Петропавловская оборона - Александр Степанов

«— Так как офицеры и команда фрегата «Диана», захваченные на «Грете», взяты без оружия и спасаясь после кораблекрушения, то адмирал не считал их за военнопленных и готов перевести в русский порт Аян. К сожалению, — прибавил командор, — порт этот замерз.

— Но тогда высадите нас в Де-Кастри, — предложили диановцы.

— Де-Кастри адмирал признает не иначе как нейтральным, — ответил Эллиот.

— Так почему же,- — возразили диановцы, — вы. командор, упираясь теперь на нейтралитет Де-Кастри, первый открыли в нем огонь по камчатской эскадре?

Смутившийся командор, не дав ответа, круто переменил разговор и стал предлагать от имени Стирлинга доставить пленных на «Аврору».

— Каким же образом вы доставите нас, — спросили русские офицеры, — не на нейтральном ли судне?

— Нет, мы пойдем с эскадрой, — отвечал Эллиот.

— Подойдя под парламентским флагом на вид «Авроры» и высадив нас. вы, конечно, немедленно уйдете назад?

— Как уйдем, уйти прямо мы не можем, — вскричал Эллиот. — Мы возьмем «Аврору»!»*

С глубоким возмущением русские моряки отвергли это гнусное предложение.

Получив новые инструкции Стирлинга, Эллиот еще раз заявил захваченным морякам, что ни в какое другое место, кроме устья Амура, их не отправят. После повтор-

« «Морской сборник». Кв 9, 1860.

По1'о категорического отказа командор объявил всех Байты* на «Грете» военнопленными. Но союзники так ничего и не допытались о подходах к Амуру...

Дворянские и княжеские звания офицеров, объявленных пленньши, обеспечили сносное обращение с ними со стороны союзников. Иное дело простые русские люди без чинов и звании... Они были для англо-французского командования не только военным противником, но и тем низшим сословием, с которым и у себя дома офицеры союзников привыкли не считаться.

Группка матросов камчатской флотилии, очутившаяся в неволе у англо-французов, как раз и состояла из таких простых «низких чинов». Попала ома в руки врага совершенно случайно. Еще до появления в Авачииской губе неприятельского флота несколько моряков были направлены на хозяйственные работы в Тарьинскую бухту, лежавшую против Петропавловска. Обратно в город шестеро матросов с боцманом Усовым возвращались на боте с кирпичом.

Усов, как его описывали современники, «на вид невзрачный, черненький, худенький, хиленький седенький старичок», захватил домой гостившую в Тарье жену с двумя малолетними детьми.

На пути внимание гребцов привлекли выстрелы. Это подошедшая к гавани англо-французская эскадра начинала обстрел. Но ни Усов, ни матросы не знали еще о приходе неприятеля, они думали, что происходит обмен салютами, которыми порт обычно приветствует своих редких гостей — кругосветных путешественников.

«Когда мы на ботике выплыли с кирпичами из Тарь-ннской губы, — рассказывал впоследствии один из матросов контр-адмиралу Завойко, — и увидели эскадру, то приняли ее за нашу — адмирала Путятина, наладили на ботике паруса, как следует, и хотели поближе пройти под кормой адмиральского фрегата». - •

Обнаружив свою ошибку, Усов сразу же взял курс к берегу. Но бот уже заметили с неприятельских кораблей. С бортов их были быстро спущены многовесельные большие катеры и баркасы, погнавшиеся за русскими. Состязание на скорость долго продолжаться не могло. С одной стороны, загруженный до краев тихоходный бот и, с другой, летевшие, как стрела, шлюпки. К тому же затих ветер, и вскоре хорошо вооруженные катеры противника начали окружать русское суденышко. Детишки Усова подняли крик, жена навзрыд запричитала.

Сопротивляться было невозможно, на боте не было ■оружия. Первым нашелся матрос Семей Удалой. Он сказал товарищам: «На эфтот случай, что у нас ружей нег.' а все кирпичи, Ничего не приказано, — что нам делать? Если кирпичом станем кидать в неприятеля, даром жизнь погубишь и ни одного не зашибешь до смерти; не замай (не надо): пусть нас берут, а вы смотри, не зевай, не могли ли мы какого случая найти на судне на погибель врагам. А боцман Усов... прибавил: смотри не разговаривать, что будет неприятель выспрашивать, знай отвечай на все вопросы: «не могу знать...»131

Через несколько минут «7 катеров, держась в кильватер друг друга, вели на буксире бот; по бокам держались по катеру, и, наконец, все шествие замыкалось вооруженным баркасом; .на корме каждой шлюпки развевались флаги: вся команда фрегатов высыпала на сетки, так что один из наших сослуживцев вполне справедливо заметил, сказав, что вся эта процессия походит на то. как'мыши кота хоронили»,132 — описывает пленение Удалого, Усова и других один из петропавловцев.

Старик Усов с семьей и одним матросом-гребцом был

потом освобожден и доставлен на берег с письмом на имя За вой ко: . .

«Господин губернатор!

Случайностью воины досталось мне русское семейство. Имею честь отослать его к вам обратно. Примите, г. губернатор, уверение в моем высоком почтении.

• Ф. Депуант».

Перед тем как отпустить русское семейство, — а пленение малолетних детей отнюдь не составляло славу двухсотпушечной эскадры! — англо-французы мучили своих пленников. Вот что рассказывал Усов:

«В службу ихнюю приглашали: «У нас, говорят, вам не в пример лучше будет, у нашего-то императора флот большуший-пребольшущнй, соглашайтесь...» И все это по началу ласково обходились; ну, а как мы ответили наотрез... так нас заковали по рукам и ногам в кандалы, — да в трюм и засадили и просидели-то мы во тьме кромешной все это время».133

Среди русских матросов, которых французский адмирал оставил у себя в.плену, был Семен Удалой. Лаской и угрозами, кандалами и карцером хотели вырвать французские офицеры нужные им сведения о петропавловских " батареях, о количестве защитников порта. Но кроме «не могу знать» ничего не добилось от'пленников командование англо-французской эскадры.

«Больно было сердцу, что мы сидели скованные в трюме, а наши товарищи проливают кровь», — говорили про те дни матросы, возвращенные в 1855 году в Петропавловск в обмен на пленных союзников.

Когда вражеские суда, битые под Петропавловском, направлялись к своим базам, русских заставили работать на палубе.

«Порадовалось наше сердце, видя на фрегате везде Стон и щепы», — вспоминали русские моряки.

Французский фрегат «Форт», капитально отремонтировавшись в Калифорнии, перешел к островам Таити, где пленников заставили работать на постройке военных сооружении.

«Удалой не хотел работать крепости и сказал... против своих крепости делать не буду. Его заковали в железа и посадили на хлеб и воду; и мы сиживали за то, что не хотели крепости работать, но нам нездоровилось сидеть,—стали пухнуть»,* — рассказывали Завойко товарищи Удалого.

Между прочим, совсем иначе отнеслись к своим пленникам русские. «Повидимому, с пленниками во все время пребывания их у русских обходились хорошо»,** — доносил английскому адмиралтейству адмирал Брюсс.

Весной 1855 года русских пленников перевели на французский бриг «Облигадо», направлявшийся к Камчатке. В пути неприятельские офицеры не раз заглядывались на4 матроса Семена Удалого.

«Во время обеда, — рассказывает один из офицеров, — у стола, за которым сидел Семен, раздавался наибольший хохот вследствие его. бесконечных шуток и острот. Ночью, когда между двумя пушками собирался кружок около любимого рассказчика, этим рассказчиком непременно оказывался Семен, восхищавший своих слушателей предлинною сказкою на странном языке езоего изобретения, составленного из смеси русского, французского, бретонского и прованского».***

Французы думали, что русские пленники уже сломлены и покорились своей участи. Командир брига, даже рассчитывал русского военного моряка и артиллериста

» «Морской сборник», № 7, 1857.

** «Морской сборник», № 9, 1855, отд. 2-й. сто. 111 *** «Морской сборник». Хг9 7. 1857.

!?•

Семена Удалого заставить стрелян» по русской земле из французской пушки. Вот что просто и бесхитростно рассказали В. С. Завойко товарищи Удалого: «При сходе в Авачннскую губу забили тревогу: Удалой был поставлен у пушки, а мы у подачи ядер. Удалой не пошел к своей пушке, а стал у грот-мачты и сказал нам: «Ребята! Грех на своих руки поднимать! Уж лучше смерть! Помните приказание начальства — чему нас учили!» Сказавши эти слова, он скрестил руки на груди и закричал во весь голос: «Слышь вы, французы!» и к этому прибавил, как тут, Василий Степанович, сказать, да вы изволите знать крутой нрав Удалого, он, то есть так сказать, попросту выругал их, а потом сказал: «Слышите ли. французы? У русских руки не подымаются на своих, я к пушке не иду». А Польша (поляк-переводчик. — А. С.) сейчас слово в слово и переведи старшему лейтенанту.