Алиенора Аквитанская - Режин Перну

Как бы там ни было, у самой Алиеноры, похоже, было не так уж много поводов пожаловаться на мужа за четырнадцать лет их брака. Но все изменилось, как только в жизни короля появилась пресловутая Розамунда, которую Гирольдде Барри, беспощадный сатирик, прозвал, играя с ее именем, «Поганой Розой»: «Rosemonde — Rose Immonde». Именно с появлением Розамунды разрыв между супругами обозначился явственно. И, конечно, не случайно Алиенора с тех пор лишь один раз, в 1167 г., и ненадолго приедет в Англию, — во всяком случае, до того момента, когда ей придется вернуться в эту страну не по своей воле.

Память о Розамунде связывается с резиденцией в Вудстоке; рассказывали о существовании лабиринта, о великолепно украшенной беседке или спальне. На самом деле, вполне возможно, что в королевской резиденции в Вудстоке, которую Генрих с Алиенорой охотно украшали и которую, по словам современников, окружал прекрасный парк, действительно был сад в виде лабиринта (к подобным фантазиям были склонны в ту эпоху, достаточно вспомнить лабиринты, выложенные на каменных полах соборов, или головокружительно сложные переплетения узоров, которыми были украшены страницы «Книги Келлса» и множества других манускриптов того времени, особенно в местностях, населенных кельтами). Был ли лабиринт, или его не было, — так и осталось неизвестным, но трогательная легенда превратила именно его в средство, позволившее спрятать от соперницы прекрасную Розамунду, и это дает нам основания, по меньшей мере, предположить, что Генрих не постеснялся привезти ее в Вудсток. Понятно, что после этого Алиенора отвернулась от Англии и предпочла снова стать герцогиней Аквитанской. Она почти постоянно жила в Пуатье, время от времени совершая поездки по собственным провинциям, и, если можно так выразиться, старалась прочнее прибрать к рукам своих вассалов и своих детей. Постепенно она сумеет заставить тех и других действовать согласно ее воле; и тогда Генрих сможет оценить, во что обошлась ему супружеская неверность, чем обернется для него нарушение заключенного между ними союза, заставлявшего их ранее действовать единодушно. Как написал в своем превосходном исследовании историк Лабанд, «месть Алиеноры состояла не в том, чтобы убить Розамунду. Она поступила лучше: подняла восстание в Пуату».

Все эти события несколько отступили на второй план как для Истории, так и раньше — в глазах современников, потому что их затмила разгоревшаяся одновременно с ними ссора между королем Англии и тем, кто, по его собственному выражению, был «его единственным советником», его верным канцлером, его неразлучным другом: Томасом Бекетом.

Генрих считал, что сделал все как нельзя лучше, устроив так, чтобы во главе епископства Кентерберийского встал Томас, который так хорошо помогал ему в политических делах и в управлении королевством: благодаря этому власть церковная и светская власть сосредоточивались в одних руках, и последняя тем самым избавлялась от необходимости существовать в рамках, навязанных ей Церковью. Разве Томас не был лучшим помощником английского короля, когда речь шла о том, чтобы собрать с духовенства налог, предназначенный на оплату наемного войска, которое надо было содержать во время осады Тулузы? Проводя свою все более и более авторитарную политику, Генрих на каждом шагу наталкивался на препятствия, чинимые ему церковными привилегиями. Он рассчитывал найти в Томасе союзника, который поможет ему мало-помалу поставить церковников на место и тем самым укрепить королевскую власть. Итак, через год после смерти архиепископа Теобальда Томас был рукоположен в священники, — до тех пор он оставался всего лишь диаконом, — ив праздник Пятидесятницы 1162 г. его возведение в сан было узаконено в присутствии Генриха Младшего (Томас воспитывал принца с семилетнего возраста).

Можно было ожидать от нового архиепископа на следующий же день после посвящения в сан какого-нибудь торжественного доказательства лояльности и верноподданнических чувств по отношению к своему королю. Но Томас всю торжественность, какую умел придать различным событиям, пустил на то, чтобы учредить в своей епархии праздник Троицы. Он немедленно изменил свой образ жизни. Любивший роскошь канцлер, став священнослужителем, раздал свое личное имущество бедным; он, прежде державший открытый стол, за которым самые знатные сеньоры всегда вкушали изысканные блюда и благородные вина, теперь то и дело постился, а его резиденцию заполонили грязные и вшивые городские оборванцы, ставшие отныне его постоянными гостями. Бекет даже одеваться стал по-другому, избрав для себя почти сразу после того, как стал архиепископом, одежду монахов-августинцев Мертона, среди которых давным-давно выбрал себе исповедника: длинная черная ряса из грубой ткани, отделанная овчиной, поверх нее — короткий белый стихарь, покрытый епитрахилью; кстати, только после его смерти выяснилось, что под рясой он носил власяницу. Томас был безупречным слугой: сменив службу у короля на служение Богу, он, как делал всегда, полностью отдался исполнению своих обязанностей, и Генрих с изумлением наблюдал за этой метаморфозой, спровоцированной им самим.

Да, на этот раз английский король обманулся в своих расчетах, но, надо сказать, очень быстро это заметил. Не прошло и года с тех пор, как канцлер был назначен архиепископом, а уже обозначились первые разногласия, возникшие во время процесса священника, представшего перед королевским судом. Томас потребовал тогда, чтобы провинившегося, в соответствии с обычаями той эпохи, судил церковный суд. Подобные трения возникали еще не раз, и к 1164 г. король и его бывший канцлер уже находились в состоянии откровенной вражды. В октябре, после того как король попытался навязать свою волю, издав знаменитые Кларендонские постановления, — они понадобились только затем, чтобы основать нечто вроде национальной Церкви, сведя на нет судебную власть епископов и апелляции к папе, — после бурных сцен, которыми сопровождались встречи архиепископа с королем в Нортгемптоне, Томас тайно отправился в монастырь в Истри, на побережье, и назавтра же после дня Всех Святых, еще до рассвета, отплыл во Францию. После этого он вернется в Англию лишь затем, чтобы умереть.

Эпизоды этой драматической ссоры интересуют нас здесь лишь постольку, поскольку они связаны с историей Алиеноры. А она решительно держалась в стороне от всех этих дел и, как мы видели, питала к Томасу чувство, близкое к ревности. Тем не менее, из письма Иоанна Солсберийского мы узнаем, что она за Бекета заступалась, так же, как и «императрица» Матильда. Правда, в другом письме, написанном в конце мая 1165 г. епископом Пуатье Иоанном де Бельменом, последний сообщает архиепископу Кентерберийскому, чтобы тот не рассчитывал ни на помощь, ни на советы Алиеноры, «тем более, — прибавляет он, — что она полностью доверяет Раулю де Фе, который относится к вам все так же враждебно». В самом деле, у Рауля де Фе были личные разногласия с прелатом, и, с другой стороны он играл заметную роль при королеве и участвовал во всех действиях Алиеноры, направленных отныне против ее супруга.

И все же сами поступки и образ действий Томаса окажут решающее влияние на поведение королевы и ее детей. Томас нашел приют при французском дворе и, как некогда во времена тулузской истории, Генрих Плантагенет по этому случаю получил урок от Людовика VII, которого он так презирал и столько раз задирал, оскорблял и высмеивал. В самом деле, на следующий день после встречи в Нортгемптоне, узнав о том, что Томас потихоньку скрылся, английский король поспешил запереть свои порты, попросить графа Фландрского не принимать архиепископа у себя — на тот случай, если ему все-таки удалось покинуть остров, — и, подозревая, что Бекет ринется к королю Франции, немедленно отправил к последнему гонцов. Эти гонцы, благодаря невероятному совпадению, переплыли Ла-Манш в ту ночь, когда то же самое, только тайно, сделал и Томас: в ночь с первого на второе ноября 1164 г. Им удалось встретиться с королем в его замке в Компьене и передать ему письмо Генриха с просьбой не принимать архиепископа Кентерберийского, который покинул свою епархию без разрешения английского короля и тем самым оказался низложенным.

«Да что вы! — воскликнул Людовик VII, притворившись изумленным. — Король судит прелата и лишает его должности? Как такое может произойти? Я тоже король, и, наверное, такой же король в своем королевстве, как король Англии в своем, и, тем не менее, совершенно не в моей власти уволить самого незначительного священнослужителя в моем королевстве!»

Тогда гонцы довольно подло напомнили королю, как Томас, будучи еще канцлером, много раз действовал против него, что, в частности, произошло и при осаде Тулузы. Но на это Людовик ответил: он не может держать зло на канцлера короля Англии за то, что тот старался как можно лучше служить своему господину. Гонцам оставалось только откланяться и поспешно двинуться по дороге в Сане, где в то время находился папа Александр III, который, вступив в открытую борьбу с германским императором, также нашел убежище во Франции. Некоторое время спустя преданный друг Томаса Бекета, Герберт де Бошам, был, в свой черед, принят королем Людовиком, который заверил его в том, что и в этом случае будет придерживаться старинного королевского обычая, согласно которому всякий изгнанник, а особенно — служитель Церкви, всегда находил во Франции приют и защиту. Людовик сдержит слово. Потому отныне именно во Франции будут разыгрываться различные эпизоды борьбы между королем и архиепископом. Томас будет по большей части находиться в аббатстве Понтиньи, основанном святым Бернардом и, похоже, этому аббатству вообще суждено было стать любимым прибежищем изгнанников, потому что и в следующем веке еще один из них, святой Эдм, тоже англичанин, найдет там приют.