Люди долга и отваги. Книга первая - Борис Елисов

— А что пани Зося посоветует?

— Есть шницелек по-венски и сельдь в оливе…

К ней привыкли. Верили, что она встала на верный путь. Но однажды, уже ближе к полуночи, кассирша, вернувшись из конторы, увидела, что ящик ее кассы взломан тем самым ломиком, которым шуровали уголь в титане. Вся дневная выручка исчезла. Не оказалось в ресторане и Зоськи Чиж.

Задержали ее уже под самым Ленинградом. Выпив бутылку «спотыкача», захваченную на прощание из буфета, Зоська сладко спала на полке бесплацкартного вагона, положив под голову вместо подушки завернутый в марлю пакет с деньгами.

Срок, определенный ей судом, она отбывала на севере, но бежала оттуда накануне войны в Мурманск и тайком поселилась у тети Дуни в «Шанхае», совершая «набеги» на квартиры капитанов дальнего плавания и рыбаков тралового флота.

В той же самой гостинице «Арктика» она начисто обворовала сонного капитана тральщика «Хариус» и с помощью тети Дуни успела довольно быстро распродать его вещи. Когда работники уголовного розыска ночью арестовали ее на квартире тети Дуни, у Зоськи нашли только деньги. Однако на очной ставке капитан тральщика опознал воровку, которая, — как выяснилось на следствии, — забрала все его вещи, документы и даже шевиотовый китель с золотыми шевронами.

Зоська Чиж получила новый срок и снова оказалась в прежнем месте заключения. Началась война, Зоська снова бежала, украв предварительно в избушке девушек-связисток одежду спящей телефонистки: сапоги, шинель, пилотку.

И вот она опять приехала в город, где ее последний раз задержала милиция.

…А сейчас ей до смерти хотелось курить. Прозвучал отбой воздушной тревоги, и прохожие заполнили улицы Мурманска. Уже спускались сумерки, смягчая резкие очертания окрестных холмов и сглаживая развалины зданий, разрушенных бомбами. На мостовой валялись сизые осколки зенитных снарядов, вырванные из стен кирпичи, раздробленные балки. Под ногами хрустело битое оконное стекло.

Девочка лет четырнадцати шагала по улице, неся в авоське пайку хлеба, соленую треску, пустую стеклянную баночку. Сверху лежали три голубоватых пачки «Беломора». Зоська заметила папиросы, и у нее заныло под ложечкой.

— Барышня, послушай! — тихо и ласково шепнула Зося, догоняя девочку.

— Что такое? — озадаченно спросила девочка, поворачивая к Зоське сосредоточенное личико под большой, должно быть отцовской, пыжиковой шапкой. Еще никто и никогда не называл ее барышней. Тем более казалось странным услышать подобное обращение от женщины в военной форме.

— Пойдем сюда, скажу два слувка! — предложила Зося, кивая на подворотню.

Удивленная девочка шагнула за ней.

Чиж быстро выдернула из-за пазухи мятый шерстяной жакет француженки и, вертя его в руках, сказала:

— Видишь, який ладный свитерок? Давай поменяемся: я тебе свитерок, а ты мне папиросы. Все. Три пачки!..

Ошеломленная девочка смотрела то на серый жакет, то на женщину в шинели. Пушистый свитер и в самом деле был очень заманчивым, но менять его на папиросы, которые к тому же принадлежали не ей, а отцу, девочка не отважилась, а только спросила:

— Откуда у вас такой жакетик?

— От дочки моей. Была у меня дочка да уехала в тыл. Давай, поменяем. Хорошо даю.

В голосе незнакомой женщины было что-то очень жалобное и настойчивое. Девочка пожалела ее. И доставая из авоськи пачку «Беломора», сказала:

— Менять я не буду. А если вам уж так хочется курить — возьмите…

— Спасибо тебе, барышня, — сказала Зоська и, засовывая одной рукой жакет за пазуху, другой поднесла пачку к зубам и нервно надорвала ее.

Сотрудник милиции Поляков вышел после совещания у Фартушного на главный проспект Мурманска в удрученном состоянии. Удастся ли ему по горячим следам найти вора? Навстречу ему шли моряки с автоматами, пехотинцы, бежали сандружинницы в ватниках, медицинские сестры и монтеры электросети с крючьями за спиной. Поляков чувствовал свою беспомощность, и ему было стыдно смотреть им в глаза.

Он знал: эти люди работают под бомбами. Не было в прифронтовом Мурманске в ту пору праздношатающихся бездельников. Все теперь, от мала до велика, работали на оборону, делали из вагонных осей свои собственные «мурманские» минометы, ловили рыбу во фронтовой Арктике и спасали последние строения города от пожаров.

Поляков проходил мимо подворотни, куда незадолго перед этим зашла какая-то женщина в шинели с девочкой. От его внимания не укрылось, что женщина, оглядываясь, как-то уж очень поспешно засовывает за пазуху серый сверток. Потом она закурила и пошла прямиком через развалины к порту.

Поляков двинулся за ней, раздумывая: «Остановить или нет?»

Военная форма женщины сдерживала его. Не хотелось обидеть защитницу холодного Заполярного края необоснованным подозрением. Но серый предмет, воровато засунутый под шинель, отогнал колебания. Быстро догнав женщину, Поляков поравнялся с ней и потребовал:

— Ваши документы!

Зоська, вздрогнув, обернулась. Поляков опешил.

Перед ним стояла его бывшая, еще довоенная «знакомая». Зрительная память у Полякова была превосходной, куда лучше, чем у Завейко, который только после просмотра картотеки установил истину. Чиж наотрез отказалась предъявить документы и, попыхивая папироской, презрительно смотрела на Полякова серыми с хитрецой глазами. Когда работник милиции увидел мятый серый жакет, ему многое стало ясно.

— Ну, что ж, — сказал он, навестим теперь тетю Дуню…

О тете Дуне вспомнил и лейтенант Завейко. Возвратив альбомы с фотографиями гастролеров-рецидивистов, он сразу же направился в бывший поселок «Шанхай». Но дойти до нужного дома ему не пришлось. В те самые минуты, когда Завейко, минуя глыбы кирпича, пытался отыскать бывшую излюбленную малину мурманских «бичкомеров», ему навстречу снизу спешила сама тетя Дуня с большим узлом в руках. Он направился было к ней, но тетя Дуня, властно подняв руку, остановила Завейко.

— Подожди, начальник, дай первой слово сказать, чтобы потом не цеплялись, — произнесла тетя Дуня хриплым, простуженным голосом. — Вот эти шмутки не мои. Их та Зоська оставила, что ночевала у меня до войны. Ну, ты ее хорошо знаешь. А я знать больше не хочу. Бери этот узел, лови эту шмару подлую, где-либо в округе, а я ничего такого не сделала, и избавь меня от допросов…

Искать долго не пришлось, потому что стоило Завейке подняться на бугор возле гостиницы «Междурейсовая», как он увидел Полякова, ведущего Зоську…

Прежде чем позвонить в гостиницу «Арктика», Фартушный спросил у своих сотрудников, не могут ли они позвать своих жен на часок-другой в управление? И чтобы те принесли с собой утюги. Не в приказном порядке, нет, а в виде одолжения, в порядке, так сказать, общественной работы. Свою жену Оксану начальник тоже бы позвал в милицию, но она бывалая операционная сестра, дежурила сегодня в хирургическом отделении Второй городской больницы и ассистировала прекрасному мурманскому хирургу Цвеневу. Как оказалось позже, было бы намного лучше, если бы Оксана пришла в милицию с утюгом.

…Когда жены сотрудников милиции, вооруженные утюгами, собрались в красном уголке, Фартушный показал им узел с вещами и сказал:

— То вещи деликатные, заграничные. Надо их отутюжить осторожно…

В номер Сесиль Дюваль вошли оперуполномоченный Поляков и переводчик «Интуриста» Корнев. Поляков откозырял француженке, сидевшей, подобрав ноги, на диване, и попросил переводчика сказать госпоже, — он долго не мог отважиться произнести это слово, застрявшее у него в горле, — чтобы госпожа Дюваль проверила, все ли ее вещи найдены?

Переводчик Корнев был еще очень молод. Уже во время войны он окончил ускоренный курс Ленинградского института иностранных языков и его, истощенного выпускника-«доходягу», перебросили за черту блокады, в Мурманск. Черноволосый паренек сразу смутился, поймав себя на том, что слишком пристально посмотрел на округлые обнаженные коленки Дюваль. Запинаясь, Корнев перевел просьбу Полякова и водрузил на туалетный столик узел с вещами.

Француженка вскочила, быстро развязала узел, вывалила вещи на диван. Привычно перебрав их, она схватила зеркальце в серебряной оправе, кокетливо погляделась в него. Больше всего она порадовалась серому верблюжьему жакету.

Размахивая им, как флагом, она приговаривала: «Мерси бьен, мерси бьен…

Уже когда совсем стемнело, жена Фартушного, вернувшись с дежурства, позвонила мужу по телефону — звала ужинать.

Фартушный оделся, погасил верхний свет. Но тут вошел дежурный по управлению Завейко и доложил начальнику, что его спрашивает какая-то иностранка.

«Неужели снова кража?» — подумал Фартушный, никак не связывая это посещение с благополучным окончанием истории с вещами Дюваль.

— Ну что же, пускай войдет, — сказал он. — Но только как же я с ней объясняться буду?