Сказки странствий - Елена Черкашина

особое мужество, непривычную торжественность, будто даже сама смерть представлялась ему чем-то большим и важным. Едва успел так подумать, как встретил резкий, пронзительный взгляд Вожака. «Что ты знаешь о смерти? – спросил он. – Не она ли – величайшая жизнь?» Проворный почувствовал, как боль тисками сжала сердце. «Ты должен быть мужественным, – негромко добавил друг, – потому что никто, кроме тебя, не займёт мое место».

…Стая уходила от запаха дальними, окольными путями. Людей было много, омерзительный вкус ненависти вызывал тошноту, распространялся с молниеносной быстротой и тревожил, будил спящий лес. Уже встрепенулись обеспокоенные звери, не ведая, где укрыться, уже раскололась хрупкая тишина, и волшебство спящих сосен рассыпалось осколками разбитого хрусталя.

Вожак вёл за собой самых бесстрашных: отвлечь внимание людей, отвести их в сторону, спасти лес и стаю от безумия ненависти и дать ей пролиться, иначе, понимал он, она разрушит всё вокруг, погубит жизнь того мира, который он считал своим домом.

Они показались внезапно: серые тени на белом снегу; люди заметили их, радостно вскинули ружья. Волки метнулись, будто не зная, куда бежать, и тут же ушли из-под пуль. Так продолжалось всё утро. Лес стонал и рыдал: крики, стрельба, возбуждение… Но ненависть не была удовлетворена: не было добычи, никто не убит, а потому разгоралась с большей силой. Волки чуяли её ярость, её накопившуюся остроту; зловещей птицей она витала в воздухе, накалывалась на ветви кустарника, растекалась горячей волной по тающему снегу. В глазах помутнело от алого запаха смерти.

Солнце стояло высоко, когда Вожак разрешил отдохнуть. Измученные быстрым бегом, еже-секундным риском, волки прилегли в глубоком яру. Вожак тяжко дышал, но Проворный видел: сил ещё много, он бережёт их на самый последний бросок. Внезапно Вожак повернул голову и молча, пристально посмотрел на Проворного. Ни тени страха в глазах, только беспощадная, суровая решимость. Проворный понял: время пришло.

«Зачем нужна смерть?» – спросил он Вожака. «Люди устали, – ответил тот, – но ненависть побуждает их идти всё дальше и дальше, в самое сердце леса. Кто-то должен их остановить». – «Но почему – ты? Ты можешь послать меня, я пойду!» – «А ты мог бы послать меня?» – молча взглянул Вожак. Проворный опустил голову: «Ни тебя, ни кого-то другого». – «Поэтому ты и будешь вожаком!»

И опять в ушах Проворного прозвучали слова: «Вожак – это не просто сильный и смелый волк, а тот, кто готов отдать себя за последнего щенка в стае».

…Он появился перед людьми так внезапно, что те на миг растерялись. Как призрачная тень, возник на опушке, осенённый приглушённым светом ранних сумерек. Волк стоял прямо: глаза устремлены на людей, голова поднята, в облике – спокойная гордость. Он ждал, просто ждал, когда раздастся выстрел. Их прозвучало несколько: сухих, равнодушных щелчков, распоровших тишину. Серое тело подпрыгнуло, будто подброшенное пружиной, и тут же обмякло, распластавшись на снегу.

Люди дружно бросились вперёд, переговариваясь возбуждёнными голосами. Но Вожак уже собирал силы, чтобы встать и не позволить им этого последнего наслаждения: распять себя. Мгновение – и он исчез в лесу. Палачам он оставил кровь, много крови, чтобы те были уверены: не жить, а медленно умирать отправился волк в глубокую чащу.

И они стояли над бурым пятном, и обсуждали его, и шумно радовались, а ненависть их постепенно таяла, растворяемая удовольствием созерцания неоспоримого факта их победы: огромного кровавого пятна, растопившего снег. Их удовлетворение было так велико, что они решили не ходить в глубину леса, – там быстро темнело, – а вернуться назад и рассказать, какого огромного матёрого волчище они подстрелили, и как тот пополз умирать в чащу…

Стихли голоса. Понемногу успокоился лес. Ещё тут и там вздрагивали, трепеща от воспоминаний, веточки елей и берёз, но уже хлынула мощным потоком гармония, вытесняя страх и ужас, и прежняя благоуханная тишина опустилась на бор.

Окружённый сострадающей стаей, старый Вожак умирал. В том месте, где он лежал, снег растаял, и тягучая кровь струилась плавной рекой на промёрзшую землю. Проворный стоял ближе всех, не стесняясь своей любви, мучительно, тщетно желая взять на себя его участь. Старый волк вздохнул и застыл. Прошло несколько мгновений…

И вдруг, увидела вся изумлённая стая, огромный белый волк, похожий на прозрачное облако, отделился от мёртвого тела и поплыл вверх, в чёрное небо. Все замерли, следя глазами и поднимая головы. Он плыл неспешно, плавно перебирая в воздухе мягкими лапами, устремляясь всё выше и выше к луне, к её строгому серебристому сиянию, и глядя на оставшихся спокойным мудрым взором… Он был уже высоко, когда провожая душу друга, наставника, вожака, стая громко завыла…

Он лежал на снегу: пепельно-серый на белом, и внимательно следил за тем, как резвится на снегу весёлая стая. Молодые волчата, родившиеся весной, хорошо подросли к зиме. Волки постарше обучали их нападать, демонстрируя, как делать бросок и захват. Старые опытные волчицы незлобно покусывали неловких, чтобы были внимательнее! Кто-то играл со своим хвостом или с хвостом соплеменника, кто-то в последний раз обсасывал сладкую косточку, принесённую после охоты, чтобы потом отдать её малышам… Крепкое, здоровое племя!

Проворный блаженно вытянул лапы. Он думал о стае, о Красавице, о своих сыновьях, а затем вновь ощутил, будто все они, и старые, и молодые, и мудрые, и совсем неопытные, составляют одно большое тело, как бы живут внутри огромного волка. Он, вожак, – его голова, другие – его когти и зубы, третьи – его лапы и хвост. И нет разделения, нет отдельных частиц, всё слито воедино.

«Иногда мне кажется, что не только стая, но и весь мир – это один огромный волк», – прозвучали в его голове давние слова.

Проворный вытянулся и, продолжая наслаждаться этим дивным чувством общности со всем и вся, блаженно закрыл глаза.

Дорога в вечность

Я повернул голову и обомлел: чёрный капюшон, длинные полы хитона. «За мной», – мелькнуло.

– Да, за тобой, – подтвердил гость и слегка приподнял лицо.

У меня всё задрожало:

– Я думал, что – позже.

– Пора. Ты должен был догадаться.

– Ну что ж…

Растерянно замер посреди комнаты. Брать что-то с собой? Не положено. В чём родился, с тем и уйдёшь. Обвёл взглядом стены: всё привычное, родное. Глупо прощаться. Пора – так пора. Гость молча ждал. Он не спешил и не торопил меня.

– А желание? – вдруг спохватился я. И тут же понял, что не в желании дело, а просто – тяну минуты.

– Какое ты хочешь? – спросил он.

– А можно?

– Ну, почему же нет. Дорога в вечность далека, успеем.

Я судорожно размышлял: чего хочу? Чего