Королевский куттер - Ричард Вудмен

— Сэр?

— Постарайтесь спасти что возможно с упавшего за борт рангоута.

Разочарованные взоры офицеров встретились.

— Гордыня предшествует падению, мистер Дринкуотер. Сделайте все, что можно.

— Есть, сэр.

Дринкуотер снова поспешил вперед. Перегнувшись через борт, он воззрился на сплетение дерева, тросов и парусины, блоков и металлических частей. Заметил он и еще кое-что.

На верхушке мачты, на перерубленном с одного конца фале, тащился черный раздвоенный вымпел, словно насмехаясь над побежденным куттером.

Часть вторая

Северное море

Глава десятая. Аптекарь

Декабрь 1795-ноябрь 1796 г

Шорт вскинул мускулистую руку и обрушил очередной удар плети на спину провинившегося.

— Семь, — бесстрастно отсчитал Джессуп.

Багровые полосы, крестом испещрившие плоть, лопнули, по спине потекла кровь.

— Восемь!

Стоя у талей правого борта, Дринкуотер видел профиль лица наказуемого. Хотя зубы матроса крепко сжимали кожаный ремешок, глаза его были устремлены вперед, вдоль днища шлюпки, к транцу которой он был привязан.

— Девять!

Случилось неизбежное. Пороли аптекаря, который поступил с «Рояйл Уильяма». Звали его Болтон. Болтон не смог или не пожелал приспосабливаться к обстоятельствам. Видимо, внутри его души царил ад, не дающий покоя. Эпплби называл Болтона чирьем в образе человеческом, полным гноя и готовым прорваться. Матрос постоянно пребывал в состоянии апатии, и даже угрозы Шорта будто пролетали у него мимо ушей. Шорт воспринимал это как вызов, а такое любого помощника боцмана выведет из себя. Простить столь непривычного безразличия к себе он не мог, и когда убедился, что тычками тут не поможешь, принялся буквально изводить парня. И понял, что на верном пути. Он напрягал все свои извилины, шел на любую низость, не обращая внимания на растущее выражение отчаяния в глазах Болтона. Тот терпел, но наконец, доведенный до предела, не выдержал. Задав ему выволочку за неловкость во время орудийных учений, Шорт дождался того, чего хотел.

— Болтон! Ах ты тупоголовый дето…

И тут Болтон, издав проклятие, ударил помощника боцмана банником в солнечное сплетение.

— Двенадцать!

Шорт тяжело дышал, боль в животе мучила его. Сменив его, «девятихвостку» взял Харрис, другой помощник боцмана. Он пропустил хвосты через пальцы, очищая от сгустков крови и лимфы. Потом расставил ноги и вскинул плеть.

— Тринадцать!

На палубе собрались все. Гриффитс, Дринкуотер и Трэвеллер были при шпагах, матросы с угрюмыми, безразличными лицами стояли на шкафуте.

— Четырнадцать!

«Кестрел» лежал в дрейфе, обстенив стаксели. Наказание состоялось безотлагательно, они только принайтовили орудия, с которыми проводили учения. Кандалов на куттере не держали, поэтому Гриффитс распорядился высечь провинившегося немедленно.

— Пятнадцать!

Приговор гласил три дюжины ударов. Спина жертвы уже превратилась в кровавое месиво, сама она жалобно стонала. Сломался человек. Дринкуотеру стало нехорошо. Хотя Гриффитс не был тираном и Натаниэль прекрасно понимал необходимость строгой дисциплины, никакое количество плетей не могло сделать из Болтона настоящего моряка. Бог знает, что было не так с этим парнем, хотя, по словам клерка с брандвахты, Болтона осудили за инцест. Но какое бы безумие или гнусность он не сотворил, сейчас с него достаточно. Наказание необходимо прервать, и Дринкуотер поймал себя на том, что с немой просьбой смотрит на Гриффитса.

— Шестнадцать!

Из глотки Болтона раздался низкий, звериный вой, который, как знал Дринкуотер, поднимется вскоре до крика, а затем бедолага потеряет сознание. Какая бы жестокая вина не лежала на совести этого человека, он искупил ее адской болью, терзающей спину.

— Семнадцать!

— Отставить! — раздался голос капитана. Над строем пронесся вздох облегчения. — Хватит. Отвязать и отнести вниз. Подвахтенных распустить, мистер Джессуп!

Дринкуотер видел, как вздрогнул Болтон, когда его спину окатили ведром морской воды. Потом наказанный лишился чувств. Эпплби подошел осмотреть его. Дринкуотер повернулся.

— Стаксели на ветер, выбрать шкоты втугую!

Команду действительно не спешат исполнять или ему показалось?

— Живо! Не зевать! — Натаниэль зашагал к корме. Может, он стал слишком уж чувствительным?

— Курс норд-ост.

— Есть норд-ост, сэр.

«Кестрел» набрал ход и стал догонять конвой.

С момент выхода из Портсмута его нельзя было больше назвать счастливым кораблем. Офицеры представляли собой взрывоопасную смесь несовпадающих характеров. Напыщенное хвастовство Эпплби, служившее в оживленной кают-компании фрегата поводом для добродушных шуток, здесь оказалось неуместным. Даже Дринкуотер по временам находил доктора, возраст и холостяцкая жизнь которого не умерили привычки к морализаторству, невыносимым. Гриффитс, как и ожидал Дринкуотер, отдалился, и прежняя душевность их отношений исчезла без следа. Джессуп и Трэвеллер, старые сослуживцы, объединили свои таланты в стремлении снизить самооценку Эпплби, тогда как оба произведенных из квартирмейстеров помощника штурмана, Хилл и Балмен, ограничивались, глядя по обстановке, смешками или хмурыми взглядами.

Чувствуя одиночество, Натаниэль искал убежища в книгах и газетах. Он поддерживал дружеские отношения с Эпплби, когда тот был в сносном расположении духа, но более всего уповал на свою крошечную каюту как на оазис личной неприкосновенности. Разобщение офицеров находило отклик на баке, матросы все сильнее роптали. Их возмущало малое жалованье, да и вообще крошечный, заливаемый всеми волнами куттер казался им настоящим чистилищем.

Вскоре после прихода в Даунс они пережили сильнейший ноябрьский шторм, а через две недели услышали о мятеже на «Каллодене». Слушая, как Эпплби читает новости из газеты, члены кают-компании обменивались понимающими взглядами, но то, о чем газеты умалчивали, рождало ропот среди команды.

Следом за сообщением, что власти согласились принять петицию мятежников и не наказывать провинившихся, пришли вести полном торжестве закона и жестокого правосудия. В воображении представали содрогающиеся тела, влекомые на ружьях солдат в ходе ужасной церемонии прогонки сквозь строй флота, слышалась барабанная дробь. С учетом царившей на куттере атмосферы ничего хорошего ждать не приходилось.

Гриффитс бросил взгляд за корму, мимо подвешенной на шлюпбалке гички. Вымпел над его головой свисал как тряпка, утро было безветренным и прохладным. Мэдок Гриффитс находился в состоянии легкого энтузиазма и задавал себя вопрос, не является ли причиной тому стоящий рядом человек. Речь Дринкуотера звучала напевно, как раньше, в ней слышались нотки, которых капитан не помнил уже давно.