Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Вернулся Мишель в сопровождении высокого негра в майке баскетболиста, которая доходила ему до колен. Разворот плеч как у памятника павшим, совершенно круглая голова, сплюснутая, как сковородка, большие смеющиеся глаза: Суза, главный архитектор собора. Луба[48] по происхождению, он отбывал военную службу в Колвези и немало поколесил по стране, работая на ЖЕКАМИН[49]. Он был и геологом, и инженером, и интендантом, и надсмотрщиком в одном лице.

– Босс! Мы тебя ждали к ужину вчера вечером.

– Рад тебя видеть, Суза. Хорошо поработал.

– Так времени ж мало, папа.

Ясный намек на неизбежное нападение ополченцев.

– Сколько копателей?

– Около шестисот.

Жако говорил о четырехстах, не больше. Разрастание началось.

– Идут отовсюду, – подтвердил Суза. – Слух пошел по джунглям. Скоро можно будет довести до тысячи, если брать детей и…

– Никаких детей. Сколько колодцев?

– На сегодня тридцать.

– Штольни устойчивые?

– Работали быстро, – скривился луба.

Через несколько дней начнутся первые несчастные случаи. Морван мог бы потребовать, чтобы штреки укрепили стойками, но чего ради? Никто не стал бы его слушать. Важен только колтан. Лучше сдохнуть в этих крысиных лазах, пытаясь заработать на жизнь, чем потерять ее в своей деревне на пустом месте. В Африке главное – чтобы у твоей смерти был смысл.

– Где мы сейчас?

– Ушли вглубь.

– Какой потенциал?

– Отличный. Эльдорадо.

У Грегуара вырвалась улыбка: его геологи не ошиблись. Красная гора превратится в пирамиду богатства. Мэгги цитировала Бодлера: «Я замесил грязь и претворил ее в золото». Она была права. А ведь начальная ставка была ничтожной. Африканское чудо.

– Какая добыча?

– Мешок в день с копателя.

После очистки минерала можно рассчитывать на пятьдесят кило за тысячу евро. Подсчет простой: шестьсот мешков в день означает доход в шестьсот тысяч евро по курсу; если вычесть затраты – минимальные: каждый копатель имеет ежедневную зарплату в четыре доллара, – то получим прибыль около пятисот пятидесяти тысяч евро в день. Морван привык к такого рода результатам – единственной большой новостью было то, что он стал единственным хозяином и все это состояние попадет прямиком ему в карман.

Неужели он закончит жизнь красиво?

Он не уставал любоваться этим грандиозным зрелищем. Из колодцев вырывался дым, и погружающиеся в него тени напоминали прóклятых из ада, наполовину обуглившихся, наполовину горящих. Наверх вздымалась пыль, смешиваясь с сумеречным светом, чтобы из красной превратиться в розовую, как если бы в глубине неба кто-то развел стряпню.

– Как со жратвой? – спросил он, возвращаясь к делам насущным.

– Есть козы, птица. Мамаши у очагов. Поля уже засеяны. Маниока скоро взойдет.

Он подумал об изуродованных телах, отрезанных ляжках. Позже.

– С солью проблем нет?

В этом регионе ее импортировали. Одним из самых простых способов захватить шахты было отравить поставку. Все сдохнут или сбегут. Останется только залезть в опустевшие штольни и угоститься на славу.

– Парни Кросса глаз с нее не сводят ни днем ни ночью. А еще у нас есть те, кто пробует на вкус.

– Госпиталь?

– Надеюсь, ты привез его в своем багаже, – засмеялся Суза.

У Морвана было достаточно таблеток и пенициллина, чтобы создать такую иллюзию. Африканская медицина почти целиком основана на эффекте плацебо.

– Шлюхи? – спросил он, чтобы перейти к более приятным темам.

– Прибывают.

Один из его ящиков был набит презервативами – Морван запрещал алкоголь и наркотики, но не женщин. Нельзя удерживать свои войска одними обещаниями – сам Карл Маркс так говорил.

Грохот молотков не смолкал, – казалось, он разбивал каждую секунду на тысячи осколков. Морван вдохнул воздух, насыщенный частицами, и ощутил настоящее опьянение. Если мау-мау не будут его доставать, если тутси не станут его бомбардировать, если регулярная армия не повернется против него, если парни Мумбанзы не явятся, чтобы украсть его добычу, если он переживет болезни, если убийцы Нсеко и Монтефиори не решат, что пришел его черед, тогда да, он сможет уйти на покой, оставив детям достаточно, чтобы спокойно смотреть в будущее.

– А мешки где?

– Сейчас покажу.

Они отправились в сторону бидонвиля, состоящего из наспех построенных лачуг – из веток и пластиковых полотнищ. От уст земли они переходили к человеческим мордам. Там пили, ели, разговаривали, но грубо, испуганно, почти пристыженно. Морван подумал о деревне прокаженных в «Бен-Гуре», фильме, который показывали в монастырском приюте, где он вырос. В реальности эти чернокожие считали себя божьими избранниками. Явившись из ниоткуда, они находились под защитой Кросса и его людей, а скоро уйдут в свое ничто богаче любого другого крестьянина.

Суза указал на заполненный пыльными мешками огороженный участок под охраной двух человек с «калашами» под мышкой. Каждый мешок был наполнен пресловутым минералом: тем, что здесь называют колтаном, хотя он им еще не является. Морван открыл один и погрузил руку в черный гравий. Пресловутый колумбит-танталит, который содержит и танталит, и касситерит, и ниобий, и цинк, и золото… Краеугольный камень сегодняшнего мира, обеспечивающий развитие самых сложных технологий. Все начиналось отсюда: с тяжелого песка на его ладони.

Жако понадобится минимум десять дней, чтобы расчистить дорогу. Морван не мог допустить, чтобы эти сокровища накапливались здесь.

– С завтрашнего дня будешь отправлять мешки пешим ходом.

– Там нет самолета, босс.

– Я разберусь.

– А если на них нападут по дороге?

– Я привел подкрепление. Они проводят ребят.

Суза со скептическим видом покачал круглой головой:

– Хочешь посмотреть штольни?

Морван окинул взглядом изрезанные скалы. Лязг железа напоминал о туберкулезе, разрывающем кашлем почерневшие легкие. При мысли погрузиться в них у него в желудке возник тяжелый ком. С самого детства – а на самом деле из-за него – он страдал клаустрофобией. И не скрывал это от самого себя, – напротив, это была единственная его фобия, в которой можно признаться. Ужасал не сам факт оказаться взаперти, а то – с кем…

– Не сейчас, – ответил он. – Собери команду. Я хочу, чтобы мешки отправились до ночи.

– Босс, никто не отправится в путь сегодня вечером.

– Я удвою оплату. Дело не терпит, мать твою!

День протек как вода. Долгий, медленный, монотонный. На борту все спали, убаюканные урчанием моторов. Кроме лотовых, которые, стоя на носу, опускали в воду длинные шесты, загадочными жестами передавая капитану сведения о глубине.

Сейчас, при наступлении сумерек, все оживилось: кричали дети, фыркали животные, женщины принялись за домашние хлопоты. Только мужчины еще позволяли себе передохнуть у края воды – одна загадка: после чего?

Эрван тоже проснулся и теперь пытался понять, осталось ли в его теле хоть одно место, которое бы не ломило. Поднявшись на ноги под навесом, он первым делом увидел толпу, рассеянную по двум настилам. Потом – поверхность Луалабы. Волны меняли цвет, но не тон: красный, охряной, желтый, бежевый, шоколадный… После отплытия берега раздвинулись, как огромный зеленый занавес, и река стала такой же просторной и ослепительной, как и небеса над ней. Ощущение, что ты находишься в открытом море. Но сейчас пейзаж изменился. Они пересекали папирусовое болото, нечто вроде зарослей-амфибий, чьи берега представляли собой непролазные сети.

Эрван представил себе затаившихся там животных, кишащих насекомых, рептилий, скользящих по пням и лианам, тысячи невидимых глаз, неподвижных, как отверстия в коре, словно следящие за вами почки.

Вдруг он заметил и нечто иное: обнаженных людей, которые сливались со стволами и листвой до такой степени, что возникали сомнения, были ли они там вообще. Отсветы? Оптический обман? Он потряс Сальво, который еще спал, и показал на эти тени:

– Кто это?

Баньямуленге приставил ладонь козырьком:

– Нудисты.

Призраки, застыв на месте, смотрели, как двигаются баржи.

– То есть?

– Беженцы. У них все отобрали. Сожгли их деревню. Идти им некуда. Они едят мух и пьют с лиан. В ожидании, пока их самих не сожрет какая-нибудь милиция.

Эрван снова поискал их глазами, но они исчезли. В это мгновение свет переменился: стеклянистый, трепещущий, он погрузил пейзаж в атмосферу аквариума. Горячий воздух стал липким. Он поднял глаза и обнаружил поверх верхушек деревьев скопище черных туч, готовых взорваться молниями. Вечерние дожди. Словно отзываясь, запахи усилились – так бойцы смыкают ряды перед боем. Они погружались в конец дня, как в зловонное болото.

На борту жизнь продолжалась. Прачки снимали белье. Солдаты катали бочки по настилу. Общий подъем, крики, перегруппировка наличного состава – дети, козы, куры, свиньи… Эрван наконец понял, что они приближаются к причалу.