Два Петербурга. Мистический путеводитель - Александр Попов

«Боевая организация» максималистов была создана в мае 1906 года на собрании Союза эсеров-максималистов в Териоках (Финляндия). Главными целями эта организация ставила террор и экспроприацию. Сначала максималистов-боевиков в Петербурге было не слишком много, но вскоре организация пополнилась приезжими из Москвы, Белостока и Екатеринослава. К июлю 1906 года в ней насчитывалось 60 человек. Деятельностью «Боевой организации» руководил выборный исполнительный комитет, в состав которого вошли М. И. Соколов, В. Д. Виноградов, К. С. Мыльников, М. Д. Закгейм и кооптированный заочно С. Я. Рысс.

Основную роль в организации играл 25-летний Михаил Соколов по кличке Медведь. Знаменит в революционных кругах он был тем, что не ценил жизней ни чужих, ни своих. Ближайшей помощницей Медведя была Наталья Климова. Ей был всего 21 год.

Деньги на революционную деятельность были добыты террористами при вооруженном ограблении банка Московского общества взаимного кредита 7 марта 1906 года. Еще часть была выделена «Московской оппозицией» эсеров. На полученные средства были сняты конспиративные квартиры, созданы мастерские по изготовлению бомб и паспортов, куплены конные экипажи и два автомобиля. Соколов и Климова по поддельным паспортам под видом молодоженов поселились в доме № 6 в Поварском переулке. Штаб был в квартире других «супругов» – В. Виноградова и Н. Терентьевой на Гороховой улице.

В начале июня боевики несколько раз посещали заседания Государственного совета в Мариинском дворце (Исаакиевская площадь, 6). Они планировали захватить здание и под угрозой взрыва потребовать низложения Николая II, передачи власти народу, принятия законов о социализации земли, фабрик, заводов. Но Государственный совет ушел на каникулы, и было решено переключиться на другой криминал. После роспуска Первой Государственной думы максималисты решили сосредоточить все свое внимание на Столыпине.

12 августа, в четвертом часу дня, к даче, где председатель Совета министров традиционно вел прием посетителей, подъехал экипаж, в котором находились трое максималистов. Двое были переодеты в жандармов: Француз (Э. Забельшанский) и Гриша (И. Типунков), а Федя (Н. Иванов) был в штатском. У каждого с собой был толстый портфель с бомбой весом не менее 6 килограммов. Приехали они сюда с конспиративной квартиры на Морской улице (ныне Большая Морская) – дом 49, кв. 4. А бомбы туда привезла из Москвы Наталья Климова. Взрывные снаряды были сделаны Владимиром Лихтенштадтом в динамитной мастерской большевистской боевой технической группы Леонида Красина, которая была оборудована в московской квартире Алексея Пешкова (Горького).

В приемной Столыпина было в тот день много людей. Но «жандармов» швейцар не пустил, объяснив: «Запись к приему лиц, имеющих отношение к министру, прекращена, министру понадобится не менее двух часов для приема лиц, уже находящихся в приемной». Затем их заметил начальник охраны Столыпина генерал Замятин. Он сразу обратил внимание, что каски у «жандармов» старого образца – незадолго до этого произошли изменения в форме. Почувствовав неладное, человек во фраке оттолкнул швейцара, и террористы побежали в сторону дома. В передней они натолкнулись на выбежавшего навстречу им Замятина и, поняв, что дальше не пройти, крикнули: «Да здравствует революция!» – и бросили портфели об пол. Раздался взрыв.

Трое террористов погибли сразу. Находившийся поблизости от дачи Медведь получил ранение. Столыпин, ведший прием в кабинете, не пострадал: от взрывной волны ему в голову полетела медная чернильница, но она лишь обрызгала чернилами лицо. Посетителей, находящихся в его кабинете, ушибло снесенной с петель дверью.

После взрыва Столыпин с семьей переехал в Зимний дворец, где охрана была надежнее. 19 августа 1906 года был принят указ о военно-полевых судах, которые должны были решать дела «о мятежниках» по законам военного времени.

На месте взрыва (ныне это Аптекарская набережная) в 1908 году был установлен памятный знак, сохранившийся до нашего времени. Первоначально на памятнике была икона «Воскресение Христово», выполненная монахинями Новодевичьего монастыря, и доска с именами погибших. После революции все это было уничтожено, а в 1991 году на знаке была воссоздана поясняющая доска.

Максималисты продолжали свою работу, планируя новые жертвоприношения Темной Стороне Петербурга.

14 октября они ограбили карету портовой таможни, а несколько террористов отправились в Одессу, чтобы убить барона Александра Каульбарса, командующего войсками Одесского военного округа.

13 ноября они были арестованы. Провал объяснялся очень просто: у охранного отделения оказались фотографии виднейших членов «Боевой организации», включая Михаила Соколова. Передал их бывший студент Соломон Рысс по кличке Мортимер, который был завербован полицией после ареста.

О своей вербовке он поставил в известность Медведя (обеспечивая себе алиби), но продолжал передавать полиции ценнейшие сведения. С помощью Рысса в Москве была выслежена известная максималистка Л. С. Емельянова. Когда же она нанесла визит в Петербург, то, следя за ней, полиция смогла вычислить и петербургскую сеть тайных квартир боевиков.

Вот выписка из полицейского учебника «Истории партии социалистов-революционеров», написанного жандармским генералом Спиридовичем:

«1 декабря взят на улице сам Соколов и казнен по приговору суда 2 числа.

3 числа обнаружена конспиративная квартира Климовой, где среди разных вещей было обнаружено полтора пуда динамита, 7600 рублей кредитными билетами и семь печатей разных правительственных учреждений. Была арестована и сама Климова, и другие выдающиеся максималисты».

Невольно вспоминается провокатор-легенда Азеф, но в революционном движении было слишком много подобных двойных агентов. Чем это объяснить? Возможно, тем, что больше всего этим людям нравилось чувствовать себя властелинами чужих судеб, повелителями жизни и смерти, и им было, скорее всего, просто неважно, на какой стороне окажутся их будущие жертвы.

Наталья и Наталья

Конспиративная квартира Климовой находилась по известному нам адресу на Морской улице (Большая Морская, дом 49, кв. 4). Именно там она и была арестована. Полевым судом она была также приговорена к смертной казни и, находясь в петербургском ДПЗ, на «Шпалерке», написала «Письмо перед казнью», которое было опубликовано в 1908 году в журнале «Образование».

Наталья Климова писала: «Ни в какие „будущие жизни” абсолютно не верю и думаю, что в тот момент, когда я задохнусь от недостатка кислорода, сердце перестанет функционировать, навеки исчезнет существование моего „я” как определенной индивидуальности с ее прошлым и настоящим. А если материи моего тела заблагорассудится превратиться в зеленую травку весны 1907 г., а энергии – в электричество, освещающее кабинет, то какое мне до этого дело? И эта глубочайшая уверенность в полном исчезновении моего „я” почему-то теперь меня абсолютно не пугает. Не потому ли, что я не могу конкретно себе этого представить?»

Наталья писала, что не переносила «…самоуправства, дикости и безграничного, всепроникающего произвола российского и еще во многих других видах родимой действительности. Но этот последний всепроникающий разлад все-таки не был главной причиной исчезновения жизнерадостности. С того момента, как я уладила свой внутренний разлад, и начало появляться во мне то, что я называю жизнерадостностью».

Выемки в тексте сделаны царской цензурой, но легко догадаться, что вернуло Климовой охоту к жизни, – чужие смерти.

Но ей самой не суждено было умереть в этот раз. Отец Натальи, рязанский помещик, присяжный поверенный, председатель рязанского отдела «Союза 17 октября», член Госсовета от рязанского земства, Сергей Климов написал прошение властям. Тон этого прошения потрясает: это не официальное обращение, а, скорее, спокойный домашний разговор:

«…Вам должна представляться верной моя мысль, что в данном случае вы имеете дело с легкомысленной девушкой, увлеченной современной революционной эпохой. В своей жизни она была хорошая, мягкая, добрая девушка, но всегда увлекающаяся. Не далее как года полтора назад она увлеклась учением Толстого, проповедующего „не убий” как самую важную заповедь. Года два она вела жизнь вегетарианки и вела себя как простая работница, не позволяя прислуге помогать себе ни в стирке белья, ни в уборке комнаты, ни в мытье полов, и теперь вдруг сделалась участницей в страшном убийстве, мотив которого заключается будто бы в несоответственной современным условиям политике господина Столыпина. Смею Вас уверить, что дочь моя в политике ровно ничего не понимает, она, очевидно, была марионеткой в руках более сильных людей, для которых политика господина Столыпина, может быть, и представляется в высшей степени вредной».