как памятника русской культуры, но и как одного из стержней общеславянского героического эпоса. Действительно, «Слово о полку Игореве» стало для славянских ученых предметом тщательного исследования. Известно немало переводов этого памятника на польский, чешский, сербский языки, выполненных в 1810 — 1830-е гг. Некоторые из них были присланы в Российскую Академию. Так, в 1820 г. в академической библиотеке появилось исследование польского ученого Раковецкого о «Русской правде». В этом сочинении были и страницы, посвященные «Слову», чешский перевод которого, выполненный в 1821 г. Ганкой, прислал Караджич. В этом же году Академия получила и труд Добров-ского — критический разбор комментариев и перевода на русский язык «Слова», изданный Пожарским.

В свою очередь Российская Академия издавала на русском языке славянские памятники. Например, в «Известиях Российской Академии» за 1820–1821 гг. появились публикации «Краледворской рукописи» и «Суда Любуши». (Позже было доказано, что эти памятники — удачно сочиненная подделка). Сообщалась пространная аннотация исследования Раковецкого о «Русской правде». Так развивались основные направления славянских исследований Российской Академии.

Корреспондентами Академии были не только ученые-славяне. Письма и книги приходили из Франции, Германии, Голландии, Дании, Северной Америки. Одним из первых французских ученых, установивших связь с Российской Академией, стал филолог-любитель Т. де Ла Тур (1743–1800). Жизнь этого человека похожа на легенду. Выходец из старинного бретонского дворянского рода, профессиональный военный, он всей душой принял Великую французскую революцию. Воевал в Савойе, на испанской границе. Отказавшись от генеральского чина, был назначен командующим гренадерским корпусом, который враги прозвали «Адской колопной». Выйдя в 1797 г. в отставку, Т. де Ла Тур вернулся в родную Бретань. И здесь вместе с известным лингвистом Ж. Ле Бригоном продолжил прерванные войной исследования по истории и языку древних кельтов. Но вскоре он опять в рядах армии. Человек исключительной храбрости, Т. де Ла Тур был награжден почетным оружием и званием Первого гренадера Франции. В сражении при Нейбурге (Бавария) он погиб, а впоследствии был похоронен в Национальном Пантеоне.

В своих работах, посвященных изучению древнего населения Бретани — кельтов, Т. де Ла Тур пытался доказать исключительное влияние этого языка на историческое развитие других языков мира. Даже китайский, санскрит и языки индейцев караибов, считал филолог-любитель, произошли от кельтского. Свой труд «Nouvelles recherches sur la langue, I’origine et les antiquites des Bretons» («Исследование о языке, происхождении и древностях бретонцев») (1792) де Ла Тур послал и в Российскую Академию: узнав из газет о работе над словопроизводным словарем в Петербурге, филолог решил, что его исследования окажут помощь в процессе этой работы.

Зарубежных ученых очень интересовали проблемы, которыми занимались в Российской Академии. Поэтому из Петербурга в разные концы света шли журналы и книги, посвященные различным вопросам языкознания и литературоведения. Чаще всего посылались переведенные на немецкий язык «Известия Российской Академии». Основная тема этих статей — этимологические изыскания. Так, в третьем выпуске «Известия…» поместили речь Неедлы, профессора Пражского университета, где он подчеркивал превосходство славянских языков при определении этимологии некоторых сомнительных заимствованных слов. «Известия…» опубликовали также перевод трактата о словопроизводстве члена Французской Академии аббата Морелле. Из публикации читатель мог постигнуть обычные для той поры рассуждения о рождении слова через «внутреннее чувство человека», т. е. звукоподражательно. Методологическое и теоретическое направление всех этих статей должно было показать ученому миру, что в Академии господствуют «разумения отвлеченные о языке».

Необходимо, однако, подчеркнуть, что тематика «Известий Российской Академии» вызывала заметный интерес в среде зарубежных почитателей и последователей старой, «философской» науки о языке. Иногда за границу высылался знаменитый «Словарь Академии Российской». Так, в благодарность за полученный словарь в академическую библиотеку прислал свою «Грамматику русского языка» известный немецкий ученый И. Фатер.

Особую ценность для Академии представляли издания, посвященные прошлому славянских народов. Поэтому с особым интересом на одном из летних заседаний 1835 г. было заслушано письмо, присланное Копенгагенским обществом северных древностей. Общество предприняло издание двух исторических трудов — «Русские древности» и «Американские древности». Комментируя первое издание, датские ученые сообщали, что в книгу вошли мифы, поэтические предания, исторические повествования, относящиеся к связям восточных славян со Скандинавией. Академическое собрание определило — приобрести обе книги. Небольшую, но интересную коллекцию книг прислала в Академию и Нидерландская миссия в России.

Деятельность Российской Академии вызывала большой интерес и в Соединенных Штатах. Тесные отношения установились с Философическим обществом в Филадельфии. Членом-корреспондентом этого общества была избрана Е. Р. Дашкова. А в 1811 г. в Петербург пришло письмо от русского посланника в Вашингтоне А. Я. Дашкова. По просьбе секретаря Философического общества Дж. Вогана, Дашков переслал в Российскую Академию труды этого общества и предлагал посредничество в установлении связей с американскими учеными. В 1829 г. корреспондентом Академии стал другой член этого общества, известный историк и лингвист П. Дюпонсо, которого интересовали исследования русских лингвистов, особенно «Сравнительный словарь всех языков и наречий» Палласа. В Петербурге Дюпонсо поддерживал также тесные научные связи с известным русским историком и филологом Ф. П. Аделунгом. На рубеже 1810—1820-х гг. Аделунг пытался переработать сравнительный словарь Палласа. Для этой цели он продолжил предпринятый еще в 1770—1780-х гг. библиотекарем Петербургской Академии наук И.-Ф. Бакмейстером сбор лингвистического материала. В короткий срок коллекция стала уникальной. Пополнил это редкое собрание целым рядом интереснейших материалов по американским языкам и Дюпонсо. Позднее, в 1830-е гг. коллекция Аделунга была использована при составлении «Сравнительного 200-язычного словаря». В 1839 г. словарь Шишкова был отослан в Америку.