История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III - Алексей Величко

Дискутируя с монофизитами, император рассчитывал на помощь Рима. Но попытка императора обратить критику в сторону несторианства и таким способом привлечь отпавших христиан в Церковь вновь натолкнулась на непонимание Запада, ошибочно заподозрившего в действиях св. Юстиниана ревизию Халкидона. «Возникшая в связи с этим западная полемическая литература до сих пор оказывает большое влияние на историографию, и многие дела св. Юстиниана представляются в анекдотическом виде»[231].

В результате всех перипетий св. Юстиниан пришёл к единственно верному выводу: для привлечения антихалкидонитов нужно осудить то, что они приписывали Православию и что было для них неприемлемым, равно как и для самой Церкви. Святой Юстиниан не поднимал нового богословского вопроса, он лишь задумал лишить монофизитов повода к нападкам на Церковь, а несториан — средств к утверждению собственной ереси. А логика последних была проста: в Халкидоне епископ Феодор Мопсуэстийский, духовный отец Нестория, не был осужден — следовательно, он признан православным[232]. А потому Халкидон якобы принял сторону Нестория и несториан.

Помимо Феодора смущение вызывали ещё два архиерея — Феодорит Кирский и Ива Эдесский. По крайней мере, в 533 г. севериане в диспуте с православными епископами, организованном императором, возражали против Халкидона со ссылкой на фактическое восстановление, по их мнению, Вселенским Собором Феодорита Кирского и Ивы Эдесского[233].

Потратив много времени на личное изучение данного вопроса, в 543 г. император пишет трактат «Против «Трёх глав»» — сочинение названо так потому, что каждому из персонажей посвящена отдельная глава. Этим событием открывается спор о богословии епископов Феодора Мопсуэтийского, Феодорита Кирского и Ивы Эдесского, вызвавший новую бурную полемику и неожиданно жёсткое противодействие Рима[234].

Восток, хотя не без колебаний, но принял указ императора, и восточные епископы почти в полном составе подписали документ. Правда, патриарх Мина подписал указ при условии того, что если Римский папа не согласится с ним, он дезавуирует свою подпись. Зоил Александрийский (541–551) подписал документ под угрозой ссылки и снятия с престола. Аналогичный мотив сыграл решающую роль в подписании сочинения императора Антиохийским патриархом Ефремом (526–545). Наконец, Иерусалимский патриарх Пётр (524–552) вначале также объявил себя врагом указа, но спустя некоторое время всё же признал правоту царя[235]. Причина такого сопротивления заключалась в том, что все они опасались подрыва авторитета Халкидона. Кроме того, осуждение уже умершего Феодора Мопсуэтийского, пребывавшего до последней минуты в мире с Церковью, считалось превышением человеческих полномочий. Однако богословская позиция царя была столь аргументированной, а его действия столь настойчивыми, что восточный епископат или принял указ об осуждении «Трёх глав», либо «поверил на слово» св. Юстиниану.

Но на Западе ситуация развивалась иначе. Следует иметь в виду, что в своё время именно по инициативе Рима три богослова, на которых обратился взор царя, были прощены Вселенским Собором, и в покушении на их имена Запад увидел косвенное, как минимум, опровержение Халкидона. Помимо этого на Западе господствовало ошибочное убеждение, будто послание Ивы Эдесского персу Мару, ставшее предметом критики св. Юстиниана, было одобрено Халкидонским Собором. Естественно, Рим в категоричной форме не принял богословия императора. Римский диакон Стефан Факунд Гермианский из Африки написал трактат «В защиту «Трёх глав»», отрицательные ответы на сочинение императора были получены из Рима от папы Вигилия и от Карфагенской церкви. А архидиакон Карфагенской церкви Ферранда в письме к диаконам Римской церкви Пелагию и Анатолию отверг императорский эдикт на том основании, что провозглашение истинных богословских утверждений находится всецело в компетенции епископов, но не царя. «Никто не может, — писал он, — заручившись множеством подписей, придать собственной книге авторитет, признаваемый Кафолической Церковью только за каноническими книгами. Для спокойствия церквей было бы полезно, чтобы никто не предписывал Церкви, что она должна делать, но всякий придерживался бы того, чему учит Церковь»[236]. Конечно, такой подход принципиально был неприемлем для св. Юстиниана Великого.

Впрочем, нельзя сказать, что протесты всегда носили содержательный характер. Например, епископ Понтиан отписал св. Юстиниану, что сочинение Феодорита Кирского не известно в его епархии, поэтому он рекомендует уклониться от осуждения этого епископа, тем более, что автор уже давно мёртв, а мёртвых осуждать не следует[237].

Для умиротворения ситуации осенью 544 г. св. Юстиниан решил вызвать папу Вигилия в Константинополь — действительно, должен же был он хоть когда-то начать оправдывать то доверие, которое оказал ему царь? Формально вызов был обусловлен опасностью, которой папа подвергался в осаждённом Остготским королём Тотилой Риме. Очень неохотно папа принял этот вызов (приказ?) — на Западе это нежелание даже позднее переродилось в легенду, будто императорский чиновник, доставивший понтифику повеление св. Юстиниана, имел поручение задержать папу и силой доставить его в восточную столицу. В любом случае Вигилий тянул время, надеясь, что всё уляжется само собой без его деятельного участия. Папу посадили на барку и отправили в Сицилию, где на него со всех сторон накинулись противники императора. Сюда же прибыл Зоил Александрийский, позднее отозвавший свою подпись под осуждением Феодора Мопсуэтийского, Феодорита Кирского и Ивы Эдесского. Осенью 546 г. папа Вигилий, наконец, тронулся в дальнейший путь, по дороге рассылая письма остальным патриархам с предложением отказаться от осуждения трёх богословов. Нарекания в свой адрес вызвал и Константинопольский патриарх Мина, которому папа пенял на неразумие и скоропоспешность в выводах. В конце концов, в сопровождении пышной свиты 25 (или 27) января 547 г. Вигилий торжественно въехал в Константинополь. Его встреча была беспрецедентно пышна и торжественна. Константинопольцы хором скандировали при проезде апостолика: «Ecce advenit dominator dominus!» («Се грядет господин и владыка!»)[238].

Но после этого мир в Церкви внезапно закончился: папа тут же отлучил патриарха Мина и вычеркнул его имя из диптихов, а Константинопольский архиерей, естественно, сделал то же самое. Император пригрозил обоим архиереям ссылкой и, видимо, был по-настоящему грозен в своём гневе. По крайней мере, как свидетельствуют летописи, страшась царя, папа пытался бежать в церковь св. Сергия, чтобы там искать защиты, но был вытянут силой из храма. Остыв, св. Юстиниан принял понтифика, а тот по просьбе царицы св. Феодоры 29 июня 547 г. принял в общение патриарха Мина[239]. После этого папе ничего не оставалось делать, как дать императору и императрице письменное согласие на осуждение «Трёх глав». Он также пообещал возглавить несколько «конференций» епископов и обсудить на них этот вопрос.

11 апреля 548 г. он передал императору секретный приговор суда епископов, «judicatum», в отношении «Трёх глав» при условии неприкосновенности авторитета Халкидона. Хотя документ был закрытым (по просьбе самого понтифика), папа показал его римским диаконам Рустику (своему племяннику) и Севастиану, которые после этого отделились от него и оповестили о «judicatum» весь Запад; в ответ папа отлучил обоих[240]. Но дело было сделано — Запад проклинал и своего папу, и всех, кто соглашался с «judicatum». Иллирийские епископы низложили за его принятие архиепископа Первой Юстинианы Бенената, а африканские архиереи в 550 г. осудили самого Вигилия[241]. Как нередко бывает, далеко не все поняли, о чём вообще идёт речь. Так, в Галлии обеспокоенные епископы, не получившие точных известий, 28 октября 549 г. собрались в количестве 71 человека и на всякий случай произнесли анафему, на Евтихия и Нестория, после чего разъехались. Ввиду таких осложнений император 15 августа 550 г. дал согласие Вигилию публично отказаться от «judicatum» при условии, что тот будет тайно помогать царю в осуждении «Трёх глав».

Надо сказать, терпению и спокойствию императора не было конца: желая мирно уладить недоразумения и решить вопрос богословски, а не административно, он организовал 17 июня 550 г. Собор в самой Мопсуэстии, чтобы узнать, как Мопсуэстийская церковь относится к Феодору. На Соборе выяснилось, что имя Феодора не значится в диптихах этой церкви, и вместо него туда внесено имя св. Кирилла Александрийского. Это было подтверждением неправославности епископа: собственная церковь изгладила память о нём из себя, и потому Феодор не мог считаться членом Кафолической Церкви. Как следствие, правомерно вставал вопрос о возможности анафематствования умерших — по крайней мере, тех, которые ещё при жизни фактически отпали от Церкви[242].