Гана - Алена Морнштайнова

Наконец дверь открылась, и Гана сразу поняла, что мать не в лучшем настроении, по тому, как она громко захлопнула ее. Либо пани Карасковой стало хуже, либо они вместе слушали радио и снова услышали какую-нибудь плохую новость. Гана собралась и уже мысленно приготовилась к возмущенной нотации вроде той, когда ей влетело за то, что она осмелилась закатить глаза в ответ на мамин прочувствованный рассказ о страданиях и казнях гражданского населения в Испании, когда по какой-то непонятной для Ганы причине испанцы друг друга поубивали.

— Как можно быть такой эгоисткой? — сердилась тогда мать. — Ты думаешь только о себе. Там умирают невинные люди, а ты закатываешь глаза. Тебе даже выслушать трудно.

— Да нет же, мама, это не так, — защищалась Гана. — Мне их очень жаль. Но зачем мне мучиться и слушать, раз я не могу им ничем помочь?

Однако на этот раз Эльзу Гелерову возмутило не бесправие в далеких странах, а беспорядок в коридоре на первом этаже.

— Мало того, что весь дом из-за него провонял, как какой-то кабак, так он еще заставил коробками весь коридор, там даже не пройти. А сколько грязи от него! Аренду не платит уже четыре месяца и даже подмести не может за собой. Если бы отец был жив, он бы себе такое не позволял. А с бедной вдовой каждый делает, что хочет.

Табачник Скацел был вечной причиной всяческих бед и Эльзиных жалоб. Она бы с радостью его выселила, но ей не хватало духу лишить отца троих детей и кормильца семьи источника дохода. Так что пока Эльза только угрожала выселением, Скацел обещал, иногда что-нибудь платил, но его долг за аренду двух каморок на первом этаже, в котором располагалась табачная лавка, постоянно рос.

Гана поняла, что ситуация развивается не в ее пользу. Если мать начнет говорить о деньгах и высчитывать, сколько ей должен арендатор, как мало прибыли принесла за прошлый месяц писчебумажная лавка, и почем нынче хлеб и молоко, Гана не осмелится ей напомнить про деньги на билет в кино. На самом деле, они ей и не нужны, ведь Ярослав — настоящий джентльмен и, конечно, пригласит ее сам, но она-то сказала маме, что идет с Ивой, так что…

Эльза опустилась на кушетку и спрятала лицо в ладонях. Вся ее злость и строгость вдруг куда-то улетучились. Плечи ссутулились, а из-под платка выбилась седая прядь волос. Гана подсела к ней и обняла за плечи.

— Пани Лидушка выглядит с каждым днем все хуже, — прошептала Эльза в ладони. — Когда ее не станет… я останусь совсем одна.

Ее плечи задрожали.

Гана придвинулась к ней поближе.

— Но у тебя есть я и Роза, мамочка. Ты никогда не будешь одна. Обещаю.

Эльза тяжело вздохнула, выпрямилась и провела ладонями по лицу. Потом подняла голову и посмотрела на Розу, все еще сидящую за столом над тетрадями. Девочка казалась смущенной и испуганной. Она никогда еще не видела, чтобы мама растерялась, а уж тем более плакала. Эльза заставила себя улыбнуться.

— Ганочка идет с Иваной в кино. Может, пойдешь с ними? Ведь вы, девочки, со мной так мало развлекаетесь.

Роза быстро глянула на Гану. Та сидела возле матери с растерянным видом и от неожиданности не могла вымолвить ни слова.

— Я лучше с тобой останусь, мамочка. Мне уже не хочется на улицу в такой холод, — взмолилась Роза.

— Спасибо, — прошептала ей Гана, надевая пальто в прихожей.

Роза улыбнулась.

— За тобой должок.

Гана уже немного опаздывала и почти всю дорогу бежала бегом, но на углу остановилась, чтобы отдышаться, одернула пальто и поправила прическу. Потом незаметно выглянула.

Ярослав уже ждал перед входом. Окало него как раз остановилась поговорить какая-то пара. Гана наблюдала, как Ярослав дружелюбно с ними здоровается, любезно склоняется к руке светловолосой женщины в шляпке, модно сдвинутой набекрень, и подает руку коренастому мужчине рядом с ней. Гана почувствовала гордость, что такой красивый и галантный мужчина ждет именно ее.

Было темно, и фонарь над входом освещал только небольшой пятачок у входа, окружив голову Ярослава нимбом и окрасив его военную шинель в серый с золотыми отблесками. Надо же, военный с нимбом, посмеялась Гана про себя. Вдруг ей в нос ударил неприятный запах. Она отшатнулась от угла, который, по всей видимости, ночные гуляки использовали как общественный туалет. Но вонь осталась. Гана посмотрела на свои ботинки, и в темноте скорее почувствовала, чем увидела, что наступила в собачью кучку. Она принялась лихорадочно вытирать подошву о край ступеньки, ее мутило. Тут Ярослав поднял голову и помахал ей. Потом сказал что-то собеседникам, и направился Гане навстречу. Девушка чуть не заплакала от досады и унижения. Больше всего ей хотелось повернуться и убежать, но это бы точно не спасло положения.

Так она и стояла, пытаясь выдавить из себя улыбку. Ярослав уже был в двух шагах от нее, и она вытянула руку, чтобы он не приближался.

— Не подходи ко мне, пожалуйста.

Он удивленно остановился.

— Что случилось?

— Произошла авария.

— Какая еще авария? — Он оглядел ее с ног до головы, но ничего неподобающего не заметил. Вид у него стал совсем растерянный.

— Я во что-то наступила. — Она чувствовала, как у нее горят щеки, и радовалась, что уже темно.

Ярослав изучающе посмотрел на ее ботинки.

— Ничего страшного, — сказал он.

Конечно, Ярослав Гане давно нравился, ей казалось, что она в жизни не встречала мужчины красивее. Но в тот декабрьский вечер, когда он усадил ее на лавочку, а сам спустился по крутому берегу к реке, чтобы почистить ее отвратительно воняющий ботинок, Гана по-настоящему в Ярослава влюбилась. Гану совершенно не смутило, что они попали в зал только после киножурналов, она бы не возражала даже, если бы они пришли на середине фильма, ведь она все равно не следила за сюжетом. Гана думала только о мужчине, сидящем рядом, о руке, которая мягко сжимала ее