Алиенора Аквитанская - Режин Перну

И тем не менее, осада не состоялась. Граф Барселонский остался ни с чем, а граф Тулузский отделался испугом. Как уже было сказано, Генрих, приблизившись к Тулузе, внезапно отдал своим войскам приказ поворачивать назад: верность феодальной клятве, заявил он, воспрещает ему осаждать крепость, внутри которой находится король Франции.

Что же произошло на самом деле? Историки так и не могут этого объяснить. Одни пытаются найти стратегическое объяснение: Генрих решил, что ему пришлось бы уйти слишком далеко от своей базы; но, если сравнить Тулузский поход с завоеванием Ирландии, которое произойдет несколько лет спустя, мы вынуждены будем признать это объяснение несостоятельным. Другие предполагали возможность измены и строили на этом всевозможные гипотезы. Что касается современников, они, рассказывая об этих событиях, придерживались того же самого объяснения, какое дал Генрих: он не захотел осаждать город, где находился его сюзерен, — это и в самом деле противоречило феодальным обычаям. Естественно, сегодняшний историк, привыкший судить обо всем в соответствии с собственной психологией, собственным менталитетом, отбрасывает всякие объяснения, не продиктованные соображениями военного или экономического порядка, ученый, живущий в наши дни, счел бы предельно наивным всякого, кто принял бы объяснения, соответствующие психологии XII века… Впрочем, на самом деле: разве Генрих при других обстоятельствах, и такое случалось не раз, не пренебрегал феодальной клятвой?

Но именно здесь мы позволим себе назвать наивным историка, неспособного допустить, что человек может поступать по-разному в разные периоды своей жизни. Навязчивое представление о «хорошем» и «плохом», «волке» и «ягненке», индейце и ковбое до странности прочно укоренилось в сознании большинства из нас и все еще остается причиной большого числа ошибок и заблуждений; вероятно, этих ошибок можно было бы избежать, если бы мы чаще обращались к повседневной жизни, внимательнее приглядывались к окружающим и к самим себе. Разве не самое обычное дело — видеть, что один и тот же человек при одних обстоятельствах поступает «хорошо», а при других — «плохо»?

Что сомнений не вызывает — это то, что Генрих в этом случае отступил с прекрасно вооруженным и подготовленным войском, сославшись на феодальную клятву. И, если так уж необходимо во всем искать выгоду, то разве выгодно было ему, королю и сюзерену, подавать пример нарушения клятвы вассалом? И разве не могли на него подействовать призывы, с которыми обращался к нему во время двух встреч король Франции? Генриху было как нельзя более выгодно дать своим многочисленным вассалам в еще не очень окрепшем государстве пример верности феодальным обычаям. Да и, кроме того, надо быть слепым, чтобы видеть в Генрихе Плантагенете «цельную натуру» — он поистине был соткан из противоречий. В этом тулузском деле внезапная перемена намерений, должно быть, спасла корону Франции; но кому, как не Генриху, было знать, какие неприятности он навлек бы на себя, посягнув на особу короля Франции?

Он поручил своему канцлеру отвести войска в Кагор, а сам отправился в Лимож, оттуда — в Нормандию, где тем временем Робер граф Дре, брат французского короля, поспешил совершить диверсию. На этот раз король Англии взялся за дело энергично: он намеревался одновременно и сохранить Нормандию в ее целостности, и показать, что если он не пожелал в определенном случае проявить свою воинскую доблесть и свое воинское искусство, это вовсе не означает, будто он их утратил; и, если даже его авторитет немного пошатнулся из-за этой несчастной тулузской истории, то впечатление от нее полностью изгладилось после того, как он поочередно совершил набег на Бовези, разрушил крепость Жерберуа и заставил графа Эвре принести ему оммаж. Теперь всякому было ясно, что король Франции не сможет в полной безопасности доехать от Парижа даже до Этампа, который с давних пор был владением его предков. В результате Людовик VII запросил перемирия, на которое Генрих немедленно согласился.

Возможно, у Алиеноры остался привкус досады и разочарования от этого несостоявшегося похода, об этом мы можем только догадываться, но несомненно то, что Раймунд Тулузский, как покажут дальнейшие события, затаил на нее немалую злобу.

Пока что этот эпизод не оставил других следов в анналах Плантагенетов. В самом начале 1160 г. Алиенора вернулась в Англию; здесь ей предстояло замещать короля, который хотел провести в Нормандии реформы и заняться делами управления подобно тому, как сделал это, и вполне успешно, в своих островных владениях. И снова для Алиеноры началась кочевая жизнь; счета и грамоты, подписанные ею, показывают нам, что она разъезжала по стране, перебираясь из одной резиденции в другую, и при этом не забывала требовать, чтобы к ее столу поставляли вино, а для ее светильников — масло. Дороги в Англии к этому времени стали безопасными: шерифы добросовестно собирали налоги и вершили правосудие. На зеленых холмах мирно паслись стада овец, с каждым годом разраставшиеся благодаря рациональным методам овцеводства, которые применялись в цистерцианских монастырях. Тюки с овечьей шерстью все выше громоздились в лондонском порту, куда приходили за грузом торговцы из Фландрии, а теперь еще и бочонки с генским вином выстраивались аккуратными пирамидами в портах Ла-Манша, и там, за морем, аквитанские виноградари распахивали все больше земли, расширяя свои виноградники. Бордо проникло в таверны и составило серьезную конкуренцию английскому пиву.

И сегодня, путешествуя по Англии, мы почти повсюду видим вдоль дорог, проложенных почти по тем же местам, что и тогда, пейзажи, замки и города, мимо которых могла проезжать Алиенора в те весенние дни, наполненные пением птиц и запахом молодой травы. Мы представляем себе, как она выехала из Бермондси, пересекла Темзу, добралась до Вестминстера, где ослепительно сверкали стены совсем новенького дворца, а справа, за этим берегом, за Стрэндом, который все еще можно распознать в лондонской топографии, высились стены Сити. Проезжая дальше к западу, за Оксфорд, где уже преподавали известные ученые, она часто останавливалась в Вудстоке, среди пологих холмов, окаймленных высокими лесами, среди пастбищ, где паслись лошади и свиньи. Бывала она и в Шерборне, где охристый цвет камня, из которого складывали и кровли, и стены домов, резко выделялся на фоне суровых красок Корнуэльса или красных оград девонских замков. И повсюду, здесь и там, мелькали на окраинах лугов, на берегах ручьев и рек беленные известью хижины, какие и сегодня еще можно увидеть у поворотов дорог в Англии, а еще чаще — в Ирландии. Много было монастырей, и некоторые из них, такие, как Сент-Олбанс или Тьюксбери, с их высокими круглыми арками и мощными колоннами, сохранили в своем облике след эпохи Алиеноры. Король и королева относились к монастырям очень внимательно: они создавали или поддерживали новые монастыри, помогали совершать преобразования и искоренять злоупотребления; и орден Фонтевро, которому Алиенора отдавала предпочтение, под ее влиянием распространился и в Англии, — мы встречаем духовных дочерей Робера д'Арбрисселя в Итоне и Вествуде, и именно к ним обратились государи, когда в аббатстве Эмсбери пришлось заменить монахинь, впавших в грех и соблазн и подпавших под церковные санкции. Много также и донжонов, датируемых тем же временем, начиная с самой Лондонской башни или Дуврского замка и заканчивая Порчестером, Фарнхемом или Керисбруком на острове Уайт, куда Алиенора много раз ездила с детьми, может быть, точно так же, как сегодня мы отправляемся со своим потомством на берег моря во время каникул.

На континенте в это время дела шли не менее удачно. Генрих стал правителем-созидателем, и эта его деятельность, в чем мы нимало не сомневаемся, отвечала вкусам и желаниям Алиеноры. И потому королевская чета приступила к строительству новой резиденции в Пуатье, где появился большой зал дворца, позаботилась о расширении замков в Анжере и Руане, а в окрестностях этого последнего города, в Кевильи, они построили нечто вроде загородного дома, окруженного обширным парком, населенным птицами. Есть ли смысл говорить отдельно о тех, главным образом, стратегически важных укреплениях, которые они возвели на границе Нормандии и Мена, в Амбуазе и Фретевале? В Бюре Генрих и Алиенора воздвигли настоящий дворец, для постройки которого пришлось срубить больше тысячи дубов; наконец, как во Франции, так и в Англии, в соответствии с обычаями той эпохи, было создано множество новых больниц и приютов, таких, например, как лепрозорий в Кане. Словом, все, что строилось в те времена, свидетельствовало о процветании западного королевства, которое росло и развивалось вместе с общими честолюбивыми замыслами его правителей.

XIII

Томас-мученик

Бога молю, и мученика, которому я