Ричард Длинные Руки – рауграф - Гай Орловский

– Письмо от сэра Норберта.

Он оставался неподвижен, давая мне решить, послать его вон или же изволить принять письмо, наконец я сделал слабое движение пальцами. Он подошел торопливо, но без поспешности, во дворце властелина даже слуги должны вести себя с достоинством, поклонился снова и, заложив правую руку за спину, как велит дворцовый этикет, левой, что ближе к сердцу, подал узкую трубочку бумаги, заляпанную сургучом и со свисающим шелковым шнурком, тоже с висящей печатью, уже металлической.

Я взял письмо, под моими пальцами сургуч с готовностью крошился и осыпался ржавыми комочками. Слуга оставался в той же полусогнутой позе, я поинтересовался негромко:

– Тебе Кейдан платит?

Он вздрогнул:

– Ваша светлость!

– А что, – сказал я, – очень похоже. Хочешь заглянуть хоть одним глазом в написанное? Я таких вешаю сразу.

Он побелел, попятился, губы задрожали, а в глазах отразился откровенный ужас.

– Ваша светлость!.. Но так принято… Пока вы не изволите отослать, я должен ждать!

– Мало что в этикете, – буркнул я. – Думай головой. А то буду тонуть, а ты побежишь переодеваться, неприлично вытаскивать меня одетым не по форме…

Он исчез, я углубился в донесение, где сэр Норберт докладывал о передвижении военных отрядов герцога Меерлинга. Хорошо вооруженные рыцари с дружинами прибывают в его цитадель, а из нее выезжают только отдельные гонцы… Перехватывать не стал, но велел проследить, к кому направлены…

– Все правильно, – пробормотал я. – Хорошо руководить такими, кто сам все понимает и делает без подталкивания…

В дверном проеме возник сэр Эйц, коротко поклонился.

– Гости из Ватикана, – доложил он негромко и почти таинственно, – устроены.

Я кивнул, чувствуя, как настроение слегка портится. Есть люди – просто люди, ничего о них сказать определенного нельзя. Или, наоборот, как вот о сэре Растере или об отце Дитрихе: один – воин с головы до ног, другое вообще в голову не придет, второй – деятель Церкви и только Церкви. Крестьян тоже видно издали не только по одежде, еще больше – по рожам. Эти же трое прибывших резко отличаются от всех, кого я видел раньше, и когда тогда смотрел на них, по спине бегали мурашки.

У каждого тяжелый гнетущий взгляд, но если при виде отца Варфоломея мне всегда кажется, что смиренный священник тащит на себе все грехи мира, то эти как будто одним своим видом нагружают ими всякого, на кого посмотрят.

– Как они, – спросил я, – ну… ничего не выражают? Как себя ведут? Ничего особого не требуют?

Он покачал головой.

– Распятие по вашему приказу там приколотили к стене самое огромное, что вошло через дверь. Еще в двух соседних комнатах есть все для различных служб. Также заготовлены свечи из самого чистого церковного воска, отдельно сложены как рукописные книги отцов церкви, так и несколько томов, отпечатанных в типографии отца Дитриха.

– Неплохо, – одобрил я. – Кто им прислуживает?

– Отец Дитрих сам отобрал, – сказал он все тем же тихим голосом. – Мне кажется, он чем-то встревожен.

– А кто не встревожен? – огрызнулся я. – Только тот, кому все пофигу. У меня вообще вон даже руки трясутся, будто кур крал.

Он спросил встревоженно:

– У нас что-то не в порядке?

Я удивился:

– А как может быть в порядке? Все время что-то ломаем, что-то строим… И что, никому пальчик не прищемили, одежду не испачкали, не изнасиловали ненароком, не сожгли кого сгоряча?

– Такого в большом, – поддакнул он, – и… эта… светлом деле не бывает.

Я буркнул:

– Особенно когда строишь Царство Небесное на земле без всякого плана на руках. Эти ребята, похоже, прижучивать умеют!

Он вздохнул, а я вспоминал пергаментные лица гостей из Ватикана и старался понять, что именно и как видят у нас все трое. Прибыли не с самого Севера, где все выглядит более сурово, мрачно и строже, начиная от климата и погоды и заканчивая теплой облегающей тело одеждой.

Здесь из-за климата все предпочитают легкие одежды со свободно падающими складками, что северянам может показаться распущенностью, хотя в Орифламме мода диктуется южным климатом. Здесь, как и везде в христианском мире, существует обычай, что после четырнадцати лет юноша обязан носить тогу, чтобы выработать плавную величавую поступь, избавиться от порывистости, что граничит с суетливостью, но я почти не видел таких, разве что в самых редких случаях, да и то наверняка кто-то хочет понравиться либо своему отцу, либо отцу будущей невесты.

Конечно, длинные одежды носят все придворные, писцы и прочие должностные лица, вне зависимости от ранга, а также монахи и вообще все духовенство. Женщины тоже, вне зависимости от их положения и знатности, но мужчины предпочитают короткие и легкие одежды, если не брать слишком старых, которые начинают скрывать свои изъяны, да и вообще мерзнут в любую погоду. А это вполне может показаться прибывшим распущенностью и упадком нравов.

Эйц почтительно ждал, пока выйду из ступора, со стороны выглядит глубокой задумчивостью крупного государственного деятеля, а за дверью послышались решительные шаги, на пороге возник сэр Жерар, непривычно растерянный.

– Ваша светлость! – выпалил он. – К вам женщина!

– Ага, – сказал я саркастически. – Сам удивляюсь, ко мне – и женщина. То ли дело вы от них не вылезаете, но для меня чудо?

Он сказал испуганно:

– Без сопровождающего! Откуда? Как прошла? Или появилась прямо во дворце!

Барон Эйц побледнел, рука метнулась к мечу, но тут же бессильно упала, на лице стыд, кто как не он – начальник охраны…

Я посмотрел на него без укора, и так жалок, предположил спокойно:

– Пряталась где-нибудь. Но будьте оба поблизости.

Через минуту дверь распахнулась. Я был готов, как мне казалось, ко всему на свете, но все равно челюсть отвисла, когда в кабинет вошла, лучезарно улыбаясь, леди Бабетта.

– Сэр Ричард, – прощебетала она счастливо. – Как я по вас соскучилась!

Я опомнился, сказал обалдевшим соратникам:

– Все, идите, дорогие друзья. Рад… что вы не препятствовали леди Бабетте.

Сэр Жерар поспешил удалиться, а начальник охраны пробормотал:

– Но, ваша светлость…

– Иди-иди, – сказал я со строгостью. – Леди Бабетта, располагайтесь…

Она сделала большие глаза и воскликнула радостно:

– Вот так сразу? Как здорово!

– Присаживайтесь, – поправил я себя поспешно, с Бабеттой надо следить за языком, – это садитесь и чувствуйте себя как дома… Но раздеваться донага не стоит, ко мне постоянно народ заглядывает.

Она спросила тревожным шепотом: