Ворон (ЛП) - Заварелли А.

Я качаю головой.

— Я не это имела в виду. — Не знаю, что я имела в виду.

Я знаю, что мой отец не был идеальным. Но теперь его больше нет. А я хочу помнить о нем только хорошее.

— Именно он втянул тебя во все это, — тихо проговаривает Лаклэн. — У тебя никогда не было шанса, милая. Он должен был защитить тебя.

Слезы жалят мои глаза и я вырываю свою руку.

— Ты ничем не отличаешься. Ничем не лучше. Вы, ребята, женитесь и у вас тоже бывают дети, верно? Приводите их в эту жизнь. Чем это отличается?

— Все верно, — говорит он беззастенчиво. — Но мы также защищаем их, при необходимости, ценой своей жизни. Ни один из моих детей не будет выброшен на произвол судьбы. И моя жена тоже, если на то пошло.

Я не знаю, зачем он вообще поднимает эту тему. Его голос нежен, но его слова меня бесят.

— Это не одно и то же, — повторяю я. — Не говори о вещах, которые тебе не понять, Лаклэн.

— Пытаюсь. — Он тянет мою руку обратно к себе и сплетает наши пальцы. — Я пытаюсь понять тебя, Мак.

— Не делай этого, — раздражаюсь я. — Если только ты не хочешь раскрыть о себе кое-что.

— Что бы ты хотела узнать?

В его голосе нет ни капли юмора. Он открыт и честен со мной, и я чувствую, что это может быть мой единственный шанс задать ему вопросы и получить на них ответы. И я с удовольствием приступаю.

— Чем именно занимаются твои парни?

Он моргает и трет лицо.

— Ты же знаешь, что лучше не спрашивать о подобных вещах.

— Конечно. — Я пожимаю плечами. — Но я также знаю, что я все равно покойница если когда-нибудь заговорю, так что плохого в том, чтобы рассказать мне такую мелочь? Я хочу знать, во что ввязываюсь.

— Хочешь знать правду? — спрашивает он.

Я киваю.

— Ты влипла, милая. Тебе никогда не уйти от этого. А если попытаешься, будешь всю оставшуюся жизнь жить с оглядкой.

Я сжимаю его руку и пытаюсь посмотреть ему в глаза. В его словах нет угрозы или не преисполнены злобой, это всего лишь чистая правда. После увиденного прошлой ночью, я знала, что никуда не смогу уйти. Но я не уверена, что именно это он подразумевал.

— От тебя или от них? — уточняю я.

— Мы одно и то же.

— Я не куплюсь на это, — говорю ему.

Он вздыхает, и его рука возвращается к моему лицу, его пальцы поглаживают мою кожу, в то время как он, кажется, приходит к какому-то своему собственному выводу.

— Я не могу отпустить тебя, Мак, — говорит он. — Причины не важны, так что тебе лучше принять это сейчас как данность.

— Так что ты будешь со мной делать?

Какое-то мгновение он изучает меня, и могу почти поклясться, что что в глубине его серых глаз мелькает проблеск вины.

— Не знаю, — говорит он наконец. — Мы разберемся с этим позже.

Он говорит довольно расплывчато. Несмотря на интимный момент, которым мы только что разделили, ясно, что он все еще не доверяет мне. Я не виню его, но мне нужно, чтобы он немного расслабился, если я хочу продолжить начатую мной миссию. Не удивлюсь, если он точно также относится ко всем женщинам. Так, будто они могут в любой момент нанести ему удар в спину. Это должно быть утомительно.

— Так ты держишь меня при себе, потому что хочешь, или потому что должен? — интересуюсь я.

— Признаю. — Он наклоняется вперед и берет мое лицо в свои руки. — Я так хочу.

— Почему?

— Не могу сказать. — пожимает он плечами. — Ты — проблема. Темная лошадка, Мак. Но, может, мне нравится, что ты здесь.

— Пока не надоем, — вставляю я. — А потом ты возьмешь кого-нибудь из своей шайки. Ведь так? Вот как это будет.

Не знаю, зачем спрашиваю его об этом. Мне это даже не важно. Все эти вещи ничего не значат. И все-таки я хочу знать.

— Я могу держать свой член в штанах, — говорит он. — И я частенько это делаю, пока не появляется какая-нибудь маленькая зазноба вроде тебя и не дает ему выскочить из штанов.

Я хмурюсь, а он тянется и сгребает меня. Мгновение спустя я уже располагаюсь у него на коленях, а его руки плотно удерживают мою талию.

— Мак. — Он обхватывает основание моей шеи пальцами и растирает кожу, заставляя мурашки бежать вдоль моего позвоночника. — Мне ничего не нужно было бы и не хотел ничего другого, если бы ты лежала в моей постели каждую ночь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну да, конечно, — ворчу я.

— Мне нравится, что ты мной одержима. — произносит он. — Это меня заводит, милая. Потому что, черт возьми, я запал на тебя не по-детски.

На один краткий миг между нами повисает тишина, а затем он шепчет:

— Хотя и не должен был.

Я прислоняюсь к нему и закрываю глаза. Я хорошо знаю это чувство.

— Мне все еще нужно знать о тебе больше, — говорю ему.

— Тогда продолжай задавать свои вопросы. Я ведь не говорил, что тебе нужно прекратить.

— Как ты оказался в Синдикате?

— Мой отец родился в нем, и я здесь по праву рождения. Но мой дедушка был тем, кто привел меня в семью.

— Когда ты познакомишь меня с ним? — интересуюсь я.

Его руки сжимаются вокруг меня плотным кольцом, и все его тело напрягается.

— Ой, — пищу я.

— Он мертв, — отрезает он. — Не поднимай этот вопрос снова.

— Блин, ладно.

Он расслабляется, и я думаю, что время для разговоров резко подошло к концу. Но Лаклэн удивляет меня, когда несколько минут спустя поясняет:

— Он умер совсем недавно, — говорит он. — А мой отец умер, когда мне было десять. Я о нем почти ничего не знал. Только то, что он обрюхатил мою мать мной, когда вернулся домой. Он отправлял ей деньги, чтобы мы держались на плаву, но вся его жизнь была здесь — в Синдикате. Мой дедушка заботился обо мне, когда я пришел сюда. И теперь Найл с парнями — моя семья. Это все, что тебе надо знать об этом.

— А как насчет твоей мамы?

— Мертва, — говорит он. — Умерла, когда мне было шестнадцать.

Утыкаюсь носом в сгиб его шеи, и впервые за долгое время чувствую близость с кем-то, кроме Талии и Скарлетт. Это то, что нас связывает. Он тоже сирота.

И, как и я, он сделал то, что должен был, чтобы выжить.

Замечаю медальон, висящий у него на груди, и мои пальцы двигаются вверх, чтобы коснуться его.

— Святой Антоний, — бормочу я.

Он не отвечает. Этот медальон что-то значит для него. Как и кулон в форме сердца, висящий на моей шее. Я не католичка, но мой отец был им, и достаточно знаю, чтобы понять, что этот святой означает.

— Ты беспокоишься о своей душе? — спрашиваю его.

— Все зависит от дня, — неопределенно отвечает он. — Порой бывает. Но сколько времени человек с моей-то работой может тратить на беспокойство о таких вещах?

Он дразнит меня, юмором отвлекая меня от заданного мной вопроса. Но под этой напускной видимостью я вижу правду. Он беспокоится о подобных вещах. Беспокоится о том, чтобы остаться человеком. Добре и зле. Своей тьме.

Говоря себе это под предлогом того, что мне надо склонить его на свою сторону, я продолжаю задавать ему вопросы.

— Так чего же хочет такой человек, как Лаклэн Кроу?

Он смотрит на меня и улыбается.

— Почему бы тебе не сказать мне это, милая.

Продолжаю выписывать круги на его ладони, решив быть честной в своих наблюдениях.

— Ты хочешь угодить Найлу. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что ты хочешь продолжать его дело. Двигаться вверх в иерархии Синдиката. В конце концов, может быть, даже стать королем над всеми?

Его пальцы обхватывают мои и сжимают. Я слишком близко подобралась к сокровенному. Его взгляд становится жестким, а в глазах снова сверкает подозрение.

— Знаешь, ты слишком наблюдательна, — говорит он. — Для тебя было бы лучше, если бы ты не лезла во все это, Бабочка.

— Возможно, — соглашаюсь я.

Просто отказываюсь обрывать разговор на такой ноте. Я хочу получить от него ответы, пока он готов мне их дать. Подозреваю, что такое с ним случается не часто.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Так что же ты делаешь, кроме того, что управляешь клубом?

— Этого я не могу сказать тебе, Мак, — говорит он. — Даже если бы ты была моей женой, я не сказал бы тебе таких подробностей. Для твоей же безопасности.