Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

разделаться. Смотри, Куинс мы нужны уже здесь и сейчас. Давай разбираться с проблемами по очереди.

– Чем больше боро, тем больше проблем, – бормочет Бруклин, а затем кивает, неохотно соглашаясь.

Мэнни недолго копается в приложении для райдшеринга на телефоне и выбирает на карте точку, рядом с которой, как им подсказывает чутье, находится Куинс. Затем они отправляются в путь – ведь лучше поздно, чем никогда.

Глава шестая

Доктор Белая, критик из иного измерения

Их работы отвратительны.

Бронка идет вдоль выставочного стенда медленно, давая себе время подумать. Краем глаза она видит Джесс, стоящую у стойки администратора. Поближе к телефону. Позади нее за столом сидит ассистентка Центра, Венеца. Джесс стоит с каменным лицом, у Венецы же такой вид, словно ее взяли в заложницы; выпучив глаза, она переводит взгляд с Бронки на Джесс, на Ицзин – да, на Ицзин, ведь, что бы между ними ни происходило, с таким кошмаром они должны разбираться вместе, единым фронтом, – и, наконец, на их гостей.

Их гости толпятся посреди зала, хотя их представитель – молодой белый парень с длинными, убранными в пучок волосами цвета «клубничный блонд» и бородой дровосека – дипломатично держится между своими спутниками и Бронкой. Он назвался менеджером этих ребят, считающих себя «художественным коллективом». Все члены их компании – мужчины, и почти все белые, если не считать одного низкорослого паренька, тоже на первый взгляд белого, но с щедрой примесью южноамериканских кровей. Паренек этот зачем-то отрастил себе всклокоченное подобие такой же дурацкой бороды. Видимо, он так сильно старается сойти за своего в этой тусовке, что не замечает, насколько она ему не идет. Без бороды он был бы гораздо симпатичнее.

«С низкорослыми пареньками нужно быть осторожнее», – как-то сказал Бронке ее бывший муж. Они остались друзьями, ведь вместе пережили судебные иски на Движение американских индейцев, демонстрации для привлечения внимания к проблеме СПИДа и воспитание ребенка. Крис всегда любил делиться нажитой мудростью со своими друзьями. Он говорил: «Низкорослые пареньки похожи на тех крошечных собак, от которых все умиляются. Но они же тявкают без умолку, эти умалишенные, у которых яйца больше мозгов».

Настоящий старейшина и воин, Крис Сиваной. Она скучала по нему. Он, наверное, придумал бы, как разобраться с этим отборнейшим дерьмом.

Она поворачивается к Клубничному Блондину. Тот смотрит на нее с чрезмерно вежливой улыбочкой, означающей: «А не пошла бы ты на…» Он прекрасно знает, что думает Бронка. Он ждет, когда она это озвучит и нарушит негласный договор, покрывающий белых людей, которые творят что хотят и разве что прилюдно не бросаются словом на букву «н». Черт, и некоторые из них еще пытаются прикидываться, будто они «вовсе не это имели в виду».

– Так, ладно, – говорит Бронка, отчасти отвечая на свою последнюю мысль. – Это что, какой-то дебильный розыгрыш?

Ицзин издает стон и закрывает лицо рукой. Джесс, впрочем, скрещивает руки на груди – это для нее то же самое, что снять сережки перед дракой. Бронка надеется, что до такой драки дело все же не дойдет, но по ледяному выражению лица Джесс видно, что та готова ко всему. Молодые сердитые еврейки не терпят подобных выкрутасов, равно как и сердитые старушки-ленапе.

Клубничный Блондин пытается изобразить на лице потрясение. Актер из него никудышный, хотя в резюме и говорится, что он якобы работает дублером в нескольких бродвейских постановках. Бронка не сомневается, что это ложь. Такие типы всегда лгут и нападают на других, чтобы прикрыть свою собственную посредственность.

И именно поэтому их работы настолько оскорбительны. Да, они полны расизма, ненависти к женщинам, гомофобии и, наверное, груды других мерзостей, которые она не разглядела с первого взгляда. Но вдобавок к этому они ужасны. Бронка вообще считает, что те, в ком столько ненависти, не способны сотворить хоть что-то стоящее – все-таки художник должен уметь сопереживать другим. Кроме того, у их Центра хорошая репутация, и Бронка привыкла, что другие относятся к ней с уважением и стараются не тратить рабочее время попусту. Другими словами, обычно ей не приносят откровенное фуфло.

Это – фуфло. Коллаж из фотографий линчеваний, на которых запечатлены мертвые или измученные лица чернокожих, и все это окружают схематичные человечки, нарисованные белой краской, тычущие пальцами и широко ухмыляющиеся. Триптих, нарисованный в графике, углем с акварелью: на первой части изображена темнокожая женщина с комически огромными губами, сосками и вульвой; она лежит, связанная веревками на манер того японского искусства, название которого Бронка не может вспомнить. Выражение лица женщины застряло где-то между скучающим и бездушным. На второй части на ней нарисован мужчина; его голый зад смазан, намекая на движение. На голове у него штраймл и пейсы; Бронка изумлена, что ему не намалевали на ягодице звезду Давида, чтобы зритель точно все понял. На третьей части триптиха мужчина уже другой, длинноволосый, воплощающий собой мешанину стереотипов об индейцах Прерий. На него даже нахлобучили чертов венец из перьев. (Небрежно намалеванная набедренная повязка и штаны закрывают обзор, поэтому через его тело, как на рентгене, видно широко растянутую вульву женщины. Вероятно, это сделано для того, чтобы зритель не думал, будто в нее не проникают? Кто ж, черт возьми, разберет этих «творцов».) Рядом с женщиной – шеренга мужчин, которые ждут своей очереди и держат в руках собственные пенисы – или, местами, ножи. И на всех трех изображениях, пока мужчины по очереди имеют темнокожую женщину, она выкрикивает цитаты хорошо известных цветных активисток.

Есть и другие работы, но они больше навевают скуку, нежели жгучую ярость; от плохого искусства быстро устаешь. Худшее из представленных творений – скульптура мужчины, согнувшегося пополам и обнажившего огромную дыру в заднице, по форме явно напоминающую оттиск кулака. Но больше всего, похоже, их гости гордятся триптихом.

Бронка указывает на скульптуру.

– Вы на «Форчане» это подглядели или сами додумались? – Она мельком бросает взгляд на Венецу, и та отвечает ей короткой взволнованной улыбкой. Это Венеца рассказала Бронке о «Форчан»-культуре. Бронка гордится собой за то, что запомнила название.

Один из спутников Клубничного Блондина, сутулый и бледный, выглядит так, словно у него чахотка или какая-то другая викторианская болячка. Бронка решает, что будет звать его Док Холлидей.

– Я и не жду, что вы поймете, какой смысл я пытаюсь передать этим произведением, – огрызается он. – В него заложена ирония, если вы сами не догадались. В музее современного искусства вообще выставлено двадцать два абстрактных изображения клиторов, вот так вот.

Бронка чувствует, что начинает горячиться. Это нехорошо. Ей нельзя выходить из себя.

– И вы решили, что на клиторы логично ответить пошлой карикатурой? А групповое изнасилование – это что, по-вашему? Призыв обратить внимание на проблемы репродуктивного здоровья женщин?

– Это высказывание на тему женского обрезания, – отвечает шкет, которому на вид лет пятнадцать. Он даже не может сдержать ухмылку и с серьезной миной подать свой бред. – Видите? Она черная. То есть африканка.

Бронка делает глубокий вдох, берет себя в руки и натягивает самую неискреннюю улыбку.

– Ладно. Джентльмены, я ценю, что вы пришли сюда и уделили нам свое время, так что буду говорить кратко. Центр искусств Бронкса был основан в тысяча девятьсот семьдесят третьем году и спонсируется как из городского бюджета, так и на частные пожертвования. Наша цель проста: с помощью искусства показывать все сложные культурные особенности нашего чудесного боро. Мы…

– Что вы нам зубы заговариваете, – говорит Клубничный Блондин. Он смеется, но в его голосе звучит отвращение. – Это вы нам так типа вежливо отказываете?

Но Бронка уже завела шарманку:

– …принимаем и прославляем Бронкс и его разнообразие рас, этнических групп, талантов, национальных принадлежностей, религиозных меньшинств, а также…

– Мы сами из Бронкса, – говорит Шкет, чья восторженная ухмылочка вмиг сменяется багровым, разъяренным выражением лица. Видимо, в детстве он часто закатывал истерики. – Я здесь вырос. И я вправе выставлять у вас мои работы.

Он из Ривердейла, думает Бронка. Из страны ухоженных лужаек, тюдоровских усадеб