Сокровище рыцарей Храма - Виталий Гладкий

— В общем, так… — Серега колебался.

Он лихорадочно думал. Матрос знал, что Семиножко умеет держать слово. Обитатели киевского «дна» ему верили.

Если пристав брал кого-то в оборот, то его не могло спасти ничто, но ежели он проявлял к мазурику снисхождение, то в этом случае вор (а иногда и жиган) мог быть совершенно спокоен, потому что Семиножко умел начинать отношения с чистого листа — будто раньше ничего и не было.

Конечно же преступники не знали, что таким образом пристав маскирует своих агентов, внедренных в воровское сообщество. Несмотря на простоватый вид, Семиножко был далеко не глуп и в некоторых вещах мог дать фору даже самому Шиловскому, который считался большим умником.

Наконец Серега Матрос решился. Действительно, что ему скрывать, когда на кону лет десять каторги? Тем более что Федька Графчик все равно остается в стороне от этой истории. Да и сам он мало что знает. Кроме пустопорожней болтовни Васьки Шныря — ничего конкретного. Кто-то, что-то, где-то зарыл в землю. Чушь собачья!

И Матрос пересказал Семиножко то, о чем говорил Васька Шнырь в «малине» Остапа Кучера.

Пристав долго молчал, переваривая услышанное. А затем спрятал револьвер, встал и сказал, добродушно ухмыляясь:

— Вот видишь… как все просто. Ты сдал Шныря со всеми потрохами. И не только его. И что? А ничего. Мы с тобой снова в одной упряжке. Всего лишь. Да ты не кипятись, остынь! Я ни на что не намекаю. Живи, как жил. Мое дело — сторона. Если только ты не начнешь шарить по моему участку. Тогда извини…

Серега Матрос угрюмо помалкивал. Он чувствовал себя очень неуютно и злился неизвестно на кого. Тут ему вспомнилась бедная вдовушка, которая впустила пристава в дом без предупреждения, и жиган начал распаляться: «Ужо я ей задам… Шмазь сделаю! Выпорю как сидорову козу! Глупая трепливая баба… зараза!»

— Да, еще одно, — молвил Семиножко уже от самого порога. — Это тебе мой подарок… на прощание. Полицейские, с которыми ты бодался, составили твой патрет. Очень похожим получился. Так ты маненько поостерегись, не высовывайся людям на глаза, потому что твою физиономию размножили и раздадут околоточным. Может, заведи усы, бороду, купи новые документы… В общем, не мне тебя учить.

— Благодарствую, — буркнул Матрос.

— Будешь потом благодарить. Когда попадешься. Ежели такое случится, пусть зовут меня. Для опознания. Настаивай на этом. И от всего отказывайся. А я тебя вытащу… если ты сейчас сказал мне чистую правду. Как тебе мой подарок?

— Обнадеживает. Спасибо, Петр Мусиевич.

— То-то… Будь здрав. А наган твой я заберу. На память. Ты себе еще один достанешь. Знаю я вас… хе-хе…

С этими словами Семиножко начал спускаться по лестнице. Внизу его ждала вдова. Она уже оклемалась и смотрела на пристава с робкой укоризной.

— Ты, голубушка, не будь на меня в обиде, — ласково сказал пристав. — Не надо было тебе впутываться в наши мужские дела… да, видно, такова твоя планида. Забудь, что ты видела меня. Напрочь выбрось все из головы. Остальное тебе Серега доскажет… хе-хе… Прощевай, красавица.

Семиножко вышел на улицу и с силой вдохнул свежий вечерний воздух. Он был возбужден до предела. Его глаза горели как два адских фонаря. А может, они просто отражали луну, которая уже поднялась над горизонтом.

Глава 10

2007 год. Отец Алексий

Под утро Глебу приснился кошмарный сон. Он блуждал в лабиринте древних развалин, а за ним что-то гналось. Именно что-то, потому как Глеб не ассоциировал это НЕЧТО с человеком. За ним по пятам полз, как огромная змея, сам УЖАС — бесформенный, вездесущий, готовый в любой момент наброситься на него и разорвать в клочья.

В конечном итоге совсем отчаявшийся Глеб нырнул в какую-то пещеру и очутился в подземном храме, который очень напоминал тайные святилища первых христиан, гонимых римлянами. Это был склеп с куполообразным потолком. В его дальнем конце едва тлела лампадка, подвешенная на цепочке к длинному штырю, вбитому в стену. Она освещала сильно потемневшую от времени икону.

Кто был изображен на иконе, Глеб понять так и не смог. Может, потому, что под иконой стоял цинковый ящик, на котором Тихомиров-младший и сосредоточил все свое внимание. Похоже, ящик исполнял роль аналоя[37], потому что был накрыт куском изрядно побитой молью парчи и на нем лежало напрестольное Евангелие.

Ящик тянул к себе, манил, и Глеб, превозмогая страх, двинулся вперед. Он уже был совсем близко от него — так близко, что мог рассмотреть страницы Евангелия. На удивление Глеба там вместо текста был нарисован храм. Тот самый, который он видел на картине в квартире Ольги Никаноровны.

Но самое удивительное: рисунок на его глазах ожил! Мимо храма ходили крошечные букашки, в которых Глеб узнавал людей, в небе над куполами летали мелкие точечки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся птицами, а легкий ветерок качал верхушки деревьев и наводил рябь на озерную гладь. Но и это было еще не все — в одной из «букашек» он узнал самого себя!

Глеб стоял неподалеку от входа в храм и разговаривал с бородатым мужчиной, одетым в средневековую рыцарскую мантию белого цвета с вышитым золотыми нитями крестом «патонс пате» на груди. Судя по напряженным лицам, разговор был нелегким. Но вот мужчина взмахнул рукой, будто намереваясь ударить Глеба. Небо над храмом потемнело, покрылось черными тучами, сверкнула молния, и грянул гром.

Его раскаты были какими-то ненатуральными, игрушечными, и тем не менее крохотный Глеб испуганно присел, а мужчина, погрозив ему длинным желтоватым пальцем, величественно удалился с книжного листа. Под натиском грозы рисунок стал блекнуть, размываться, пока и вовсе не исчез, и вместо него появились литеры.

Но едва Глеб попытался прочитать текст, как сзади послышался тихий шелест, и в подземный храм вползло кровожадное НЕЧТО. Обезумев от ужаса, Тихомиров-младший бросился к иконе, которая в этот миг почему-то показалась ему единственным прибежищем от страшной опасности… и провалился в бездну.

Он летел долго и кричал, кричал, кричал… И проснулся только тогда, когда наконец упал на самое дно. Однако оно оказалось не таким уж и жестким, как следовало ожидать, и когда Глеб открыл глаза, то понял, что лежит на толстом персидском ковре рядом с кроватью.

«Бред… — думал он, умываясь. — Это же надо, такой кошмар приснился… Как в детстве. Жаль, уже мамки нету, чтобы забраться к ней в постель и накрыться с головой одеялом. Да, брат, похоже, все это неспроста. Не верю в вещие сны, но что-то в них все равно есть… А, что там гадать! Мало ли нам с батей приходилось сталкиваться с такими явлениями, что, расскажи о них в прессе, нас посчитали бы сдвинутыми по фазе. Наподобие уфологов, над которыми посмеиваются все здравомыслящие люди. Надо идти до конца. А там… будь что будет».