Раздольное: исторические события и личности - Валентин Пак

class="p1">Послушай, братец, – заметил я, – ты бы хоть вожжи-то прибрал бы. Видишь, как они меня запачкали…

Ямщик даже не обернулся и только пробурчал:

– И-и, барин, это ничего!.. Это – жир нерпичий… Севодни только мазали сбрую…

– Потому-то их и убери с моих колен, – стал я урезонивать ямщика.

– Эх, барин. Чево убирать-то их?.. Нно-но! Замахнулся он на серую свою пару.

– Да убери же ты, свинья, свои вожжи! – Не выдержал я, бросая ему вожжи на козлы.

– Да вы, барин, чево ругаетесь-то свиньей? Я вот возьму лошадей распрягу да пойду назад, а вы оставайтесь!..

Угроза ямщика была довольно внушительная. Зная по наслышкам, что она могла быть легко осуществлена ямщиком, я вторично уже опасался называть амбициозного ямщика «свиньей» и пределикатно клал концы вожжей ему под сиденье каждый раз, когда он их бросал так бесцеремонно мне на брюки, уже окончательно пропитавшиеся жиром, но зато нерпичьим.

Не помню, на какой только версте, но, вероятно, на полдороге к Подгородной станции, повстречалась нам стоящая серая тройка, отмахивавшаяся от назойливых оводов и комаров. Ямщика не было видно. Я полагал, что он на время слез, но вышло совсем не то; ямщик мой оказался догадливее меня.

– Вот леший-то! – Проговорил он, поравнявшись с тройкой: – Заснул!.. С этими словами он остановил своих лошадей, не спеша слез с козел, подошел к телеге и стал кого-то будить.

– Терёшка!.. а, Терёшка!.. Терёшка, леши-ий!.. Вставай!.. Вишь, лошади-то твои стоят. На станции ругать будут…

Ни единого звука в ответ, кроме богатырского храпа.

– Вот окаянный-то! – Суетился мой ямщик, заходя с другой стороны телеги. – Ну, чо-орт, вставай! Терёшка! А, Терёшка!.. – И снова та же процедура. Но Терёшка спал. И только после пятиминутного расталкивания, промычал нечто вроде следующего:

– Ладно!..

При этом голова Терёшки вынырнула из глубины телеги и, вскинув на меня осоловелыми глазами, снова юркнула обратно.

– Л-ладно!.. Л-ладно!.. Л-ладно!.. – пробурчал он еще и снова захрапел.

– Вставай же! – Снова стал резонировать мой ямщик, но снова в ответ – храп.

– Кто это такой? – Полюбопытствовал я.

– Да ямщик с Подгородной…

– Давно из города обратно?..

– В шесть часов выехал из города…

Было уже около ½ 12-го часа.

– Ну ладно же, – сказал мой ямщик, потеряв всякую надежду на то, чтобы разбудить своего товарища, и с этим он усиленно стал хлестать по всем трем лошадям терёшкиной тройки. Тройка встрепенулась, рванула телегу, и в карьер помчалась с горы. Я следил с любопытством, как Терёшка от толчков подскакивал из глубины телеги как мяч по крайней мере на четверть над телегой и удивлялся его непробудности и крепости его головы, бившейся о края телеги.

На гору терёшкина тройка снова остановилась. Мой ямщик опять нагнал ее и снова принялся хлестать; снова тройка понеслась. Наконец, комедия эта мне надоела.

– Скоро ли ты перестанешь ухаживать за Терёшкой? – Не выдержал я.

Ямщик взглянул на меня через плечо как-то недружелюбно, ничего не сказал и задёргал вожжами. Я оглянулся назад – терёшки-на тройка опять стояла, лошади снова отмахивались и головами, и хвостом от своих неприятелей – паутов, комаров, мух, мошек.

Когда же он доедет до станции, размышлял я: ведь пока выспится богатырь Терёшка, будет еще часов 6; итого, значит, на обратном пути из города он проедет от 6 до 6, что составит полсутки – 12 часов ровнехонько.

Так я и не видал больше Терёшку.

На Подгородной станции нашлась, однако, для меня тройка. Ямщик был несколько «поддавши» и, как я заметил, остальные ямщики что-то все глядели таковыми, вероятно, «справляли» что-нибудь радостное. Ехал ямщик, отдать ему справедливость, ухарски. Стояла жара. Лошади были в мыле.

– Ты бы немного дал передохнуть лошадям, – заметил я.

Ямщик усмехнулся мне через плечо.

– Эх, барин! – сказал он, – Уж я-то знаю сам, когда придержать и когда – нет. Я уже вожу вот шестой годок, слава Богу, у меня лошади никогда не заморятся. Это ничего, что сегодня жара, надо только умеючи обходиться с лошадьми. Вот видите, они в мыле, а прошли всё-таки как свежие, не замучены… А вот теперь они передохнут малость, а там опять, – добавил он, придерживая тройку и доставая из кармана кисет с табаком, чтобы закурить… – Это еще что, – пояснил он, – а вот беда, когда эти два барина поедут – беда… (тут он назвал фамилии) от нихтолько и слышишь постоянно: гони да гони; коренник идет вскачь, а они всё: гони. А вы сами, барин, видите: какова здесь дорога-то – проклятая, одним словом. Вдруг он затпрукал: – А вот поглядите сами на этот мост. – Путь лежал через дырявый до невозможности мост. Целых досок не хватало, а те, что были, ходили, как клавиши под колесами. С замиранием сердца я смотрел, как лошади ступали между зиявшими отверстиями моста: один неверный шаг лошади, и она наверняка переломит ноги. Но чуткие животные бережно миновали опасность.

– А ведь мосты все такие… Вот саперы, сказывают, будут поправлять их. А славно было бы это…

На Тигровой станции… стали запрягать. Ямщики засуетились около тележки.

– Кто теперь поедет со мной? – спросил я их.

– А вот он, – указали мне на маленького молодого человека без усов и бороды, с фуражкой на голове без козырька и с желтыми буквами на черном околыше «1 В.С.».

– Хорошо повезешь? – обратился я к обладателю этой фуражки.

– Ницаво – повезем, – зашепелявил тот.

– Ну да, повезет! – заметил один из ямщиков. – Вы, барин, лучше сами управитесь с лошадьми, чем он: одно слово – «не брани меня, родная».

Все ямщики разом захохотали.

– От чего это они над тобой так зло смеются? – спросил я «не брани меня родную».

– Я не из ихних, – ответил тот.

– То есть как «не из ихних»?

– Я на вольные работы отпущен, в. б-дие, и поступил сюда в ямщики.

Тогда-то я понял значение «1 В.С.».

Поехали мы с «не брани меня родная». Вез – так себе. Но что было утешительного – так это то, что он оказался весьма словоохотным. Массу анекдотов и прибауток пересказал он мне. Между прочим поведал и то, что он получает 12 р. на хозяйских харчах, но что харчи эти не в пример хуже солдатских. А на одном из мостов он выказал замечательную свою ловкость: убил саженную черную змею, спавшую на мосту, одним ловким ударом кнута.

– Вот так, кнутом, самое лучшее бить их, – пояснил он, растягивая судорожно корчившуюся еще змею, чтобы приблизительно составить понятие о громадной величине змеи.

На 5-й весте от Раздольного он стал тормозить телегу. Это громадный спуск, неимоверно крутой, на котором,